— Что ж, в моем случае, когда я через полвека оценивающе оглянусь на свою жизнь, количество удачно написанных картин не будет главным критерием успеха.

— А что же будет?

— Дом.

— У тебя нет дома? — съязвил Алан.

— Дом не в смысле четырех стен с крышей, а семья, очаг. Мои картины будут, боюсь, забыты еще раньше меня самой. И поэтому мой максимум — это оставить после себя атмосферу любви, воспитать добрых, любящих детей, не озлобленных на мир и предпочитающих открытую руку кулаку, таких, как Джейми.

Алан повернулся и посмотрел на нее. Карина поняла, что в их ситуации упоминание Джейми могло прозвучать двусмысленным намеком, и слегка покраснела. Но Алан не заметил этого, залюбовавшись ее развевающимися на ветру волосами и глазами, влажными от скорости. И по его взгляду она поняла, что, когда он говорил о землетрясении и о том, как был поглощен ею той ночью, это не было пустым комплиментом. Алан Редфорд был поистине человек пугающей силы и в иные моменты настоящей страсти.

Он кивком указал ей на плакат «Добро пожаловать в Брюстер», и она смогла наконец оторвать взгляд от Алана и оглянуться. По бокам простирался уже привычный глазу Карины пейзаж: цветущие луга, пересыпанные тут и там реденькими рощицами. В образованной тремя холмами ложбине уютно, как яйцо в гнезде, лежал крохотный городок.

— Настоящая двухэтажная Шотландия, — пояснил Алан. — На главной городской улице нет ни одного трехэтажного дома. Так что твои нью-йоркские архитектурные предпочтения…

— Ой, хватит! — воскликнула Карина, предчувствуя шутку в свой адрес. — Я тебе уже говорила, что терпеть не могу Нью-Йорк. Единственное, что в нем есть хорошего, — это так называемая культурная жизнь, в этом ему не откажешь.

— Перекусим в ресторане местного яхт-клуба. Он находится в бухте, и если в этом городе можно вообще найти прохладу, то там и только там. Своеобразный оазис.

— Отличная идея, — одобрила Карина, как будто ее несогласие с этим предложением могло хоть как-то повлиять на их планы.

Они ехали по оживленным улочкам с аккуратными, изящными домами и тенистым бульваром посередине, и Карину не покидало ощущение, что она попала в андерсеновскую сказку, где живут не всерьез, «понарошку». Слишком уж чисто было на улицах, слишком уж веселы казались прохожие. На подоконниках — цветы и просто зеленые растения; в сверкающих чистотой окнах — ни одной занавески, словно жителям Брюстера нечего скрывать.

— Вот мы и приехали, — объявил Алан, притормозив у очень милого ресторанчика.

Своим внешним видом он напоминал яхту и был оснащен парусами, мачтами и палубой. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это и есть левый борт настоящей яхты, и, по умозаключению Карины, он потерял не так много: теперь у него были волны брюстеровских прохожих, свои штили, свои шторма. Только в том месте, где обычно плавают рыбы, теперь была выпилена дверь, из которой доносилась негромкая скрипичная музыка.

Ресторан был, как обычно, полон, но Алана мгновенно препроводили к зарезервированному для него столику. Он знал, что его появление здесь с незнакомкой вызовет любопытство и разговоры, и это была не последняя причина, почему он выбрал именно это место. И действительно, пока они шли между столиков, Алан кивком приветствовал знакомых, а те с интересом разглядывали Карину. Она, хоть и не готовила себя к выходу в свет, держалась безупречно. Если с ней здоровались, отвечала искренней дружелюбной улыбкой, если просто рассматривали, не опускала взгляда, а спокойно переводила его на другого человека или на интерьер. Ее платье чудесно подходило ее возрасту и фигуре. Карина не без тайного удовольствия отметила, как безвкусно одеты здесь некоторые молоденькие девушки, некстати напялившие на себя тяжелые, претенциозные вечерние платья, сидящие на них, как прабабушкин наряд.

Их столик находился в укромном дальнем уголке, где шум голосов не заглушал музыки. Желая посмотреть, как Карина держится на публике, Алан предложил ей сесть лицом к другим столикам, сам устроился напротив.

— Яблочный сок со льдом, пожалуйста, — заказала она, когда официант осведомился, что Карина желает выпить.

— Попробуй коктейль «Барракуда», тебе понравится, он очень освежает, — посоветовал Алан и, прежде чем она поняла, как выговорить диковинное название неизвестного напитка, отменил яблочный сок и попросил две порции «Барракуды».

Карина небрежным движением сняла шляпку и положила ее на плетеный стул рядом со своим.

— Еду, видимо, ты тоже закажешь сам? — поинтересовалась она с тем блеском в глазах, который ему так нравился.

— Разумеется.

Выходя из машины, Карина собрала волосы в пучок, закрепив его несколькими извлеченными из сумочки шпильками, и это придало ей еще более женственный вид. Но в то же время непринужденность прически делала Карину такой естественной и домашней, что нельзя было не залюбоваться. И когда ее темная, вьющаяся прядь соскочила вниз и запрыгала по гладкой, медового цвета щеке, Алан с трудом поборол желание вернуть этот манящий завиток шелка на законное место.

— Два македонских салата, Гамильтон.

Официант учтиво поклонился и отправился за напитками.

— Ты был прав, Алан. Здесь прохладно.

— Я рад, что тебе нравится.

Она чуть заметно улыбнулась.

— Неужели ты не собираешься сказать мне, что всегда прав?

— Это было бы неправдой, — скромно признался Алан. — Я прав всего лишь в девяносто девяти процентах случаев.

Карина легко, мелодично рассмеялась.

— Как это понимать?.. А впрочем, неважно. Предлагаю тост: за то, чтобы мы легче признавали свою неправоту, но при этом реже ошибались!

— Думаешь, это возможно?

— Думаю, стоит попробовать. Кстати, прекрасный коктейль! Если салат будет так же хорош, я согласна проглотить свою гордость и впредь доверять тебе все заказы.

— Я в этом не сомневался. — Алан явно не оценил первого шага Карины к взаимопониманию, словно забыв, за что они только что выпили.

Вдруг его внимание привлек мужчина, возникший в дверях ресторана. Несмотря на то что тот стоял против света, Алан легко узнал его. Лео О'Коннор вернулся в Брюстер!

Все голоса в ресторане смолкли — присутствующие замерли в предвкушении интересного зрелища. Два врага встретились взглядами. Лео О'Коннор медленно скрестил руки на груди, попытавшись состроить презрительную мину, но попытка провалилась под немигающим взглядом Алана Редфорда, полным ненависти и неподдельного отвращения.

Секунд десять мужчины смотрели друг на друга в полной тишине, если не считать едва различимой скрипичной мелодии, льющейся из динамиков. Наконец Лео натужно, как провинциальный актер, выдавив из себя улыбку, направился к столику Алана и Карины.

— Сколько лет, сколько зим! — воскликнул он с сильным ирландским акцентом. — Как дела, приятель?

— Как и у большинства людей в этом городе: чем дальше от тебя, тем лучше, — довольно холодно ответил Алан. — Твоим, как ты выразился, приятелем я, заметь, никогда не был и не буду. Что ты здесь забыл?

— Как что? Красивых девушек, конечно. — С этими словами он послал Карине масленую ухмылку, которую некоторые дамы сочли бы неотразимой. — Не представишь меня своей очаровательной подруге?

— Нет, не представлю. Этой привилегией пользуются мои друзья, а ты, как я уже сказал, не в их числе. Ты сильно постарел, О'Коннор. В чем дело, тюрьма пришлась тебе не по вкусу? — Алан говорил спокойно, но громко, и последнюю фразу, несомненно, услышали все сидящие в ресторане.

Лео покраснел.

— Я вижу, ты из злопамятных. Зря я пытался…

— Пошел вон! Некоторые вещи не прощаются!

Лео О'Коннор коротко, но учтиво кивнул Карине.

— До свидания, мисс. Надеюсь, мы встретимся с вами при иных обстоятельствах.

Алан ответил за нее:

— Только в том случае, если я не буду против. Но О'Коннор уже поспешно направлялся к выходу. Карина сидела в оцепенении, словно увидела перед собой гремучую змею. Не ожидавшая, как и большинство присутствующих здесь, такой грубости от Алана, она сделала, прежде чем заговорить, два больших глотка «Барракуды»… для смелости.