Дейрдре прожила год у Конхобара, и за все это время ни разу не шевельнула она губами для улыбки, ни разу не посла и не поспала вдоволь, ни разу не подняла головы своей от колен. Когда приводили к ней музыкантов, она говорила:

Когда Конхобар пытался ее утешить, она отвечала ему:

— Кто всех ненавистней тебе из тех, кого ты видишь? — спросил ее Конхобар.

— Поистине ты сам и еще Эоган, сын Дуртахта.

— В таком случае ты проживешь год в доме Эогана, — сказал Конхобар.

И он отдал ее во власть Эогана.

На другой день Эоган выехал с нею на празднество в Эмайн-Махе. Она сидела на колеснице позади него. Но она дала клятву, что у нее не будет на земле двух мужей одновременно.

— Добро тебе, Дейрдре! — крикнул Конхобар, увидев ее. — Ты поводишь глазами меж нами двумя, мной и Эоганом, как овечка меж двух баранов!

В это время колесница проезжала мимо большой скалы. Дейрдре бросилась на нее с колесницы и ударилась о скалу головой. Разбилась голова ее, и она умерла на месте.

Один богатый улад жил в горах, в пустынной местности. Крунху, сын Агномана, звали его. Богатство его сильно возросло, и много сыновей было у него. Но жена, мать его детей, умерла. Долгое время он жил, не имея жены.

Однажды, когда он лежал в своем доме, он увидел, как вошла прекрасная юная женщина; дивно хороши были облик, одежда и движения ее. Маха [354]было имя женщины, как говорят люди знающие. Она села на скамью у очага и развела огонь. До самого конца дня оставалась она в доме, никому не говоря ни единого слова. Она достала квашню и решето и стала готовить и прибирать все в доме. Когда наступили сумерки, они, никого не спрашивая, взяла ведро и выдоила коров. Войдя опять в дом, она повернулась [355]вправо, прошла на кухню, распорядилась по хозяйству и затем села на скамью возле Крунху.

Когда все ушли спать, она осталась у очага и потом притушила огонь. Затем она повернулась вправо, подошла к Крунху, легла под его плащ и обняла его рукой. Так и зажили они вместе, и она зачала от него. Теперь еще больше возросло его богатство; для нее же было радостью, что он здоров и хорошо обряжен.

В те времена у уладов было в обычае устраивать частые собрания воинов и празднества. На одно из таких празднеств стеклись все улады [356], мужчины и женщины, кто только мог.

— Я тоже пойду на праздник, как все другие, — сказал Крунху жене.