Небо над головой темнело оттенками; все еще ярко-голубое рядом с заходящим солнцем, оно сделалось сиреневым вокруг и над ним, и теперь этот цвет разливался дальше на восток, переходил в темно-синий и скоро должен был почернеть.
Я смотрела на острие ножа. В этом тусклом свете оно сверкало, а сам нож казался мне таким тяжелым! Расстегнутая рубашка Алека давала мне возможность прижать лезвие к его обнаженной коже. Хватит ли мне силы воли, смогу ли я нажать достаточно сильно, чтобы пробить кожу, кость и сердце?
— Что ты чувствуешь? — От отчаяния голос мой звучал задушенно. — Ты можешь почувствовать приближение этого? Или не приближение?
— Не знаю. Сердце колотится быстро, и я потею… так всегда бывает перед превращением…
О боже!
— …но я нервничаю. Причина может быть в этом. — Алек изо всех сил пытался держать себя в руках. — Не могу понять разницу.
Он так боится! Сердце мое рванулось к нему, и в этот миг я ощутила его боль куда острее, чем свою собственную.
— Все хорошо, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Я не дам тебе превратиться. Ты не ранишь меня. Ты никого больше не ранишь. Я держу тебя. — Словно я удерживала его над пропастью, а не собиралась столкнуть туда.
Наши взгляды снова встретились. Розовый закатный свет раскрасил наши лица. Я еще крепче сжала кинжал, чувствуя, как все быстрее колотится сердце.
Солнце опускалось все ниже и ниже… осталась тоненькая полоска света… она исчезла. Наступила ночь.
И Алек остался человеком.
Мое тело обмякло. Я качнулась назад, нож выпал из руки. Алек подхватил меня и обнял своими сильными руками, хотя и сам едва стоял на ногах.
— Тесс, — прошептал он мне в волосы, — я свободен.
— Ты свободен навеки, — повторила я. — У тебя есть шанс, Алек. Ты не должен оставлять надежду.
— Моя отважная Тесс. — Его губы коснулись моей щеки, затем уголка рта.
Я прижала его к себе и поцеловала, потом еще раз, крепче, Алек приоткрыл рот, его язык коснулся моего.
Ветер хлестал нас холоднее и резче, чем до сих пор, и Алек втянул меня в каюту, подальше от надвигающегося холода. Мы споткнулись о тяжелый резной стул, стоявший в гостиной; может быть, поэтому я упала на колени и потянула Алека за собой. Поэтому он обнял меня за талию и уложил на ковер перед камином.
Хотя и я, и он знали почему.
— Наконец-то я могу это сказать, — пробормотал он, не размыкая объятий. Наши тела все крепче прижимались друг к другу. — Я люблю тебя.
— И я тебя люблю. — Это даже не казалось откровением. Это казалось чем-то таким, о чем я знала с первой же секунды нашей встречи.
— Тесс. — Алек жарко дышал мне в шею. Наши руки и ноги переплелись. Я распахнула на нем рубашку, обнажая широкие плечи. Он накрыл меня своим телом. — Я ничего не могу тебе предложить.
Он имеет в виду брак. Будущее. Все, что привязывает его к Братству, отрицает нас. Все эти вещи, казавшиеся такими важными при ярком свете дня, сейчас были такими бессмысленными.
— Ты можешь предложить мне сегодняшнюю ночь. — Я изогнулась всем телом, и Алек застонал. В последний миг перед тем, как наши губы слились, я шепнула: — Этого достаточно.
Несколько часов спустя я лежала в постели Алека, прикрытая всего лишь тонкой белой простыней. Алек лежал рядом и обводил пальцами очертания моего тела, глядя на меня, как на чудо:
— Ты такая красивая! Гораздо красивее, чем я себе представлял.
— Я могла бы сказать то же самое про тебя. — Я не удержалась от лукавой улыбки. — Если бы не видела, какой ты красавчик, еще там, в турецких банях.
Он улыбнулся и поцеловал меня, мы, хихикая, упали на кровать, будто это была наша первая, а не последняя ночь. Я всегда думала, что именно так девушка чувствует себя в свой медовый месяц: любимой, почитаемой, женственной и удовлетворенной. Не знаю, о чем вечно шептались эти старые леди, заявляя, что в первый раз бывает больно. Больно не было совсем, даже в самый первый раз, а уж потом… о, теперь я понимаю гораздо больше. Почему ради этого люди совершают ошибки. Почему рискуют всем.
Мы рисковали мало, я знаю, как вести себя осторожно. Алек тоже, и он позаботился обо мне, не дожидаясь моих просьб. Никто из нас не хотел ребенка. Я знаю, так лучше, но все равно мне было немного жаль, что часть его не останется со мной навсегда.
Чего я хотела по-настоящему — никогда не говорить ему «прощай».
Улыбка исчезла с моего лица, и с лица Алека тоже. Мы прятались от суровой правды столько, сколько могли. Пора посмотреть в лицо реальности.
— Ты знаешь, что должна уйти, — сказал он. — Ради твоего блага, а не ради моего.
— Знаю. Михаил и Братство не допустят женщину в твою жизнь. Тем более ту, что знает их тайны.
— И мы до сих пор не знаем, могут они контролировать мою волю или нет. Несмотря на серебро, инициация прошла достаточно успешно, чтобы я сам мог решать, превращаться или нет, за исключением ночи полнолуния. С таким же успехом она могла дать им возможность контролировать меня. А если они прикажут мне напасть на тебя…
— Ты нападешь. — Я села, прикрывая простыней грудь. — Я знаю, что мы должны расстаться, Алек. Ты мне это объяснил еще до того, как я пришла сюда.
Алек замялся:
— Чертовски неприятно говорить это после того, как мы… только пойми меня правильно… Тесс, если тебе нужны деньги, чтобы обустроиться в Нью-Йорке, мы их тебе дадим.
Он беспокоится, чтобы я не почувствовала себя проституткой, как будто я сама не вижу разницу между этим и тем, что произошло между нами сегодня ночью. И как хорошо, что я могу сказать ему:
— Деньги не нужны. Ирен заплатила мне жалованье за два года как выходное пособие. Когда леди Регина узнает, она придет в бешенство. Так что все в порядке.
Алек кивнул, но выглядел по-прежнему неуверенно. Мое двухлетнее жалованье наверняка меньше, чем стоимость одного его пони для игры поло. Но мне этого вполне хватит.
— Я могу сделать для тебя что-нибудь еще?
— Твой отец предложил написать мне рекомендательное письмо. Я бы не отказалась. Попросишь его прислать письмо мне в каюту до того, как мы войдем в порт? Полагаю, он и сам это сделает, но… слишком много всего случилось. Так что, может быть, напомни ему.
Не знаю, пойду ли я в Америке снова в услужение или поищу какую-нибудь другую работу. Щедрость Ирен дает мне время, чтобы обдумать все возможности. Но рекомендация в любом случае послужит страховкой, и я всегда буду знать, что такая возможность у меня есть.
— Конечно.
Алек говорил так тихо, и я в первый раз позволила себе задуматься, как все могло обернуться, если бы мы были свободны, если бы Братство не вонзило в него так глубоко свои когти. Захотел бы он видеться со мной в Соединенных Штатах? Ухаживал бы за мной, как за приличной молодой леди? Может, даже сделал бы мне предложение?
Все эти романтические мысли не слишком мучительно жгли мое исполненное здравого смысла сознание. Миллионеры не женятся на горничных. И если бы Алек не был оборотнем, не страдал бы от этого проклятия, мы с ним вряд ли встретились бы. Я бы знала его только как молодого человека, которого леди Регина считает подходящим женихом для дочери.
И все-таки я не могла полностью отогнать эту мысль. Я так сильно его хотела! И казалось слишком несправедливым, что этого с нами никогда не произойдет.
Грусть пробралась к нам, отравляя наше общее время, и я поняла, что пора уходить. Мы провели полную радости ночь, и я не хотела портить ее слезами.
— Мне нужно идти.
Алек открыл рот, собираясь возразить, но ничего не сказал. Он знал, почему мне нужно идти, угадывал мои мысли почти сразу же, стоило мне о чем-то подумать. Я снова надела свое красное платье, заплела косичку и привела голову в какое-то подобие приличия. Алек у меня за спиной надевал халат. Когда мы снова посмотрели друг на друга, то были уже не юными радостными влюбленными, а людьми, расстающимися навсегда.
Он целовал меня еще более страстно, чем когда мы занимались любовью. Снова и снова встречались наши губы, и я уже почти не могла дышать. И все равно я понимала, что мы прощаемся навсегда.
