— Да, господин.

— Где он?

— В атриуме.

Сервий с озабоченным видом направился в закрытый внутренний двор дома. Лукерция, сжигаемая любопытством, с молчаливого согласия мужа последовала за ним.

Гость, одетый в зеленую хламиду, отороченную полоской желтой ткани, стоял спиной к вошедшим в атриум Сервию и Лукерции. По всей видимости, незнакомец погрузился созерцание чистого голубого неба, что отражалось в воде имплювия, или любовался своим ликом, подобно прекрасному юноше Нарциссу, сыну греческого речного бога Кефисса. Желая привлечь внимание посетителя, Сервий произнес:

— Прошу меня простить, но хотелось бы узнать, кого я имею честь принимать в своем доме?

Незваный гость резко обернулся. Сервий, не ожидая увидеть того, кто предстал перед его глазами, отшатнулся. На пухлом лице одновременно отразились удивление, испуг и отвращение. Лукерция, узнав в госте Харитона, прикрыла ладонью рот, пытаясь приглушить невольно вырвавшийся возглас. Лицо бывшего любовника, когда-то вызывавшего в ней пылкие чувства, было обезображено шрамом и казалось ужасным. Не в силах видеть этого уродства, она отвела глаза. Сервий в отличие от супруги взгляда не отвел. Он тоже узнал бывшего раба, которому в свое время доверял и, заметив его ученость, поручил воспитание единственного сына. Но подлый слуга не оправдал доверия и посмел покуситься на честь его супруги. Лишь благодаря ее заступничеству он остался жить. Вина Харитона осталась недоказанной, и все же Сервий счел за благо отправить его к брату Публию, от которого неблагодарный раб осмелился бежать. В голове Сервия промелькнуло: «Уж не явился ли он, чтобы отомстить мне?» Пятясь, он на всякий случай отошел на безопасное расстояние. Вслух, скрывая страх, произнес:

— Ты?! Как ты, жалкий раб, посмел переступить порог моего дома! По римскому праву и моему повелению за побег от своего господина тебя распнут на кресте. — Обернувшись к жене, добавил: — Лукерция, скажи Амернапу, пусть позовет телохранителей!

— А ты изменился, Сервий. Раньше ты был менее решителен и немногословен, — усмехнулся Харитон.

Сервий действительно не походил на его бывшего хозяина: молчаливого, угрюмого, кажущегося застенчивым молодого человека с красивыми темно-серыми глазами, обрамленными длинными пушистыми ресницами. Теперь ресницы поредели, как и волосы на голове, а заплывшие жирком глаза напоминали глазки свиньи. Харитон не знал, что причиной этих изменений кроме возраста была неизвестная болезнь, мучившая сердце Сервия и вызывавшая в нем непомерное обжорство.

— Советую тебе не торопиться звать верных псов, которые при случае с удовольствием перегрызут твою жирную глотку, как это делал небезызвестный всему Риму Спартак. — Харитон утер слюну с подбородка.

— Что-о-о!!! — взревел Сервий, багровея от подобной наглости, его толстые щеки затряслись от переизбытка чувств. Харитон словно разглядел его слабость. Сервий родился в Капуе, городе, откуда началось восстание гладиаторов, которое возглавил фракиец Спартак. В детстве ему не раз приходилось слышать о том, с какой жестокостью обретшие свободу рабы расправлялись со своими бывшими хозяевами, а гладиаторы заставляли патрициев убивать друг друга. Эти ужасные истории отпечатались страхом в его сознании. Рассказы о зверствах восставших не всегда соответствовали истине. Спартак старался поддерживать порядок в возглавляемом им разноязыком войске, запрещал заниматься самосудом и разбоем, но случалось, что жаждущие мести рабы и гладиаторы без ведома предводителя чинили суд над своими угнетателями. Мятежный фракиец — вождь рабов погиб в сражении, его войско было разбито, многие тысячи восставших распяли на крестах вдоль Аппиевой дороги, в устрашение желающих покуситься на законы Рима. Это произошло свыше ста лет назад. Вечный город больше не потрясали мятежные выступления гладиаторов, и все же где-то в глубине души Сервий побаивался своих телохранителей, в чем не осмеливался признаться даже самому себе.

— Не мечи молнии гнева, уважаемый Сервий. Ты не Юпитер и поэтому выслушай меня без возмущения. — Голос Харитона был спокоен и холоден. — Видимо, тебе забыли доложить, что я вельможа боспорского царя и посланник Митридата к императору Клавдию, которому может не понравиться оскорбительное обращение с гостем Рима. Вот смотри. — Харитон вынул из складок одежды два свитка — от Митридата и выданный в Бурундзии.

Лукерция собиралась идти за гладиаторами, но слова Харитона остановили ее. Жена сенатора хоть и утеряла с годами часть своей прежней красоты, но все же оставалась привлекательной. Даже просторная, небесной голубизны стола не могла скрыть соблазнительных форм ее тела. Но Харитону было не до любований прелестями жены Сервия.

— Лукерция, тебе лучше уйти. — Харитон устремил на Лукерцию гипнотический взгляд. Лукерция не замедлила удалиться. Ей не терпелось поскорее покинуть атриум. Изувеченное лицо Харитона вызывало у изнеженной матроны приступ тошноты.

— Как ты смеешь указывать моей жене, что ей делать! — вскричал сенатор, задыхаясь от гнева. — Только я, ее муж, могу…

— Что ты можешь, Сервий? — перебил его Харитон. — Не с твоего ли молчаливого согласия безумный император Калигула спал с твоей молодой женой?! Не ты ли, зная, что не способен удовлетворить ее потребностей, закрываешь глаза на то, что она соблазняет твоих гладиаторов, как когда-то соблазнила меня!

Свиные глазки Сервия налились кровью:

— Клянусь Марсом, я растопчу тебя, мерзкий червь!!!

— Растопчешь, — вновь обретя спокойствие, произнес Харитон, — но прежде мой верный человек передаст Клавдию свиток, прочитав который, император узнает о том, что ты владел телом его жены Валерии Мессалины. Любопытно ему будет узнать и о нелестных словах, произносимых на оргиях тобой и твоими друзьями, а еще о заговоре против него, задуманном Мессалиной, ее любовниками Гаем Силием, актером Менстером и другими высокопоставленными лицами, включая тебя, Сервий Цецилий.

Лицо сенатора стало мертвенно-белым, в коленях появилась дрожь, тело онемело.

— Что ты хочешь? — с трудом вымолвил Сервий.

— Не я, Митридат. На днях в Рим должен прибыть его брат Котис и посольство сарматов. Мой повелитель хочет знать о каждом их шаге, о каждом сказанном слове. Особенно, о чем они будут вести речь с императором. Ты близок с Клавдием, а посему имеешь возможность проследить, как будут вести себя интересующие боспорского царя люди.

— Обычно послы в ожидании решения сената останавливаются в Грекостазе, и я не буду иметь возможности следить за ними, — Сервий перешел на полушепот и внимательно огляделся, опасаясь, что кто-нибудь может подслушать разговор.

— Пригласи их в свой дом, сенат будет рад снять с себя расходы на содержание посольства. И не переживай за убытки, твои гости щедры, не сомневаюсь, что средства, затраченные на них, окупятся.

Сервий нахмурился, ему не понравились последние слова Харитона.

— Что ж, я постараюсь заманить их в мой дом. Ты будешь знать о них. Это все?

— Нет. Еще кое-что для меня. В свите сарматов есть девушка-телохранитель, мне нужен ее меч.

— Ты предлагаешь выкрасть его в моем доме? Но это бросит тень…

— Нет.

— Убить ее? Отравить и забрать меч? Что мне делать?

— Я читал объявления на стенах римских домов. Ты в ближайшие дни устраиваешь гладиаторские бои в Большом цирке?

— Это так. Я жду выздоровления императора. Да поможет ему Фортуна. С его согласия бои будут проведены.

— Так вот. Ты мог бы шепнуть на ухо Клавдию, что в свите сарматов есть настоящая амазонка, могущая противостоять трем опытным вооруженным мужчинам. Клавдий, как и все римляне, любитель гладиаторских боев, и ему доставит большое удовольствие увидеть на арене настоящую амазонку, женщину-воина. Сарматские послы не осмелятся отказать императору в его просьбе испытать девушку в показательном бою.

— Я должен устроить так, чтобы бой оказался для нее смертельным, и тогда ты получишь свой меч, — уловил мысль Харитона Сервий.