Некоторое время он смотрел на свой стакан, затем снова поднял глаза.

— Я вызвал ее к себе. Мне было так стыдно, что я протянул ей фотографии, не в силах вымолвить ни слова. И как вы думаете, что я услышал? Не поверите. Она посмотрела на меня и засмеялась. «Сразу видно, что снимал любитель, — сказала она. — Если бы он подождал минутку, то заснял бы меня в еще более пикантной позе».

Питер немного подождал, но собеседники молчали, и он продолжил:

«Далси, — сказал я ей, — как только тебе не стыдно! Что про тебя будут говорить?» — «В любом случае будут говорить», — отвечает она. «Но, Далси, — сказал я ей, — зачем тебе это? У тебя ведь такой чудесный муж! Что с ним будет, когда он обо всем узнает? Представляешь?» А она смотрит на меня насмешливо. «Да кто ему расскажет? — спрашивает она. — Вы, что ли?» Я ничего ей не ответил. Она прекрасно знала, что я никогда ничего не смогу сказать Джонни. У меня скорее язык отсохнет.

Видя, что я молчу, она самодовольно улыбнулась и сказала: «Я знала, что вы ничего ему не скажете». Она уже было собралась уйти, но вдруг повернулась и молча уставилась на меня. Видно, о чем-то задумалась. Я сижу, жду.

И вот вижу, как у нее на глазах выступили слезы, губы задрожали. «Вы не понимаете, — говорит она, плача, — я очень эмоциональная натура. Когда я выходила замуж за Джонни, то думала, что буду счастлива, но все получилось по-другому. И дело не в том, что он без ноги, он вообще ни на что не годится. А я — актриса. И иногда мне в жизни нужно испытать то, что переживают мои героини, иначе от меня не будет проку на экране».

На миг мне даже стало ее жаль, но я тут же подумал, что такой шлюхе, как она, нет оправдания. Если б это для нее было действительно настолько важно, она могла бы заниматься этим так, что все было бы шито-крыто. Я сказал, что если она не изменит поведение, то мне придется ее уволить. Она мне поклялась, что больше не будет, и я выпроводил ее из кабинета. Я был так рад, что наконец наш разговор закончился.

— Бедный Джонни, — сказал Борден, глядя на языки пламени. — Может, у него и правда проблемы с этим?

Питер слегка покраснел.

— Она все это придумала.

— Откуда ты знаешь?

— Вечером того же дня я позвонил врачу Джонни в Нью-Йорке, и он меня уверил, что с этим делом у него все в порядке. — Питер смущенно кашлянул.

— Интересно, что будет с Джонни, когда он обо всем узнает? — сказал Сэм.

— Боюсь даже подумать, — ответил Питер. — Она ведь такая актриса, что он ни о чем и не догадывается.

— В этом-то и проблема, — сказал Борден. — Почему Бог не наградил таким талантом какую-нибудь достойную девушку? Это же чудовищная несправедливость, что такой редкий сценический дар достался стерве.

Питер кивнул, соглашаясь с ним.

— Да, несправедливо, но так уж получилось. Зло побеждает чаще, чем добро.

Сэм потянулся за бутылкой и, наполнив стаканы, повернулся к Бордену.

— Когда ты собираешься в Нью-Йорк?

— Через пару недель, — ответил Борден. — Вот улажу здесь кое-какие дела. Я ведь купил дом на Лонг-Айленде, и моя жена теперь вся в заботах.

— Ты все еще не отказался от прежних планов? — спросил Питер, глядя на него с любопытством.

— Нет, конечно, — ответил Борден.

Питер замолчал. Борден собирался продать почти все свои акции кинокомпании на бирже и уже договорился с группой банкиров с Уолл-стрит, которые теперь представляли его финансовые интересы. Продав свои акции, Борден надеялся погасить имеющиеся задолженности в банке.

— Мне это не нравится, — наконец сказал Питер.

Борден засмеялся.

— Ты слишком старомоден, — сказал он. — Тебе надо научиться новым методам управления. Времена, когда один человек мог управлять своей компанией, прошли. Сейчас это безумие. Каждый должен заниматься своим делом. Зачем мне стараться быть одновременно банкиром, и продюсером, и управляющим кинотеатрами? Я хочу нанять самых лучших специалистов в каждой области, чтобы они управляли всем бизнесом. А для большого бизнеса нужны специально обученные люди; люди, которые только этим и занимаются.

— Я им не верю, — продолжал настаивать Питер. — У них все хорошо, когда дела на мази, но кто знает, что от них ждать в случае неприятностей. Я помню, как встречался с ними много лет назад, когда ходил по банкам Нью-Йорка. Как они свысока смотрели на нас! Прямо было видно, что они думают: «Торгаши, евреи». И отказывались давать ссуду. Теперь, когда мы стали делать большие деньги, они хотят прийти к нам на помощь. Не верю я им. Где они были, когда нам действительно нужна была рука помощи? Отводили взгляд в сторону? За деньгами мы обратились к Сантосу, он поверил нам и пошел на риск.

— Конечно, беря двенадцать процентов, — вставил Борден.

— Двенадцать процентов — это не так уж и много, если тебе больше негде взять деньги, — парировал Питер и хитро посмотрел на Бордена. — Сколько процентов акций ты себе оставляешь?

— Пять процентов, — ответил Борден.

Питер покачал головой.

— И ты не боишься неприятностей?

— Какие могут быть неприятности? — спросил Борден. И сам ответил на свой вопрос: — Никаких. Ты посмотри, что творится на фондовой бирже, — акции растут не по дням, а по часам. В стране бум, да, самый настоящий бум. К тому же ты ведь не знаешь этих людей, это настоящие джентльмены. С ними обо всем можно говорить в открытую, они не похожи на людей, которые работают в кинобизнесе. У них столько денег, что они могут позволить себе сказать и в открытую. Все, что они хотят, так это помочь нам.

— С каких это пор ты стал таким экспертом? Или ты их так хорошо знаешь?

Борден непринужденно засмеялся.

— Я их знаю прекрасно, — ответил он убежденно. — В прошлом году, когда я покупал дом на Лонг-Айленде, я очутился в их среде. Я был первым евреем, который купил дом в том районе, и сначала волновался, как они меня примут. Но все было просто прекрасно. Они приглашали меня к себе домой, в свои клубы, я чувствовал себя среди них, как среди родных. Они никогда не напоминали мне, что я еврей. — В его глазах светилась гордость.

Питер помрачнел.

— И поэтому у тебя такое высокое мнение о них? — Он поерзал в кресле. — Может быть, было бы и неплохо, если бы они напомнили тебе о твоем происхождении. Тогда бы ты не забыл, что раньше жил в неотапливаемой квартире, по которой бегают крысы.

Борден начал понемногу злиться.

— Я ничего не забываю, — пылко ответил он. — Я не дурак, чтобы обвинять их в моем еврейском происхождении. Самое главное, что они принимают меня за своего.

Питер видел, что Борден начинает злиться, но не удержался еще от одной шпильки.

— Может, в следующем году, — сказал он, улыбаясь, — твое имя появится в голубой книге.

Борден встал и посмотрел на Питера.

— А что в этом плохого? Это ведь Америка, здесь все возможно. Я не сноб. Если они захотят вписать мое имя в справочник «Who is Who», ну что ж, пожалуйста.

Питер уставился на него с отвисшей челюстью. Борден, видно, и в самом деле стремился попасть на страницы этого справочника. Он недоверчиво покачал головой. Вилли Борданов, торговавший с лотка на Ривингтон-стрит, — и в «Who is Who»! Он примирительно поднял руку.

— Не будь дураком, Вилли, — сказал он на идиш, — я ведь только добра тебе желаю. Будь осторожным, вот о чем я тебя прошу.

Борден успокоился.

— Не беспокойся, Питер, — ответил он, улыбаясь. — Я и так осторожен. Никто никогда не обведет вокруг пальца Билли Бордена.

Питер надел туфли и тяжело поднялся на ноги.

— Думаю, лучше вернуться, прежде чем Эстер начнет искать меня повсюду.

Сэм Шарп посмотрел на них. «Как они похожи!» — подумал он. Обоих судьба особо не жаловала. Но не только это делало их похожими. Несмотря на богатство, они все же чувствовали себя неуверенно. Видно было, что их всегда волнует вопрос, как к ним будут относиться из-за их еврейского происхождения. Может быть, поэтому они карабкались наверх изо всех сил.

Вместе с ними он медленно подошел к двери. Посмотрев на их лица, он увидел, что те вновь стали похожи на одинаковые маски: блестящие глаза, сжатые губы, слегка склоненная голова. На какую-то долю секунды ему стало слегка жаль их.