Сираки, вставшие на защиту своих жилищ, успокаивали друг друга:

— Аорсы — хорошие наездники, но взять укрепленный город они не смогут.

— Постоят под стенами, постреляют из луков и уйдут, так же, как и пришли.

— Запасов у нас много, вода в колодцах, устоим, а там и Зорсин на помощь придет.

— Намген — предводитель опытный, он город аорсам не отдаст.

Они не ведали — настоящая беда уже рядом. Если аорсы города брать еще не научились, то римляне знали толк в этом деле. Что им Успа! Перед их мощью не устояли ни Карфаген, ни Афины, ни Иерусалим. Горожан охватил страх, когда к полудню к стенам подошли боспорцы и когорты римлян. Союзники аорсов без промедления принялись собирать и устанавливать невиданные сираками прежде метательные орудия и укреплять лагерь. Это у них получалось быстро и слаженно. На глазах осажденных римляне при помощи боспорцев еще до вечера воздвигли лагерь, окруженный неглубоким рвом, валом и частоколом, за которым ровными рядами стояли палатки легионеров. Перед стенами Успы выросли деревянные башенки с метательными орудиями на верхних площадках. Годы тренировок научили этому римских воинов, каждый из которых нес на себе, кроме доспехов и оружия, корзину, пилу, лопату или топор. Котис отправил в Успу посланца с предложением сдать город. В ответ со смотровой башни сбросили его обезглавленное тело. Отказ взбесил Котиса, невзирая на то, что день шел к завершению, он повелел идти на приступ. И едва не добился успеха. Катапульты, мечущие на город длинные, в пять шагов, и толстые, в обхват двух ладоней, горящие стрелы и град камней, привели защитников в ужас, сломили их волю и подавили способность защищаться. Только наступившая ночь, пожалев осажденных, накрыла горящий полуразрушенный город своим черным плащом, спасая его от гибели. Но спасение было временным. Намген, оставленный Зорсином защищать Успу, понимал, что с таким количеством воинов ему город не удержать.

Всю ночь протяжно и тоскливо выли боевые псы, охраняющие римский лагерь заодно со стражниками, и сиракские собаки в городе. Не к добру. Уж не гибель ли города почуяли хвостатые?

Едва забрезжил рассвет, ворота Успы открылись. Пятеро старцев вышли из города и медленно направились к стану Котиса. Послов приняли в шатре боспорского царя. Кроме римского полководца Гая Аквиллы выслушать послов пригласили и Евнона с Умабием. Послы вошли, поклонились. Седовласый старец в желтом плаще, накинутом поверх украшенной золотыми бляшками сарматской одежды, выступил вперед. Видимо, ему было доверено вести переговоры.

— От лица Намгена — правителя города, старейшин и знатных мужей, приветствуем тебя, великий царь Боспора! — Старец поклонился еще раз. — Просим усмирить свой гнев и не направлять его на жителей Успы. Перед тобой нашей вины нет, мы…

Котис, недослушал старика, вспылил:

— Нет вины! Не вы ли примкнули к моему брату?!

— В том вина Зорсина, мы же его подданные. Наш вождь покинул нас. Жители Успы не желают войны, мы желаем мира и готовы дать дары царю Боспора и к дарам — десять тысяч рабов.

Аквилла, лысоватый, с суровым лицом воина, мощным подбородком и надменным взглядом римлянин, обратился к Котису на латыни:

— О чем говорит этот старик?

— Они предлагают дары и десять тысяч рабов, взамен просят оставить город в покое. — Котис тоже перешел на латынь.

— Десять тысяч рабов надо кормить. Если же отправить их к Боспору, то понадобится охрана. Для этого придется выделять воинов, необходимых в войне с Митридатом и Зорсином. Даже если мы возьмем откуп рабами, не думаю, что все они осилят путь до Пантикапея.

— Ты прав. Я откажу им.

— И верно поступишь. Зачем довольствоваться малым, когда можно забрать все.

Котис окинул послов недоброжелательным взглядом:

— Я предлагал вам сдать город?! Я посылал к вам посланца?! В ответ я получил его тело… без головы! Моим ответом будут ваши обезглавленные тела.

Старец вздрогнул, но страха не выказал. Остальные послы опустили головы, словно соглашались с тяжкой участью.

— Царь, это старцы, — вступился за послов Евнон.

Ссориться из-за стариков со столь могущественным союзником Котис посчитал неблагоразумным.

— Идите и передайте своим соплеменникам, у них два выхода: открыть ворота и сдать город или готовиться к битве. Прежде чем солнце достигнет вершины небосвода, я должен получить ответ.

Настал полдень, ворота города оставались закрытыми. Звуки труб в стане Котиса возвестили о начале штурма. Осыпая защитников города стрелами, боспорцы и спешенные аорсы, минуя ров, подошли к стенам. Римляне подтащили к воротам «барана» — устройство, получившее позже название таран, и теперь беспрестанно долбили им в деревянные, оббитые полосами железа створки ворот. Приставив лестницы, осаждающие ринулись на стены. Сираки отбили лишь один приступ, вторая волна воинов Котиса, к которым присоединились опытные во взятии крепостей легионеры, смела их со стен. Разбив ворота, в город ворвались римляне и конница аорсов. Уличные бои переросли в резню. Победители не жалели никого. Насиловали, убивали, грабили.

Кауне было не до грабежа. Перед штурмом она узнала от Умабия, что воинами в Успе командует Намген. Плененный ею неподалеку от городских ворот сирак сообщил, что Намген с воинами своего рода скрылся во дворце Зорсина. Дворец — двухэтажное каменное здание с пристроенной к нему невысокой зубчатой башней — возвышался над другими строениями. Во дворце и около него еще сопротивлялись. Из узких окон-бойниц слышался звон мечей. Кауна обежала первый и второй ярусы, успев при этом убить троих сиракских воинов, но Намгена не нашла. Оставалась башня, но оббитая медными листами дверь, ведущая в нее со второго уровня здания, была закрыта. Возле нее столпились римляне, они, как ни старались, не могли с ней справиться. Кауна решила пробраться в башню сверху. Она отыскала лаз, ведущий на крышу. Лестница лежала здесь же, на полу. Кауна поставила ее на место, но подняться не успела. Сзади послышались шаги. Из соседней комнаты выбежал молодой сиракский воин с секирой. Он целил в спину. Кауна пригнулась, поднырнула под лестницу. Лезвие секиры, разрубив одну из ступеней, завязло в той, что ниже. Сирак замешкался, выдергивая оружие. Этого времени Кауне хватило для того, чтобы выхватить меч и, выскочив из-за лестницы, нанести противнику удар. Сирак выронил секиру, схватился за живот, придерживая выпавшие внутренности. Кауна взмахнула мечом, прервав страдания молодого воина. Перешагнув через труп, она осторожно поднялась по ступеням, приоткрыла крышку, осмотрелась. Неподалеку от лаза лежал бородатый сирак. Боспорская стрела пронзила ему грудь. Это он сбросил лестницу, однако предосторожность не спасла его от смерти.

Несколько шагов, и Кауна достигла башни. Аркан был при ней. Замах, петля обвила один из каменных зубьев. Она подтянулась и, упираясь ступнями в стену, полезла наверх. На смотровой площадке никого не оказалось.

В башне Кауну ожидала темнота. Держа в одной руке меч, ощупывая другой стену, она стала медленно, стараясь не шуметь, спускаться вниз. Слева слышался громкий стук. Римляне все так же безуспешно пытались сломать дверь. Помогать им у Кауны не было ни времени, ни желания. Она жаждала отомстить за смерть матери, а воины могли помешать. Она спустилась еще ниже, увидела квадрат света. Подвал. Кауна прыгнула в лаз… и оказалась лицом к лицу с Намгеном. Предводитель городского войска был увлечен изъятием драгоценностей из деревянного, оббитого медными накладками, сундука. Он не ожидал появления противника и не успел оказать сопротивления. Пламя факела осветило его удивленное лицо. Меч Сарматии пронзил грудь сирака. Намген вскрикнул, упал на сундук. Под телом Намгена тускло поблескивали золотые изделия. Кауна узнала сокровища дев-воительниц. Достояние ее племени. Рядом с сундуком она заметила кожаный мешок, наполненный золотом, и узкую черную дыру в рост человека — подземный ход. Было понятно, что он ведет за пределы города. Кауна успела вовремя, сирак хотел бежать. Наверху раздался треск, рухнула дверь, послышался топот ног. Из темноты донесся зовущий голос Умабия: