— Просто тебе повезло, что папа уехал очень рано утром и не видел твоей записки. Я порву ее, и мы забудем об этом происшествии. Ты понял меня?

Марк кивнул.

А потом вдруг воскликнул так громко, что слова его эхом раздались в прихожей.

— Охота, Ровена! Я буду охотиться! Ты только представь!

«Все бесполезно, — подумала Ровена. — Маркиз пленил его».

Он одержал победу над Гермионой и Марком и — Ровена вынуждена была признать это — над ее отцом.

Оставались только Лотти, которая была слишком мала, чтобы стать надежной союзницей, и сама Ровена.

— И все же он не победит! — вслух произнесла Ровена, входя в свою комнату. — Раз он готов использовать любое оружие, я тоже воспользуюсь единственным, которое есть у меня.

Ровена ехала в Лондон в дорожном экипаже и поглядывала в окошко кареты: не обгоняет ли их по дороге фаэтон маркиза.

Впрочем, вспомнив, как рано утром она выехала, девушка решила, что это маловероятно.

Зажатая между толстой женой фермера и не менее солидным джентльменом, который с самого начала путешествия задремал, мирно посапывая, Ровена думала о том, что более безрассудного поступка она еще не совершала. Девушка очень надеялась, что отец не станет волноваться, прочтя оставленное ею письмо.

Впервые в жизни Ровене пришлось солгать.

Она написала отцу, что отправляется в Лондон по предложению маркиза, чтобы подобрать для Гермионы одежду, которую та возьмет с собой во Флоренцию. Девушка подумала, что, пожалуй, может остаться в городе на ночь, может, даже на две, и дети вполне управятся без нее.

Отец, конечно, будет удивлен ее скоропалительным отъездом. Но он так доверял старшей дочери, что вряд ли заподозрит ее во лжи.

«Если ничего не получится, — сказала себе Ровена, — вернусь сегодня же вечером».

Она была уверена, что вопросы по поводу этой поездки будет задавать не отец, а Гермиона.

Экипаж трясло по пыльным сельским дорогам, потом дороги стали заметно ровнее, по бокам их стали попадаться дома — они въехали в пригород Лондона.

И Ровена тут же пожалела, что не села на верху экипажа. Там не было бы так неудобно и жарко, к тому же она смогла бы полюбоваться видом.

Но она боялась, что маркиз заметит ее, проезжая мимо, а этого нельзя было допустить ни при каких обстоятельствах.

Конечно, это было маловероятно, но все же Ровена решила не рисковать.

Вчера она чисто случайно открыла «Морнинг пост» на колонке светских новостей, чтобы посмотреть, написано ли там что-нибудь о предстоящем чествовании герцога Веллингтона, о котором упоминал маркиз.

Она знала, что о приеме, устраиваемом принцем-регентом, скорее всего напишут после того, как он состоится, но сказала себе, что ее не интересуют подробности светской жизни. Вот почести, воздаваемые народом герою Ватерлоо, — это совсем другое дело.

К своему великому удивлению, Ровена прочитала, что в лондонских парках устраивают торжества в честь годовщины битвы на Ниле и столетия восшествия на английский трон дома Ганноверов.

В Сент-Джеймском парке сооружают китайскую пагоду и расписной деревянный мостик с ярко-синей крышей.

В Грин-парке — готический замок площадью более ста квадратных футов, а в Гайд-парке — киоски, шатры, карусели и много всего интересного.

Вдоль Бридж-уолк и Мэлл будут развешаны фонарики, и еще было сказано, что пятьсот человек работали целый месяц над «самыми красочными фейерверками, какие только видели в этой стране».

«Морнинг пост» обещала невиданные зрелища и массу развлечений, но Ровена так и не смогла уяснить для себя, какое все это может иметь отношение к «железному» герцогу.

После стольких лет войны трудно было осознать, что наступил наконец мир и лишения, которые все они испытывали, постепенно отступают.

— Может быть, подешевеют продукты, — с надеждой прошептала себе Ровена.

Она знала, что многие фермеры уже поняли: теперь, когда нет войны, спрос на их продукцию понизился.

«Кажется, все это мало повлияет на нашу жизнь», — подумала Ровена.

Она понимала, что маркиз, служивший пять лет в войсках Веллингтона, непременно должен присутствовать на приеме в Карлтон-хаузе, почетным гостем которого является его командир.

Но в газете не упоминалось ни имени маркиза, ни приема у принца-регента, зато внимание Ровены привлек один абзац, который она прочитала несколько раз, прежде чем погрузиться в глубокие раздумья.

«Вот оно, — сказала себе Ровена, — оружие, которое я так искала; оружие, с помощью которого я смогу сразиться с маркизом и победить его раз и навсегда».

Вопрос заключался лишь в одном — решится ли она воспользоваться им?

Потом Ровена сказала себе, что ей, собственно, нечего терять. Если ее отвергнут, проигнорируют или оскорбят, об этом не узнает никто, кроме нее самой. Девушка никогда и ни при каких обстоятельствах не допустит, чтобы ее отец узнал о том, что мог бы счесть предательством.

Мысль об отце заставила Ровену усомниться в правильности принятого решения. Но она тут же сказала себе, что главное — заставить маркиза раз и навсегда понять: она не сделает того, что он от нее хочет. Она тут же вспомнила собственные колебания, которые ей пришлось преодолеть.

— О мама, помоги мне! — воскликнула Ровена, поднимая глаза к висящему над столом доктора портрету матери, написанному вскоре после их свадьбы.

Ровена унаследовала волосы и глаза своей матери, ее овал лица и цвет кожи. И все же в свои девятнадцать лет она чувствовала себя во многих отношениях старше, чем ее мать перед смертью.

У нее не осталось больше веры во все хорошее — маркиз лишил ее иллюзий, разрушил ее идеалы.

«Я любила его, — подумала Ровена. — Я любила его всем сердцем. Когда он целовал меня, наша любовь казалась мне даром свыше».

Но все оказалось иначе. Любовь была на самом деле дьявольским искушением. И Ровена сказала себе раз и навсегда, что ненавидит маркиза и все, что с ним связано.

И тут она наконец решилась.

— Я поеду в Лондон! — вслух произнесла Ровена. — И постараюсь победить судьбу!

Экипаж въехал во двор «Двухголового лебедя», что в Ислингтоне, и пассажиры начали выходить, спеша по своим делам.

Хотя Ровена была в ужасе оттого, что тратит столько денег, она понимала, что придется нанять кеб, который довезет ее до Керзон-стрит.

Девушка понятия не имела, как иначе может добраться туда. Она совсем не знала Лондона и могла проплутать по его улицам целый день. К тому же, потеряв время, Ровена лишила бы себя шанса добраться к вечеру домой.

Кебмен хорошо знал Дунвеган-хауз, куда Ровена попросила ее отвезти. И только лишь когда кеб остановился возле высокого мрачноватого дома, девушка почувствовала, что во рту у нее пересохло, а руки трясутся от волнения.

Прошло несколько секунд, прежде чем она услышала шаги и дворецкий в мешковатой ливрее открыл дверь.

Он выглядел старым и дряхлым, но за его плечами стояли два высоченных швейцара в напудренных париках. Ровена увидела, что холл за их спинами обставлен внушительной, массивной мебелью.

— Я хочу поговорить с герцогом Дунвеганом, — сказала Ровена.

— Его светлость ожидает вас? — спросил дрожащим голосом старый дворецкий.

— Нет, — призналась Ровена. — Но не могли бы вы доложить его светлости, что с ним желает поговорить его внучка.

В глазах старика отразилось удивление, затем он открыл перед ней дверь и попросил подождать в холле.

Окна были завешаны тяжелыми портьерами из красного бархата, почти не пропускавшими света, и в холле царил полумрак.

Ровена даже не огляделась по сторонам, настолько она нервничала. Девушка с замиранием сердца ждала возвращения дворецкого, и ей казалось, что прошла уже целая вечность.

И вот, наконец, послышались шаркающие шаги старика.

— Прошу следовать за мной, мисс.

Старик просто не мог двигаться быстрее, и Ровена пожалела, что ее не сопровождает один из швейцаров.

Дворецкий распахнул перед девушкой массивные двойные двери.