Судьба… Получается, Эдвин прав. Теперь можно не сомневаться, что мы друг другу нужны и что обязаны беречь, лелеять и всячески укреплять эти невообразимые, еще слишком хрупкие, только-только родившиеся отношения.

От конверта исходило тепло. И тонкий, волнующий кровь аромат с легким оттенком восточных пряностей. Я на миг затаила дыхание и перенеслась мыслями в те минуты, когда мы с Эдвином сидели бок о бок в самолете. Да-да, от него пахло точно так же.

Во мне все настолько возликовало, что пошла кругом голова. Я порывисто поднесла конверт к губам, поцеловала его и разорвала до сих пор дрожавшими пальцами.

Мне на колени выпорхнул блокнотный лист весь в бледно-розовых сердечках. Посередине темнела выведенная аккуратными печатными буквами единственная строчка.

«Встретимся там же, в то же время. Идет?»

Не знаю каким образом, но я мгновенно поняла, что речь о баре в аэропорту и что встреча состоится завтра, в четыре дня – именно в четыре мы вошли туда сегодня. Бар не представлял собой ничего особенного и был отнюдь не лучшим местом для многообещающего свидания, но мне в те минуты он казался стократ более милым и уютным, чем самые изысканные рестораны Лос-Анджелеса.

Там же, в то же время… Ждать оставалось целую ночь и еще полдня. По тогдашним моим меркам – вечность.

Чтобы убить время, в одиннадцать утра я отправилась на Пятую авеню и зашла в Метрополитен-музей, где битый час бродила по залам с рыцарскими доспехами, старинной английской мебелью и штуковинами, которые выглядели как обычные фарфоровые изделия. Однако ни буфеты красного дерева, ни вдавленные внутрь стеклянные потолки почти не останавливали на себе моего внимания. Думать я могла об одном – о предстоящей встрече, а изучить сокровища музея пообещала себе чуть погодя.

Около трех, даже не думая, что пора перекусить – от волнения у меня совершенно пропал аппетит, – я вышла из музея с намерением взять такси и ехать в аэропорт.

Лучше явиться раньше и подождать в баре, решила я, сбегая по лестнице. Чем опоздать и упустить столь неправдоподобно редкую возможность, а потом всю жизнь кусать локти.

Эх, верно говорят: не допускай черных мыслей. Не стоит даже в шутку рисовать себе злополучное будущее. Случается, мрачные фантазии становятся реальностью. Причем в самую неподходящую пору.

Напротив входа желтело такси, и я уже было сделала шаг в его сторону, но тут услышала заливистый детский плач, резко остановилась и принялась крутить головой. Сначала мне подумалось, что надрывается какой-нибудь озорник, которого отчитала строгая мать, но никаких матерей поблизости не было. На нижней ступеньке сидел и ревел мальчик лет четырех, совершенно один.

– Едете, мэм? – спросил таксист, выглядывая в окно.

– Гм, минутку… – пробормотала я. Бросать малыша одного было нельзя, следовало хотя бы подойти и узнать, что стряслось, где его родители.

– Скорее решайте, не то уеду, – нетерпеливо предупредил таксист, будто в упор не видя мальчика. – Время – деньги. Торчать там, где нет клиентов, сами понимаете…

Уже направляясь к ребенку, я бросила через плечо:

– Да-да, понимаю. Я сейчас.

Увидев меня, мальчик задрал голову. Его личико было красное от слез и перепуганное, рот – перекошенный прямоугольник – ни на миг не закрывался, плечики содрогались от рыданий.

– В чем дело? – спросила я, присев перед малышом на корточки.

Ребенок залился еще более пронзительным плачем, закачал головой и схватился за штанишки. Я только теперь заметила, что они сверху и до самых колен мокрые.

– Описался?

Мальчик закивал.

– Ну-ну, не расстраивайся. Такое с каждым случается. – Я подсела к нему, прижала его к себе и стала утешающе похлопывать по спинке. – Перестань, слышишь? Плакать совершенно не из-за чего.

Вопли ребенка, вместо того чтобы пойти на спад, стали еще более невыносимыми. Мою душу мало-помалу уже обволакивало страшное предчувствие.

– Ну же, малыш, успокойся. Успокойся и скажи, как тебя зовут.

– Дэн-ни, – сквозь плач выдавил он.

– Отлично! – как можно бодрее воскликнула я. – Теперь объясни, где ты живешь, я отведу тебя домой, а мама переоденет и вытрет твои щечки.

До меня только теперь дошло, что жилых домов поблизости нет, и стало еще тревожнее. Мимо проходили люди, но до плачущего Дэнни никому не было дела.

– Ну как хотите! – крикнул таксист, заводя двигатель.

Я мысленно чертыхнулась, но тут же взяла себя в руки. Пусть проваливает. Разберусь с Дэнни и возьму другое такси, они здесь на каждом шагу. А времени еще достаточно.

– Так где ты живешь? – повторила я вопрос, наклоняясь к мальчику, который, слава богу, пригревшись у меня под боком, начал успокаиваться и больше не верещал как резаный.

– Не знаю, – всхлипывая ответил он.

Вот тебе раз! – подумала я, быстро соображая, как быть. Может, купить ему в ближайшем ларьке мороженое или леденцов и оставить его здесь? Пока он будет занят угощением, отыщется куда-то запропастившаяся мать или в крайнем случае найдется другой доброхот, не спешащий на самую важную в жизни встречу?

Я уже стала осматриваться по сторонам, ища глазами магазинчик или торговую палатку со сладостями, когда во мне заговорила совесть. А вдруг с его матерью что-нибудь стряслось? Попала в аварию, поскользнулась на лестнице и свернула себе шею? Или вдруг он был вовсе не с матерью, а с несознательной старшей сестрой, престарелой бабушкой или с нерадивой няней? Что, если он выскочит на дорогу и угодит под колеса? Или станет жертвой мерзавцев, которые продают детей на органы или заставляют их сниматься в жутких фильмах для извращенцев. Мой взгляд невольно упал на штанишки притихшего Дэнни.

Во мне все громче говорила совесть. Ведь, если он просидит мокрый на ветру еще часок-другой, не иначе заболеет. Нет, бросать его нельзя.

Я с тяжелым вздохом поднялась и взглянула на часы. Десять минут четвертого. Черт!

Дэнни в ужасе округлил красные глаза.

– Ты куда? – Его личико снова скривилось, и опять задрожали губы.

Я положила руку ему на голову.

– Не бойся, малыш, я тебя не оставлю. Но ты должен мне рассказать, почему сидишь здесь один.

– П-потому… что… – стараясь не плакать и заикаясь, начал Дэнни. – Было очень много людей… Я шел и шел, звал папу, но он не слышал меня… Потом людей больше не было… Нет, были, но мало. А папа не приходил… Я испугался, захотел кушать… Заплакал и побежал… Потом очень устал и сел…

– Все ясно. Ты заблудился.

Дэнни посмотрел на меня несчастным взглядом и вытер кулачком беззвучно выкатившуюся из глаза слезу.

– Заблудился – значит, потерялся, – объяснила я. – И не знаешь, где папа и где твой дом.

Ребенок всхлипнул и кивнул. Я протянула ему руку.

– Пойдем. Сейчас я отведу тебя к дядям, которые знают, как разыскивать пап и дома. Но сначала… – Я опять взглянула на его штанишки.

На мое счастье, в эту минуту к музею подъехало другое такси.

– До ближайшего торгового центра, пожалуйста, – попросила я, сажая Дэнни на заднее сиденье и садясь рядом с ним.

– Понял, – без лишних вопросов ответил водитель.

Я уже надеялась, что успею справиться с непредвиденной трудностью самое большее за полчаса, а потом на всех парах помчусь в аэропорт. Не беда, даже если чуть-чуть опоздаю. Но такси вдруг остановилось. Я выглянула в окно. Ни светофоров, ни пешеходных дорожек. И недвижимое море машин впереди. Водитель со скучающим видом взял с соседнего сиденья газету и принялся ее листать.

Дэнни больше не плакал. Сидел с видом паиньки и доверительно держал меня за руку. Я боялась даже представить, что будет, если мы простоим на месте пусть даже минут пятнадцать.

– В чем дело? – Мой голос слегка дрожал и прозвучал так тихо, что водитель то ли вовсе не услышал вопроса, то ли решил, что я обращаюсь к ребенку. – Что случилось? – громче и легонько шлепая водителя по плечу, спросила я.

– Не могу знать, – не поворачиваясь и не убирая газету, невозмутимо отозвался он. – Может, где-то впереди авария, а может, обычная пробка. Теперь в Нью-Йорке такое случается даже не в часы пик.