— Евнон, названый мой брат, имею ли я право за твою доброту доставлять тебе беспокойство?! Могу ли я навлекать гнев Рима на твой народ?! Отдай меня Клавдию и будь покоен, пока жив, я буду поминать тебя только добрыми словами!

— Сядь и успокойся, брат. Подобные дела в спешке не решаются. Будем думать. — Евнон указал на место по левую руку от себя.

Все расселись на подушечках, кошомных подстилках и покрытых шкурами седлах, образовав круг.

— Может, ты и прав, затевать войну с Римом и Котисом не следует. К ним не замедлят присоединиться сираки, чтобы отомстить за Успу и разоренные кочевья. Нам же рассчитывать на помощь не приходится. На верхних аорсов наседают аланы, а роксоланы и сами не прочь вернуть утерянные земли. Но при надобности мы можем ответить оружием. Ныне же давайте решать, как ответить словами.

— Царь, позволь сказать мне, — подал голос Ахиллес.

— Говори, купец. По твоему совету Митридат явился ко мне, тебе прежде остальных думать, как избавить его и всех нас от беды.

— Надо написать Клавдию письмо, в котором согласиться отправить Митридата в Рим, но только заручившись словом императора о сохранении жизни.

— Пиши…

«Начало дружбе между римскими императорами и царями великих народов кладется схожестью занимаемого ими высокого положения; но нас связывает и совместно одержанная победа. Исход войны только тогда бывает истинно славным, когда она завершается великодушием к побежденным. Вы ничего не отняли у поверженного Зорсина. Что касается Митридата, заслужившего более суровое обхождение, то я, Евнон, прошу не о сохранении за ним власти и царства, но только о том, чтобы его не заставили следовать за колесницею триумфатора и чтобы он не поплатился своей головой».

Клавдий отложил свиток, с негодованием произнес:

— Дерзкие варвары! Они хотят оставить меня без триумфа!

Обхватив рукой подбородок, задумался. Он не желал лишать себя удовольствия поглумиться над боспорским царьком, проведя его в цепях по Риму, и наказать его за дерзость, казнив строптивца принародно. Но его вынуждали не делать этого, и он должен дать слово императора. В противном случае Рим ждала война с «опоясанными мечами» сарматскими племенами на их диких землях, а это могло плохо закончиться для римского войска. Клавдий, сам написавший множество книг по истории, знал, чем закончился поход в скифские степи для персидского царя Дария.

Клавдий подозвал к себе Нарцисса:

— Подготовьте письмо к Евнону — скептуху аорсов. Напишите, что я согласен сохранить Митридату жизнь. Пошлите за ним прокуратора Понта, Юния Цилона.

Весной Евнон лично проводил Митридата до Танаиса, воздавая ему царские почести, а на прощанье обнял, как брата и друга. Услышал Митридат добрые напутственные слова от Горда и Умабия. Ахиллес же припав к груди царя, разрыдался, словно дитя. Прокуратор Юний Цилон подал знак, к Митридату подошли легионеры во главе с центурионом. Его лицо показалось Умабию знакомым — Авл Кассий?! Да, это он. Тот самый Кассий, что носил серебряную личину Минотавра и грабил ночами граждан Рима. Клавдий простил маленькие шалости отпрыску могущественного и знатного патрицианского рода, обойдя римские законы. Немалую роль в милостивом отношении императора к преступнику сыграли родственники и имевший влияние на Клавдия вольноотпущенник Паллас. Об истинном владельце серебряной маски умолчали, заменив его гладиатором. Авла Кассия помиловали и отправили рядовым воином в один из восточных легионов под опеку родственника — наместника Сирии Гая Кассия Лонгина. Под крылом родственника Авл Кассий быстро дорос до центуриона и вот теперь возглавлял стражников Митридата. Авл попытался схватить Митридата за локоть, но царь оттолкнул центуриона, развернулся и с гордо поднятой головой подошел к Юнию Цилону:

— Я готов следовать за тобой, прокуратор…

Митридата, под бдительным присмотром бывшего преступника, благополучно доставят в Вечный город. Он и здесь не склонит головы. В разговоре с Клавдием Митридат скажет: «Я не отослан к тебе, а прибыл по своей воле. Если ты считаешь, что это неправда, отпусти меня, а потом ищи». Чтобы унизить строптивца, Клавдий прикажет выставить его напоказ у ростральных трибун, но гордый царственный облик пленника не вызовет злорадного восторга у жителей Вечного города.

Митридат проживет в Риме двадцать лет и будет казнен за участие в заговоре против императора Гальбы.

Прошло более полугода после окончания войны с Митридатом, семьи аорсов жили обычной кочевой жизнью, но не у всех она ладилась. Сын Евнона и прежде уделял мало внимания жене, теперь же, после смерти Кауны, Торика вовсе перестала для него существовать. Большую часть времени он проводил с друзьями, на охоте или в Танаисе у Ахиллеса. Котис простил купцу близость с Митридатом, но жить в Пантикапее не позволил. Теперь родным домом Ахиллеса Непоседы стал Танаис. В свою повозку Умабий заходил только для того, чтобы навестить сына. Он любил и жалел малыша Радабанта. Левая нога мальчика от рождения была недоразвита; жрица Зимегана предсказала, что он не сможет ходить. За дело взялась Газная. Мальчик пошел. От недуга осталась только легкая хромота. Это радовало и Умабия, и Торику, но радость женщины омрачало невнимание мужа. Она тайком плакала и терпеливо ждала. Надеялась, придет весна, время, данное всему живому для любви и продолжения рода, и тогда оттает сердце супруга. Весна прошла, наступило лето, но Умабий так и остался холоден к жене, кроме этого пристрастился к вину. Отчаяние заставило Торику обратиться к Донаге. Евнон пытался вразумить сына. Не помогло. Умабий стал еще более раздражительным. Вот и теперь он молча влез в повозку, сурово глянул на Торику, сел рядом с сыном. Радабант поспешил взобраться на руки к отцу. Умабий улыбнулся, пощекотал мальчонку под мышками. Кибитка наполнилась заливистым детским смехом. Лицо Умабия подобрело. Он подхватил сына, посадил на шею, отпустил руки. Чтобы не упасть, маленький Радабант ухватился за волосы отца. Умабий похвалил:

— Молодец. Держись, следующей весной сядешь на коня.

Торика придвинулась, прильнула к спине мужа. Он попытался отстраниться, но слова жены остановили:

— Радабант похож на тебя. Такой же смелый и красивый. Если у нас будет дочь, она тоже будет красивой… Мы назовем ее Кауной…

Эту ночь Умабий провел в своей повозке.

Следующей весной Торика родила дочь, ей дали имя — Кауна. Это сблизило Умабия с женой. В последующие четыре года она подарила мужу двух мальчиков. Прибавление в семье радовало не только Умабия и Торику, но и Евнона, как вождя. Дети умирали часто, а значит, их должно больше рождаться, чтобы племя было многочисленным и сильным. Степь же жила своей, пока мирной жизнью. Сарматские племена нижних аорсов восстанавливали свои силы после многих потерь. Родившийся мальчик — воин. Воин — это сила племени, его защита. Чем больше воинов, тем больше спокойствия и достатка. Аорсы радовались каждому новорожденному, каждому мирному дню, а их, мирных дней, оставалось мало. На пятый год после войны с Митридатом стали приходить озадачившие Евнона новости. В стан наведался Ахиллес. Купец побывал в Риме и привез Евнону привет от заточенного на чужбине Митридата. Сообщил он и о смерти императора Клавдия, старик отравился грибами. По мнению самого Ахиллеса, здесь не обошлось без участия его супруги Агриппины и приемного сына Клавдия — Нерона, ставшего после его смерти императором. Евнона это не радовало. Вождь не знал, как поведет себя новый правитель римского государства по отношению к аорсам. Вести, пришедшие с востока, были еще более неприятными. В конце зимы кровавые тучи войны приблизились к владениям аорсов. Аланы вторглись в пределы верхних аорсов, царь Фарзой попросил помощи у Евнона. Евнон стал спешно собирать войско. Но беда ни приходит одна. Чем-то прогневили нижние аорсы высшие силы. В племя пришел мор, видимо, завезенный одним из иноземных купцов. Невидимая болезнь черной змеей поползла от одной повозки к другой, от человека к человеку, касаясь жертв смертоносным жалом. Газная выбивалась из сил, старалась знахарским умением облегчить участь пораженных хворью людей. Главная жрица Зимегана поставила особняком свой шатер и запретила к нему приближаться. Ежедневно она зажигала у его входа жертвенный огонь, просила для племени милости и избавления от болезни, но оно не приходило. Евнон приказал Умабию уводить здоровых воинов к Фарзою. Избежав одной опасности, они шли навстречу другой. Но для сармата предпочтительнее умереть в бою, чем от невидимого врага, медленно высасывающего жизненные силы и пожирающего тело изнутри. С Умабием ушли Горд, Росмик и Торика с детьми, пожелавшая показать родителям внуков и повидать маленького брата Инисмея. Евнон остался. Болезнь коснулась и его. Остался и Дарган. В войне с Митридатом один из сираков повредил ему кисть правой руки, теперь она не могла держать оружия. Уход войска возродил в нем давнюю надежду обрести власть. Давний разговор с купцом Ахиллесом, его намеки и угрозы надолго отбили у Даргана и Зимеганы охоту замышлять худое против Евнона. Драган всячески пытался убедить верховного вождя в своей преданности, и это ему удавалось, но недружелюбие и подозрительность Горда, а также прохладное отношение Умабия его настораживали. Теперь, когда они отсутствовали, желание стать верховным вождем проснулось вновь. Подогревала в нем это желание и жрица Зимегана. Через два дня после ухода войска она позвала его в свой шатер и предупредила, что разговор будет важный и их никто не должен слышать. Дарган пообещал позаботиться об этом. Он поставил преданных ему воинов вокруг жилища жрицы и приказал никого к нему не подпускать. Для верности оставил неподалеку от входа Сухраспа, верного слугу. Племени объявили, что Зимегана совершит в своем шатре особый обряд, который поможет изгнать болезнь из стана Евнона.