Тем временем они уже миновали самую оживленную часть города и свернули к пристани, гармонично вписанной в тихую живописную бухточку.

Эта женщина обезоруживает, справедливо подумал Алан. Добрая, прощающая, щедрая и очаровательная, но все это — с семилетним опозданием… Однако такие мысли сразу же наводили на воспоминание о той ночи, и это вызвало у него такое раздражение, что он довольно грубо заметил:

— Я не завожу друзей в недельный срок, Карина.

— Мы с тобой уже разговариваем как люди. Это прогресс.

— Возможно.

— Я уверена. — Она ослепительно улыбнулась. — Расскажи мне еще что-нибудь о замке.

Они присели на скамейку, любуясь прекрасным видом. Карина сняла туфли и болтала босыми ногами, насколько ей позволяла это юбка.

— Как тебе, например, ощущение, что непосредственно от тебя зависит судьба огромного количества людей? А ведь это именно так.

— В этом ощущении нет ничего особенного. То же самое испытывает человек, ответственный за своих подчиненных в офисе или на заводе. Добрый вечер, Кэтрин! — вдруг поприветствовал он незнакомую Карине женщину средних лет, везущую перед собой коляску с ребенком, когда она поравнялась с ними. — Как здоровье мужа?

— Лучше с каждым днем, и все благодаря вам, сэр. Операция прошла успешно. — Женщина говорила очень быстро, было видно, что она смущена. — Мы не знаем, как вас отблагодарить.

— Вот и не надо. Главное, что все хорошо.

— Он говорит, что сможет вернуться на работу через неделю.

— В таком случае передайте ему, что я жду его не раньше, чем через две недели, а также не забудьте сказать, что эти две недели оплачиваются. Пусть себе спокойно выздоравливает.

— Спасибо, сэр, я все передам. Всего доброго.

— Всего хорошего.

— Как в офисе или на заводе? — задумчиво произнесла Карина, глядя вслед удаляющейся Кэтрин, качающей на ходу коляску с ребенком. — Ох, сомневаюсь.

— Я владею землей, но не владею людьми, работающими на ней, тем более что я не смог бы поддерживать ее в должном состоянии без их помощи.

— Но они преклоняются перед тобой как перед божеством и, мне кажется, я начинаю их понимать.

Алан поморщился: ему неприятны были ее слова.

— Боюсь, что я не только смертен, но и успел в свое время наделать множество ошибок, о чем знает каждый в замке и на его территории, если не за ее пределами.

— А у тебя не вызывает известной клаустрофобии тот факт, что на сравнительно небольшом участке земли о тебе известно все?

— У меня — нет, хотя я знал женщину, которой было что скрывать, поэтому она очень скоро начала пропадать в Брюстере, а сейчас… сейчас мне, к счастью, неизвестно, где она и что с ней.

— А что ты отвечаешь Джейми, когда он спрашивает «где мама»? — Карина поняла, что речь идет о бывшей жене Алана, да и как было не понять, если почти все разговоры сводились в итоге именно к ней! Как он, должно быть, любил эту женщину, если она до сих пор не дает ему покоя! — подумала она не без ревности.

— Ничего не отвечаю или выдумываю какую-то чепуху. А что мне остается делать?

— Это плохо. Надо рассказать все честно, но доступным ему языком.

— Тогда посоветуй, как мне объяснить доступным трехлетнему малышу языком, зачем мама целовалась на берегу моря с неизвестным мужчиной и почему сняла при этом свой бюстгальтер?

— О Боже, такое правда было?

— Да, он увидел эту сцену, когда мы с ним прогуливались неподалеку.

— Это был не Лео О'Коннор?

— Нет, хотя он тоже был в числе ее почитателей. Когда О'Коннор угодил в тюрьму, она переключилась на одного молодого человека из прислуги — восемнадцатилетнего голубоглазого херувима, готового бежать с ней на край света. Но так далеко бежать не потребовалось: они просто переехали в Брюстер, объявив о своем решении за пять минут до того, как я успел вышвырнуть их сам. Однако недостаточно быстро, чтобы Джейми не успел сообразить, что к чему. Я объяснил как смог, возможно, тебе удалось бы сделать это лучше.

— Что ты, нет ничего тяжелее, чем объяснять ребенку такое.

Они замолчали. Алан надеялся, что тема исчерпана, и был недоволен, что позволил себе раскрыться перед почти случайной — как он сам себя уверял, — почти незнакомой женщиной. Она может только добавить ненужной сложности в его и без того запутанную жизнь.

— Если бы ты смог начать жизнь сначала, что бы ты изменил?

— Я бы нашел себе женщину, которая родилась и выросла в этих краях, которая знает аромат местной жизни, ее небыстрое течение, ее ровный ритм. Я бы не стал связывать свою судьбу с забредшей сюда по ошибке городской жительницей, которая погостит, погостит — и уедет.

Когда «роллс-ройс» затормозил у ворот, навстречу ему выбежал, размахивая руками, взволнованный привратник, и его вид не предвещал ничего хорошего.

— Наконец-то вы приехали! Боюсь, что у нас плохие новости, сэр. Миссис Редфорд упала с лестницы, мы вызвали врача.

— О, только не это! Почему не сообщили раньше? Где она сейчас? — В голосе Алана зазвучала неподдельная тревога, сдерживаемая только железной выдержкой и привычкой к самоконтролю.

— Она в своей комнате. Просила вас с мисс Фриман заглянуть к ней, как только приедете.

— Спасибо! — бросил Алан, выжимая полный газ.

Они пролетели расстояние от ворот до замка меньше чем за минуту. Алан выпрыгнул из машины, не выключая двигателя, и начал поспешно подниматься по ступеням. Встревоженная не меньше него Карина вынула ключ из замка зажигания и поспешила следом.

На полпути до комнаты матери Алан и врач уже взволнованно обсуждали что-то.

— Мы пытались дозвониться до вас, но в ресторане нам сказали, что вы уже ушли, — оправдывался седой, почтенного вида человек в белом халате.

— А, черт! — выругался Алан. — Как ее состояние?

— Я бы охарактеризовал его как удовлетворительное: ничего серьезного, но необходимо хорошенько вылежаться.

— Госпитализация требуется?

— Не требуется, но желательна. Однако миссис Редфорд категорически отказывается, мотивируя это тем, что, мол, «никогда в больнице не лежала и не собирается».

Алан невольно улыбнулся, легко представив, с каким гневом мать произнесла эти слова.

— Поторапливайся! — уже совсем другим, каким-то очерствевшим голосом приказал Алан Карине, и они начали подниматься.

Незадолго до этого он уже успел смахнуть с их сегодняшних отношений приятную романтическую пыльцу своим бестактным замечанием, что никогда не свяжется с неместной. Теперь же он отдавал приказы, не опускаясь до «пожалуйста», «будь добра» и прочих норм этикета, вызывая тем самым у Карины острое желание напомнить ему, что она не его лакей.

Однако в данной ситуации состояние здоровья Джоан перевесило манеры, точнее их отсутствие, у ее сына. И все-таки Карина не могла справиться с сожалением, что несколько часов наедине с Аланом промелькнули так быстро…

Когда они вошли в комнату, то увидели Джоан с ее «фирменной» широченной улыбкой, полуеидящую среди горы подушек.

— В мои планы не входит провести несколько дней на этой идиотской койке! — с ходу заявила она и постучала по краю кровати, приглашая Карину присесть рядом с ней. — Это самое глупое времяпрепровождение, какое только можно себе представить. Ученые мужи утверждают, что я вывихнула лодыжку, и это особенно обидно, ведь грядут великие празднества — предсвадебные, свадебные и конечно же после свадебные. Каково же мне будет лежать тут с забинтованной ногой!

— Ничего, до свадьбы в буквальном смысле заживет, — вставил утешительное словечко врач.

— Действительно, вывих — это не самое страшное, что может произойти, — согласился Алан, присев в изножье кровати. — Расскажи лучше по порядку, из-за чего ты упала. Я полагаю, ты, как обычно, куда-то торопилась и не смотрела под ноги.

— Спасибо за сочувствие, сынок! — Джоан расхохоталась. — Дожили! Я упала и меня же ругают! Дело не во мне, а в этом чертовом щенке, которого Джейми так любит. Я всегда говорила: когда-нибудь кто-нибудь об него споткнется. Я чудом не сломала себе шею, чудом!