Однако она нашла в себе силы, чтобы сделать попытку высвободиться.

Но ее сил явно было недостаточно, так как сэр Танкред буквально держал ее в плену. Его рот прижимался к ее губам, а руки — сильные, цепкие — казалось, совсем лишили ее возможности двигаться.

Затем инстинкт подсказал Андрине, что может случиться в дальнейшем и что она обязана освободить себя от оков.

Тот же инстинкт надоумил ее ударить каблуком ботинка как можно сильнее по ноге сэра Танкреда.

В его восклицании ей послышалось грубое проклятие, и в тот же момент она вывернулась из его объятий и бегом устремилась к двери.

Распахнув ее и убедившись, что он не преследует ее, девушка произнесла тоном, — в котором, как она надеялась, была соответствующая холодность:

— Я думала… что нахожусь в обществе джентльмена… — Но голос ее прозвучал тихо, жалко, беспомощно. Чтобы говорить громко, у нее не хватало дыхания.

Придя в отчаяние от собственной робости, Андрина поспешила захлопнуть за собой дверь.

Взбежав по скрипучей лестнице в мансарду, она ворвалась в отведенную ей комнатку, торопливо зажгла свечу и тут же заперла дверь на засов.

Затем Андрина опустилась на кровать и погрузилась в размышления о том, что только что произошло.

Ее поцеловали! Поцеловали первый раз в жизни! Причем это сделал мужчина, который был ей совсем незнаком.

Конечно, было некоторое количество особ мужского пола, время от времени пытавшихся поцеловать Андрину, — сыновья местных сквайров, старых маразматиков, навещавших ее отца и положивших глаз на хорошенькую юную девушку, был даже такой памятный случай, что ее вознамерился поцеловать один член парламента.

Он был женатым человеком, отцом многочисленного семейства. В ответ на яростный протест Андрины он тут же начал оправдываться, что заинтересован в ней как в будущей избирательнице.

Но все эти поцелуи, если можно было их так назвать, ограничивались лишь только легким прикосновением к ее щеке, обычно вызывающим щекотку.

В глубине души Андрина была твердо уверена, что никогда не позволит мужчине прижаться к ее губам до тех пор, пока она не полюбит его.

Девушка не очень-то понимала, что подразумевалось под жуткой аморальностью, о которой столько толковали и которую беспощадно осуждали многие ее знакомые, когда речь шла о развратном поведении принца-регента и тех, кто постоянно посещает сборища в Карлтон-хаузе, столь прославившиеся распущенностью нравов.

Но она была уверена, что это каким-то образом связано с поцелуями, и поэтому считала, что целоваться с мужчиной, который ее не любит по-настоящему и не собирается на ней жениться, означает Пропасть грехопадения.

Однако теперь, когда это случилось с нею, Андрина нашла, что поцелуй несет в себе и нечто приятное, хотя весьма странное и таинственное.

Невозможно описать то сочетание удовольствия и боли, которое возбудило в ней прикосновение сэра Танкреда к ее губам.

Ее очень интересовало, почувствовал ли он то же самое. Но она одернула себя, мысленно заявив, что это, конечно, не так. Ведь он действовал настолько нагло и с таким явным знанием подобных ситуаций, что, конечно, поцелуй для него — это мимолетное развлечение.

Андрина всегда старалась хорошо думать о людях, но сэр Танкред удостоился самых нелестных эпитетов. А как иначе, если он с необычайной легкостью приглашает одинокую — без спутницы — и, следовательно, совсем беззащитную женщину отобедать с ним, а потом оскорбляет ее своими действиями.

Сейчас ей хотелось, чтобы у нее было время высказать ему все, что она думает о его поведении, а она сама лишила себя этой возможности, убежав от него так трусливо.

Но потом Андрина сказала себе, что поступила правильно, ведь он так силен и так настойчив, что если б он снова поймал ее, то уже освободиться она вряд ли смогла.

Она лишь надеялась, что все-таки нанесла хоть какой-то урон его достоинству, хлопнув дверью перед его носом.

Ну и конечно, сэр Танкред должен запомнить, как ее каблук вонзился в его «благородную» ногу.

Так как в трактире было холодно, она, спускаясь к обеду, надела не только плотное бархатное платье с высоким воротом, но и кожаные дорожные ботинки, снабженные крепкими каблуками. И вот этот каблук и послужил ей сегодня как весьма эффективное оружие.

— Надеюсь, я здорово его приложила! — вслух произнесла Андрина не без некоторого озорства. А затем она вновь вспомнила про странное ощущение, которое возникло у нее, когда его губы сомкнулись с ее губами.

Все произошло очень быстро и теперь, по прошествии некоторого времени, казалось не реальностью, а странным сном.

Но ведь это было! На самом деле это случилось!

— Но больше такого не случится! — сказала Андрина самой себе. — Хотя теперь я уже не могу говорить, что меня никогда в жизни не целовали.

Последующие размышления привели ее к выводу, что сэр Танкред оскорбил ее не столько поцелуем, сколько своим изречением:

— Если вы ищете мужчину, то вам незачем ехать так далеко…

Ей раньше не приходило в голову, что своим невинным ответом на его вопрос о цели визита в Лондон она дала ему повод подумать о том, что даже вслух произнести неприлично.

Но это произошло, и сэр Танкред именно так и подумал…

У Андрины от стыда загорелись щеки. Она даже мысленно страшилась назвать то, что подразумевалось в словах сэра Танкреда.

— Как он посмел?! — Она даже не заметила, что воскликнула это слишком громко. — Как он осмелился думать о подобных вещах?

Как ей хотелось накричать на него, ударить, как ей хотелось, чтобы у нее в руках оказался меч, который она вонзила бы в его ногу вместо какого-то жалкого каблука.

Потом Андрина твердо приказала себе успокоиться — бесполезно впадать в истерику, — ведь она никогда больше не увидит сэра Танкреда, и слишком много чести будет для него, что она вспоминает о нем.

Он должен быть забыт ею полностью и бесповоротно. И может быть, за столь самодовольное и наглое поведение в будущем его ждет горькая расплата.

На следующее утро, когда пассажиры дилижанса после отвратительно приготовленного и невкусного завтрака, поданного растрепанной зевающей служанкой, покидали трактир, Андрина не обнаружила никаких следов сэра Танкреда.

Все путешественники пребывали в дурном настроении, однако свежие лошади быстро домчали их до следующей почтовой станции, где они еще подкрепились и, соответственно, почувствовали себя гораздо лучше.

У Андрины проснулась надежда, что она попадет в Лондон как раз вовремя, чтобы повидать герцога в этот же вечер, и ей не придется ждать до следующего утра.

Хотя Андрина говорила сестрам с уверенностью, что в Лондоне у нее не будет никаких проблем, где остановиться, сама девушка была не столь наивна, чтобы не понимать, как нелегко ей придется в поисках подходящего ночлега.

Разумеется, в большинстве гостиниц не слишком приветливо встретят никем не сопровождаемую женщину, особенно если она будет просить, чтобы ей дали самый дешевый номер.

Время в пути тянулось мучительно медленно, но день выдался ясным, а дорога от Лестера с каждой милей становилась все лучше, все укатаннее и совсем не была похожа на ту, по которой они ехали вчера.

Возница явно торопился достичь цели путешествия, он подгонял лошадей и точно так же бедных пассажиров, сокращая до минимума остановки на придорожных станциях.

Едва они покидали свои места, как он тут же звал их обратно в карету.

Для Андрины, да и, наверное, для всех остальных было большим облегчением, когда женщина с неугомонным ребенком вышла у городского рынка в Харборо, а ее место занял пожилой краснолицый мужчина.

Правда, вскоре оказалось, что новый сосед ничем не лучше.

Ему явно не нравилась ни карета, ни пассажиры Дилижанса, ни само путешествие. После нескольких язвительных замечаний в адрес почтовой службы, а также попутчиков он развернул большой платок, накрыл им лицо и захрапел так, что перекрыл даже храп клерка, сидящего напротив Андрины.