Вернувшись в кабинет, она наконец спросила, завела ли я новую собаку.

— Я взяла маламута, — сказала я.

— Ох, дорогая моя, — захлебнулась она. — Позвольте дать вам один совет. Берите этот тренировочный ошейник и надевайте высоко ему на шею… У вас ведь не сука, нет?

Я сказала, что нет.

— Вы надеваете ему этот ошейник высоко на шею и, когда он вас опережает, что есть сил его тянете. С золотистыми этого не надо, но тут это единственный способ, поверьте мне.

Давая этот совет, она еще более обычного походила на известную кулинарку Джулию Чайлд в злобном настроении. Я ждала, что она вот-вот пожелает мне bon appetit, словно я намеревалась подцепить на вилку кусок тушеной лайки, но на деле она пожелала мне удачи с моим псом и добавила:

— Вы ведь помните моего маламута, не так ли? Он был чудный мальчик.

— Я видела фотографии, — сказала я. — И мне в самом деле больно было узнать…

— Я осталась с разбитым сердцем, — призналась она, погружаясь в мягкое кресло и указывая мне на другое. — Опустошенная. Такая работа!.. У меня нет сил, чтобы снова через это пройти.

Она напомнила мне Кевина, если не считать того, что он оплакивал свою собаку, а она — свою работу.

К моему удивлению, она еще глубже погрузилась в кресло и сообщила:

— Знаете, я начала думать, что на меня, возможно, наложено наказание за ту глупую ссору с Фрэнком. Мне из-за него ужасно… Вы знали, что он намеревался принести извинения?

— Не знала, — ответила я. — Рада это слышать.

— Он мне написал, — произнесла она с нажимом, словно я ей противоречила. — Как раз перед тем, как это случилось. Общество становится ужасно кровожадным, не правда ли?

Кто не согласился бы? Если цель моего визита и отличалась от результата, я могла бы подчеркнуть — насилие не окончательно безнадежно, если принять во внимание, что ее собаки живут во дворце, как сказали бы люди. Я рада, что этого не сказала, — еще бы, ведь мои собаки всегда питались лучше большинства детей.

Не дожидаясь моего согласия или несогласия, она продолжала:

— Я знала Фрэнка с девичества. Вы этого не знали, да? У меня был брат, Билл. Они были соучениками. — Слова «по Гарварду» остались непроизнесенными. — Они служили вместе.

Я сперва подумала — она имеет в виду, что они оба были служащими, но вовремя ухватила за хвост возможную ошибку.

— На Второй мировой?

— И в конце войны, и сразу после. На флоте, — сказала она. Ее лицо обычно не отражает ничего, кроме высокомерия, но грустный взор смягчил ей глаза. — Ваша мама знала Фрэнка, не так ли?

— Да.

Мариса знала всех и каждого. Маргарет сказала, что Мариса всегда была лучшим вожатым, чем Бак, и спросила о нем.

— У него все отлично, — ответила я. — Я его только что видела. Он по-прежнему в Аулз-Хед. Вы ведь тоже ездите в Мэн? В Дир-Айл?

Я вклеила этот вопрос не слишком ловко, но все-таки вклеила. Маргарет, казалось, не обратила на это внимания. Некоторые никогда не интересуются, зачем вы их расспрашиваете. Считают, что вам и впрямь интересно, как они живут. Дир-Айл был только интуитивной догадкой.

— В Блю-Хилл. Мы всегда туда выезжаем.

Дир-Айл. Блю-Хилл Лодки. Теннис. Англиканские проповеди. И, подметила я, золотистые ретриверы. Я знала достаточно, чтобы понять, что ее «мы» означало на сей раз не золотистых, а три-четыре поколения ее семьи. Мы поговорили о Мэне. Она напомнила мне, чтобы я высоко надевала тренировочный ошейник на шею своему псу.

Когда я вошла к себе в кухню и включила верхний свет, то увидела, что Рауди в мое отсутствие поразвлекся. Ухитрился открыть дверцу шкафа, которую я, верно, оставила приоткрытой, и разодрал и сожрал все, что нашел: коробки с овсяными хлопьями, с крекерами, с изюмом. Хуже всего было то, что там оказалась и смесь для шоколадного торта. Шоколад собакам вреден. Мы с ним обсудили его поведение. Я сказала, что это вне моих представлений о поведении Собаки-Товарища. Вытряхнула упаковки прямо ему в морду. Я надеялась, что Рита дома, в своей квартире на втором этаже. Она считает, что людям полезно выплескивать свои эмоции. Рауди поджал хвост и повесил голову. Он не переставая наблюдал за мной и, думаю, меня выслушал. Я радовалась, что тут нет Маргарет Робишод. Радовалась, что нет Марисы. Скверно, если ваша собака набезобразничала, но еще сквернее — присутствие при этом кого-то постороннего.

Протерев пол, я — в ожидании, когда он подсохнет, — села на табуретку и позвонила Баку, чтобы спросить о приютах для животных поблизости от Блю-Хилл. Он дал мне несколько названий. Вдобавок я попросила его снова рассказать мне о лайках и о военно-морском флоте США.

Всякого, кто любит собак, должно интересовать, как выглядит мир с точки зрения собаки. Когда мы спрашиваем, как собака видит мир, мы уже делаем ошибку, потому что пес не столько видит мир, сколько чует и слышит его. Если бы собак заинтересовал наш мир, они, вероятно, спросили бы, как он пахнет или звучит, но наш собственный первый вопрос не совсем ошибочен. Только собаки и люди видят мир по-разному. Во-первых, собаки ниже нас, значит, и обзор у них ниже, чем у нас. Во-вторых, их зримый мир в основном черный, белый и серый с чем-то красным. Черный, белый и серый — как ездовые собаки на плавучей льдине, красный — как взрыв той бомбы.

Бак на сей раз знал не больше, чем уже рассказали мне книги. В 1935 году Американский клуб собаководства признал аляскинскую лайку. Генофонд породы состоял из чистокровных псов Коцебу, и, когда их стало достаточно, АКС закрыл племенную книгу, что означает — отныне и впредь все зарегистрированные лайки должны вести происхождение от этих родоначальников. Без Второй мировой войны и антарктических экспедиций племенная книга осталась бы закрытой. По правде говоря, после того, как лайки показали свою способность делать для адмирала Берда больше, чем им полагалось, они и были призваны сделать больше, чем им полагалось, во Второй мировой войне. Людская признательность собакам такова, что доброй традицией стало благодарить ездовых псов, взрывая их или бросая подыхать с голоду. Вскоре после Второй мировой войны командир судна американского военно-морского флота отблагодарил таким ускоренным способом великое множество лаек. В 1947 году насчитывалось лишь около тридцати выживших зарегистрированных аляскинских маламутов. Обучил ли, отправил ли АКС особые команды, чтобы соответственно содержать и оберегать этих собак? Нет. Он заново открыл племенную книгу.

Не мстил ли кто-нибудь за какую-нибудь из этих собак? Не выждал ли кто-то сорок лет? Д-р Стэнтон? Где он находился в послевоенные годы? Собак он, без сомнения, не уничтожал. Но не знал ли он чего-нибудь? Не опознал ли кого-то? Не хотел ли кто-то заставить его молчать? Кто еще был достаточно стар, чтобы служить в то время на флоте? Как раз такого возраста был Рэй Меткалф. Джерри Питс, вероятно, тоже. Почему бы старому армейцу не быть смотрителем арсенала? И не могла ли быть его навязчивая идея опрятности — никаких собак на лужайке — следствием службы на флоте? Кто еще служил на флоте? Прежде всего, брат Маргарет.

Мне не пришло в голову спросить о нем Бака, когда мы говорили по телефону, но, поскольку в мои планы на начало недели входил визит в Аулз-Хед, я не перезвонила. Мысль о флоте казалась столь невероятной, что я решила следовать тем планам, которые помогли бы выяснить, на самом ли деле Маргарет искренне верила, будто Кинг умер. Утром в понедельник я достала список приютов для животных, который продиктовал мне Бак, и обзвонила их, запланировав ряд визитов. Предлогом снова стала статья для «Собачьей Жизни». Предлогом? Я уже начала набрасывать кое-что о корги, да и Маргарет дала весь материал, оставалось лишь письменно оформить ее советы путешествующим.

В понедельник во второй половине дня Рауди и я выехали к побережью штата Мэн. В Аулз-Хед приехали в девять тридцать вечера. Бак был в Вермонте — агитировал за своих метисов, так что мы его не видели. Не было никого, кроме Регины Барнс, которой по меньшей мере восемьдесят и которая полубезумна. Она еще до смерти Марисы путала меня с матерью. Марису она терпеть не могла. Меня тоже. Как говорят соседи по Аулз-Хед, она имеет виды на Бака. Ему не следовало бы поощрять ее надежды, но он это делает. Ведь трудно отыскать людей, согласных присматривать за волками, так сказать волчьих нянек. Когда утром я уезжала, Регина была в амбаре — раздавала диетический корм. Я окликнула ее и не знаю точно, кто именно зарычал мне в ответ.