Джонни испуганно посмотрел на него. Глаза Питера яростно блестели.

— Я пришел сюда, чтобы выбить из твоей башки немецкое упрямство.

Питер подошел к нему и заорал:

— Вон из моего дома, Иуда!

Джонни встал и протянул Питеру руки.

— Питер, но почему ты не хочешь послушать? Я хотел тебе рассказать…

Питер оборвал его.

— Не надо мне твоих лживых объяснений! Я знаю, что ты сделал. — Он повернулся к Дорис. — Это ты его пригласила? — обвиняющим тоном спросил он.

— Она не приглашала меня, — сказал Джонни, прежде чем Дорис успела открыть рот. — Это была моя идея. Нам надо решить кое-какие дела.

Питер повернулся к нему спиной.

— Решить какие-то дела! — фыркнул он. — Ты и ее хочешь настроить против меня? Тебе мало того, что ты сделал? Ты еще недоволен?

— Мы бы хотели пожениться, — настаивал Джонни.

Питер посмотрел на него.

— Чтобы она вышла за тебя замуж? — резко спросил он. — Чтобы Дорис вышла за тебя замуж? За тебя? За антисемита? Да пусть она лучше умрет! И вон из моего дома, пока я тебя не вышвырнул!

— Папа, — Дорис взяла Питера за руку, — послушай Джонни. Он не предавал тебя. Он отдал свои акции за…

— Заткнись! — заорал Питер на нее. — Если хочешь, иди с ним! И для меня ты потеряна. Если ты пойдешь с ним, ты пойдешь против своего народа, против своей плоти и крови. Неужели не знаешь, что все эти годы он завидовал мне, строил всякие козни за моей спиной, чтобы отобрать у меня компанию. Оглядываясь назад, я думаю, каким же дураком я был. Он был не лучше других. Все они ненавидят нас, евреев, все! И он не лучше остальных. А теперь он и тебя хочет против меня настроить.

Она беспомощно смотрела на отца, ее глаза наполнились слезами. Дорис повернулась к Джонни.

Его лицо превратилось в бескровную белую маску. Он медленно перевел взгляд с Дорис на ее отца.

— Даже если бы ты меня и выслушал, — сказал он горько, — ты бы все равно мне не поверил. Ты ищешь призраков там, где их нет. Но когда-нибудь ты поймешь, как был не прав. — Взяв свою шляпу, Джонни медленно вышел за дверь. С порога он повернулся и посмотрел на Дорис.

В комнату ворвалась Эстер, но он не заметил ее. Его глаза были затуманены слезами.

— Дорис, ты идешь со мной? — произнес он дрожащим голосом с мольбой, которой она никогда не слышала раньше.

Покачав головой, она подошла ближе к отцу и матери. Мать взяла ее за руку.

Он долго стоял у двери, глядя на Дорис. Наконец Питер снова закричал:

— Вон! Вон! Чего ты ждешь? Ты видишь, что она не идет с тобой. Иди к своим друзьям, к своим новым деловым партнерам. Ты думаешь, им можно доверять? Положиться на них? Скоро ты убедишься в обратном, скоро они и тебя вышвырнут за дверь, когда ты им больше не будешь нужен. Как ты поступил со мной, когда я перестал быть тебе нужным.

Слезы туманили взгляд Джонни.

— Ты смеялся все это время, да? Смеялся над простым владельцем лавки скобяных товаров, который пробрался в кинематограф? Да, ты что хотел, то и делал с ним. А когда он стал тебе не нужен, решил избавиться от него. Мне надо было лучше об этом подумать. Я верил тебе, но ты всегда смеялся надо мной, потому что ты делал вид, что это мое дело, когда на самом деле оно было твоим. Ты все время потешался над простым евреем из Рочестера, но теперь все. Достаточно. Можешь гордиться собой, ты здорово обвел меня вокруг пальца. Но теперь точка, больше ты от меня ничего не получишь. — Голос Питера сорвался, и он зарыдал.

Джонни сделал к нему несколько шагов. Лицо Питера было усталым и состарившимся.

— Зачем ты сделал это, Джонни? — тихо спросил он. — Зачем? Зачем ты выжидал, когда мог подойти ко мне и сказать: «Питер, ты мне больше не нужен. Бизнес перерос тебя». Или ты не знаешь, что я сам догадывался об этом? — Он устало прикрыл глаза. — Если бы ты подошел и так сказал, я бы отдал тебе компанию. Мне уже не нужны ни деньги, ни борьба, ничего. У меня всего достаточно. — Его голос окреп. — Но нет! Ты хотел сделать по-своему — ударить меня ножом в спину.

Долгую минуту они смотрели друг другу в глаза, не обращая внимания на Дорис и Эстер. Джонни искал в глазах Питера хоть немного тепла, но в них была только беспощадная твердость.

Наконец он посмотрел на Дорис, затем на Эстер. На их лицах была написана жалость к нему. «Дай ему время успокоиться, — казалось, говорили они. — Дай ему время».

Джонни молча повернулся и пошел к двери. Закрыв ее за собой, он почувствовал, что его сердце превратилось в камень. Он повернулся, посмотрел на их дверь, и из его глаз брызнули слезы.

Послышался звук подъезжающего лифта. Джонни плотно сжал губы и надел шляпу.

Дверь лифта открылась, и он вошел в кабинку.

Тридцать лет. Тридцать долгих лет. И вот как все закончилось.

Мы выехали в шесть тридцать утра. Позавтракали и пообедали по дороге. Около двух часов дня, припекаемые палящим солнцем, мы свернули на узкую грязную дорогу, ведущую к ранчо. Люди, работавшие на поле, выпрямлялись и с любопытством смотрели на нас из-под своих широкополых шляп. Через несколько минут мы остановились перед домом.

На террасе показался человек. Это был крупный мужчина с круглым лицом и темными волосами. Я знал его. Это был Вик Гвидо.

Выйдя из машины, я подошел к дому.

— Привет, Вик! — сказал я.

Он вытащил из нагрудного кармана очки в металлической оправе, надел их и посмотрел на меня.

— Джонни Эйдж! — воскликнул он без особого энтузиазма. — Что ты здесь делаешь?

Я вернулся к машине и, открыв дверцу, помог Дорис выйти. И только после этого ответил ему.

— Я подумал, что стоит заехать сюда, повидаться с твоим боссом, — сказал я небрежно. — А где он?

Прежде чем ответить, Вик долго изучал меня.

— Он там, на заднем дворе, возле своего старого ярмарочного фургона, наблюдает за игрой в бокка. Показать, как пройти? — спросил он.

— Нет, спасибо. — Я улыбнулся ему. — Я знаю, где это.

Он ничего не ответил, просто повернулся и молча зашел в дом.

— От этого человека у меня мурашки по коже бегут. — Дорис повела плечами.

Я улыбнулся ей.

— Вик вообще-то хороший парень, — сказал я, беря ее за руку, и мы направились за дом. — Он всегда ведет себя так, когда я поблизости. Это, наверное, потому, что его босс так хорошо ко мне относится.

Когда мы обошли дом, я услышал восторженные выкрики, и мы пошли в том направлении.

В двухстах метрах от дома стоял балаганный фургон, выкрашенный в красную краску с желтыми буквами на боку: «БАЛАГАН ЭЛА САНТОСА». Возле него стояло человек двадцать, они играли в бокка.

Бокка — это старинная итальянская игра с тяжелыми деревянными шарами. Суть игры в том, что кто-то катит по дорожке свой шар, а остальные игроки бросают свои шары так, чтобы они как можно ближе подкатились к первому. Я никогда не мог понять, чем их привлекала эта игра.

Эл сидел на ступеньках фургона, изо рта у него торчала длинная черная сигара. Когда он увидел нас, его морщинистое лицо озарилось улыбкой. Встав и вытащив изо рта сигару, он протянул ко мне руки.

— Джонни! — Было видно, что он рад мне.

Смущенный таким приемом и чувствуя себя не в своей тарелке из-за того, что приехал к нему за помощью, я только сказал:

— Привет, Эл!

Он обнял меня за плечи и потряс. Отступив шаг назад, посмотрел на мое лицо.

— Рад, что ты приехал, — сказал он просто. — Я как раз сидел и думал о тебе.

Я почувствовал, как краска залила мое лицо, и быстро посмотрел, не наблюдает ли кто за нами, но на нас никто не обращал внимания. Все были заняты игрой.

— Хороший день для поездки, — сказал я неуверенно.

Он повернулся к Дорис и улыбнулся ей.

— Очень рад тебя видеть, моя дорогая, — проговорил он, пожимая ей руки.

Она поцеловала его в щеку.

— Вы выглядите очень хорошо, дядя Эл. — Она улыбнулась ему.

— Как твой отец? — спросил Эл.