— Как тебе Роналд Кафлин? — спросил он, без особого эффекта помешивая в сковородке.
— По мне, у него замечательно выдрессированная собака — лучшая из всех, каких я
видела. Если бы он в четверг вечером не был в патруле, он мог бы победить у продвинутых. А еще он потрясающий сантехник.
— Вот нас и интересует его визит в туалет, — сказал Кевин.
— А я думала, вас интересовал Гэл Шагг.
— Пока неясно, при чем он тут, но в последнем происшествии он не замешан.
— Как это произошло?
— Непонятно. Ты принесла в арсенал этот термос, свалила вещички на скамейку и там и бросила. Шагга в здании не было, он, вообще-то, прохлаждался в Леверет-Хауз. Там были какие-то проблемы.
Гарвардские студенты живут на дому, а не в общежитиях. Так легче держать фасон, будто это и впрямь английский Кембридж, а не мужланский Новый Свет. Снаружи Леверет-Хауз — несколько больших вентиляционных шахт, куда университет спускает излишки тепла, и холодными ночами к ним сходятся погреться бездомные. Поскольку их присутствие не добавляет университету европейского шарма, университет пытается отгородить шахты и вывести оттуда бродяг. Я знала, в чем там проблема, потому что читала в больнице «Глоб». Кое-кто из студентов организовал демонстрацию, чтобы защитить права бездомных на подержанное тепло Гарварда. Там, должно быть, Гэла и видели.
— Кафлин, — повторил Кевин. Он соскреб мясо со сковородки на две булочки для гамбургеров — одна из них великодушно предназначалась мне — и добавил кетчупа, который капал с его запястий, опушенных блондинистыми волосками.
— Всегда верный республиканец, — сказала я.
— Что?!
— Согласно Рейгану, это — овощное. Кетчуп.
— Ну ты даешь. Прямо в жилу. О Кафлине говори!
— Рон Кафлин — казначей клуба. Славный малый.
— Доступ к кассе, — бросил Кевин.
— Да нет никакой кассы. Мы берем по несколько долларов за урок, из этого платим за аренду арсенала и платим Винсу и Розе примерно десятую часть того, чего они стоят. Страховку платим. В прошлом году мы провели два состязания и одну выставку, и не смогли бы организовать их без помощи.
— От Стэнтона.
— Он пожертвовал призы, а по-моему, и деньгами кое-что дал. А ты решил — Рон собирается сбежать с кассой клуба? Ты вызывал в последнее время водопроводчика? Клуб мог бы целый год работать на то, что он берет за установку раковины в ванной. И потом, казначей — самая скверная должность в клубе. Сплошные бумажки. И хотя денег всегда не хватает, от этого не легче.
— Верно, — подтвердил Кевин. И, указывая на второй гамбургер, лежащий в лужице застывшего жира, добавил: — Не хочешь? Все еще нездорова?
— Еще не в себе, — соврала я. — Но спасибо. Ешь сам.
— Понимаешь, Холли, — сказал он, — по-моему, некоторые из ваших — фанатики. Ты — нет, но некоторые — да. И этот Кафлин, сдается мне, таков. Ну вот он сидит себе, пересчитывает свои гроши. Все его дружки надеются, что Стэнтон опять выкарабкается. И все эго время Кафлин знает кое-что, чего вы, остальные, не знаете. Что коли старикан тю-тю, то все ваше.
— Не пойму, о чем ты, — вставила я.
— Кое-что получает домоправительница. Кое-что племянник. Двое-трое из кодлы собачников. А вам, ребята, остальное, — заявил Кевин. Одна собака. Один дом. Со всем содержимым. Плюс остальное. Они еще не уверены — шестьсот или восемьсот тысяч долларов.
— Шутишь!
Хотела бы я знать, известно ли это было остальным в клубе. И что было не очень-то благородно, хотелось бы знать, в курсе ли Роджер Сингер.
— Я как услышал, чуть со стула не упал, продолжал он. — Завещать все своре собак! Для фанатика это, конечно, мотив. Я, конечно, еще не все там проработал, но знаешь ли, это, должно быть, только часть всего.
Едва Кевин ушел, я позвонила Рону Кафлину. Не за тем, конечно, чтобы спросить, не он ли задушил д-ра Стэнтона и отравил меня и Рауди, а просто узнать, где документы Рауди. Как сказал Кевин, Рон более или менее знал о завещании.
— Знаешь, Холли, он мне говорил, — сказал он. — Но понимаешь, все меняется. Он мог в любой момент переменить завещание. А я ведь никогда его не видел. Только планы слышал. И не хотелось бы мне, чтобы кто-то оказался обойден.
— Роджер, по мне, не просто обойден, более чем обойден, — сказала я. — Или он знал?
— Должен бы. Фрэнк был не из тех, кто стал бы его зря обнадеживать.
У Рона была установка на то, что все мы несправедливы к Роджеру. Мы все знали, что с тех пор, как у д-ра Стэнтона стало ухудшаться зрение, Роджер все время его возил. Мы знали также, что Роджер делал для дядюшки многое другое, составляя ему компанию, высиживая с ним долгие воскресные обеды. Хорошо ли так говорить? Мы сомневались в кажущемся альтруизме Роджера. Мы чувствовали: его мотивы не так уж чисты. В особенности сомневались мы в искренности его интереса к дрессировке, в основном потому, что видели: он обучает Лайон только на вечерних занятиях по четвергам. Короче, мы заключили, что он подлизывается к богатому дядюшке.
У Рона не было бумаг Рауди, и он предложил мне то, что я и так сделала бы, а именно пошарить в библиотеке д-ра Стэнтона. Дом д-ра Стэнтона находился всего в нескольких кварталах от меня и для шикарного конца Эпплтон-стрит был невелик. Он очень в духе Кембриджа, то, что гарвардцы называют кембриджианский, — маленький английский коттедж. Рауди все равно надо было вывести, и я решила — Милли будет приятно его повидать, так что я пристегнула поводок и пошла. Милли долго служила д-ру Стэнтону, и в последний год он то на нее жаловался, то о ней тревожился. Жалобы были на то, что она слишком с ним носится, а беспокойство он высказывал по поводу ее здоровья, хотя, с моей точки зрения, миниатюрные женщины вроде Милли живут до ста лет. Меня иногда мучил вопрос, не отказывается ли она от дополнительной работы — принимать людей, которые приходят, чтобы попользоваться библиотекой, и однажды я спросила об этом д-ра Стэнтона, но он сказал, что это входит в ее обязанности и что кто-то другой так или иначе выполняет за нее ее работу по дому.
Когда я звонила в дверь, мои мысли крутились вокруг того, что будет с Милли теперь, насколько мала ее доля наследства и есть ли у нее куда пойти. Я заключила, однако, что она, должно быть, еще в доме, и не ошиблась. Она ответила на звонок и, как обычно, быстро зашаркала, чтобы впустить меня. Спина у нее была более обычного согнута, от остеохондроза по-моему, и ей пришлось долго наклоняться, чтобы поцеловать Рауди, что, кажется, было у них традиционным приветствием. Он весил чуть ли не больше ее, и, глядя на них обоих, я вспоминали безвкусные плакаты с изображением сенбернара или дога в компании крошечного белого котенка с бантиком. Когда он лизнул ее в лицо, она протянула руку, помахала ею и торжественно пожала лапу, которую он подал ей в ответ. Я и не знала, что он это умеет.
— Он хороший мальчик, — сказала она. — Очень вежливый.
— Хороший, — подтвердила я. — Я уж о нем позабочусь.
Она расплакалась, и мы долго проговорили о д-ре Стэнтоне. Выпили чаю с печеньем в бледно-зеленой кухоньке, оформленной в пятидесятые годы, и она все рассказывала, как беспокоилась за д-ра Стэнтона, и как волновался он сам и как ему стало гораздо лучше на прошлой неделе.
— И я уж думала, он выкарабкается, — сказала она.
— О деньгах он беспокоиться не мог, — предположила я.
Очевидно, он все-таки беспокоился, или так выходило по словам Милли.
— Нынче все так дорого, — пожаловалась она, и я представила, что произошло. Один из них, верно, пошел в лавку Формаджи и купил круглый хлебец из кислого теста, за который взяли два двадцать пять. Когда он или она, кто бы то ни был, вернулся, они долго говорили о том, что раньше хлеб стоил пять центов целая булка, и Милли всерьез отнеслась к этому эпизоду. Мне стало любопытно, сколько же платил ей д-р Стэнтон.
Потом, сколько-то с ней посидев, я попросилась в библиотеку, и она меня туда впустила. Когда я впервые эту библиотеку увидела, то подумала, будто д-р Стэнтон ради нее и купил дом, но, узнав, что библиотечное крыло он пристроил, поняла — библиотека была добавлена к коттеджу. Что мне больше всего, кроме книг, нравилось, так это дерево: деревянные полки на всех четырех стенах, теплый деревянный потолок, дубовый паркет, кленовый письменный стол. И конечно, книги, фильмы и видеозаписи — рай для жаждущего знаний: книги по дрессировке Персела, Лидхема, Стрикланда, Келера — кого угодно; дневники Пири из экспедиций на собачьих упряжках; издания под типовыми названиями: «Это — … порода собак», «Познакомьтесь с… », «Полный перечень… » — обо всех, от карликового пинчера до йоркширского терьера; плюс родословно-племенные книги, старые выпуски ежеквартальников по собаководству, комплекты ветеринарных журналов, «Собачьей Жизни», «Американской Собачьей Газеты». Мало этого, в городе, где больше библиотек на душу населения, чем в любом другом месте мира, здесь была единственная кембриджская библиотека, куда можно прийти с собакой. Рауди чувствовал себя абсолютно дома. Он улегся за большим кожаным креслом и заснул.
