Румянец не сошел до конца с его лица. Такая реакция могла бы рассмешить Роз, вместо того она была несказанно тронута.

— У меня нет привычки врываться непрошеным, — заявил Мейсон.

Роз отмахнулась от его извинений и, чтобы не заострять ни них внимание, спросила:

— Что ты думаешь о моем новом наряде?

Мейсон посчитал его грандиозным, хотя он и отдал бы предпочтение зрелищу, которое мог бы наблюдать, зайди в комнату несколькими минутами раньше.

Он тряхнул головой, пытаясь прочистить мозги.

— Ты выглядишь очень мило.

Свитер чрезвычайно шел к ее волосам и бледной коже, а брюки, пусть немного свободные, приятно отличались от ее единственной, по его подозрениям, пары джинсов.

— Спасибо. — Она словно бы приобрела дополнительную уверенность. — По-моему, ты хотел что-то сказать?

— Ах, да. Я подумал, не прокатиться ли нам на лыжах. — Мейсон махнул рукой в сторону окна. — Лыжня начинается сразу на опушке леса, проходит рядом с таверной, делает круг и возвращается. Всего две мили, для начинающего — в самый раз.

— У меня нет лыж, и надеть нечего.

— Можешь взять старые лыжи Марни. Она больше на них не встает.

Сестра показала ему язык.

— Создавая снег и лед нам в наказание, Господь не предполагал, что найдутся желающие мерзнуть просто так, без дополнительного стимула.

Мейсон пропустил колкость мимо ушей.

— Что касается одежды, то не следует излишне утепляться. Что у тебя под свитером?

— Под моим свитером? — тупо повторила она, вызвав у Марни гомерический приступ хохота.

Не переставая хихикать, та пояснила:

— Поверь мне, братишка, тебе не захочется это узнать.

Роз сама не понимала, что побудило ее принять приглашение Мейсона. Оно объединяло пребывание на улице, физическую активность и общество человека, от которого, учитывая его странное на нее влияние, ей следовало держаться на расстоянии. Несмотря ни на что, она согласилась.

После легкого ленча она обнаружила себя пристегнутой снизу к двум лыжам, с палками в руках, во взятой напрокат шапочке на голове, взятых же напрокат перчатках, длинных рейтузах и в одном из шерстяных свитеров, подобранных заботливой Марни. Для журнала мод она явно не годилась, как для катания на лыжах.

— Может, мне лучше вернуться, а ты покатаешься один? — предложила Роз из глубины очередного сугроба.

Мейсон лишь ухмыльнулся и протянул ей свою лыжную палку, ставя на ноги.

— Приспособишься, — пообещал он. — Ничего сложного. Требуется координация и немного практики.

— У меня нет ни того, ни другого, — ворчала она, пытаясь удержать равновесие.

— Это как играть на бильярде. Пока не почувствуешь лыжи, требуется концентрация.

— И практика, — добавила она. — Громадная-прегромадная практика. Я играю на бильярде годами.

— Все равно, концентрация не помешает. Соберись чуток. Старайся делать движения плавными, но направленными. Суть в ритме. Погляди, как я.

Мейсон повернулся и проскользил по лыжне несколько метров — образец грации и экономности движений. Образец мужского совершенства. На нем были синие брюки, шерстяной свитер с сине-белым орнаментом. Вязаная шапочка на голове походила на ту, что дали Роз. Однако ее взгляд приковывало нечто другое. Хмм, соображала она, глядя, как натягивается и опускается синяя ткань при каждом его шаге.

— Замечаешь, как мои ноги двигаются в такт с руками? — крикнул он ей. Затем резко затормозил и обернулся назад. — Посмотрим теперь, как ты это повторишь, Рози.

Роз глубоко вздохнула и воткнула палки в снег, так, как только что показал Мейсон.

— Будь что будет, — пробормотала она себе.

— Вот так. Правая, левая, правая, левая, — командовал он.

Роз понимала, что ее движения остаются скованными и дерганными, но что-то щелкнуло, и внезапно катание стало требовать гораздо меньше усилий. Полчаса спустя она сумела добиться достаточно размеренного скольжения и даже смогла отвлекаться на окружающий пейзаж.

— Это твой край? — спросила она в благоговении, когда они скользили мимо одной из самых громадных сосен, что ей приходилось видеть на своем веку.

— Нет, он принадлежит государству. — Мейсон остановился, оперся о лыжные палки и оглянулся по сторонам с удовлетворенной улыбкой. — Красиво, а? Надо признать, живя в городе, я тосковал по этому.

На его лицо легла тень. Он не слишком распространяется о своей жизни в Детройте. Там что-то случилось. Что-то плохое. Роз не хотелось допытываться, но любопытство ее замучило.

— Ты жил в самом городе?

Он кивнул.

— На восточной окраине, где служил полицейским. После, став частным предпринимателем, я снимал мансарду недалеко от греческого квартала.

— Почему же ты решил уехать?

— В меня стреляли.

Изо всего, что она ожидала, такое заявление оказалось самым неожиданным. Не ей рассказывать об опасностях улиц. Как полицейскому и частному сыщику, ему, вероятно, приходилось сталкиваться с более неприятными персонажами, чем ей. Но в него стреляли!

— В плечо? — догадалась она, живо представив, как он постоянно его потирает.

— Ага.

Краткий ответ призывал ее к прекращению расспросов, но она не могла удержаться:

— Что произошло?

— Меня нанял… один влиятельный господин с тем, чтобы я обеспечивал безопасность его дочери. Только он не понимал, что она прочно подсела на наркотики. Я последовал за ней в восточную часть города, где она собиралась приобрести дозу. И потом… так все скверно обернулось.

Сомнительно, что он сознавал, насколько существенно выражение его лица дополняло достаточно скупое описание событий, данное им.

— Что с ней случилось?

— Поместили в реабилитационную клинику для отпрысков знаменитостей. Все путем.

— Нанявшая тебя важная персона не пожелала никакой огласки, — сказала Роз. И после того, как он кивнул, спросила: — А ты? Ты любил ее, да?

Мейсон спокойно подтвердил:

— Да, любил.

— А она?

Его лицо стало жестче.

— Она любила дозы. А ее папочку больше беспокоила его репутация, чем забота о дочери. Слышал, она снова сорвалась и опять принимает наркотики.

— Извини, Мейсон.

Он указал лыжной палкой на лежавшую впереди лыжню.

— Поехали.

После разговора Мейсон замкнулся, но Роз не принимала его молчания на свой счет. И никак не могла отвлечься от мыслей о женщине, которую Мейсон любил, потерял и за которую получил пулю.

Двигаясь по лыжне, они прошли полпути. Мастерство Роз возросло настолько, что она упала всего раз. Поскольку разговор потерял оживленность, она стала уделять больше внимания окружающему пейзажу. Ей редко удавалось насладиться красотами природы, поэтому она пользовалась представившейся возможностью и едва не пела вслух.

— У этого дерева есть имя? — спросила она, прерывая молчание и указывая на гиганта, возвышающегося по правую сторону от дороги.

— Джо, — ответил Мейсон безо всяких колебаний.

Ее обрадовало, что он снова начал шутить.

— Очень смешно.

— Это восточная белая сосна, та, что служит символом Мичигана. — Поскольку она продолжала смотреть на него, он продолжил: — Она была когда-то основой нашей деревообрабатывающей промышленности. Этой должно быть лет двести, судя по обхвату ствола.

Он попытался обхватить ствол ладонями. Не смог. Роз задрала голову вверх, стараясь навечно запечатлеть в памяти зеленые ветки, снег на них и яркое синее небо.

— Мне нравится асимметрия ее веток. Красота бывает в капле несовершенства, — проговорила она, удивляясь своему почти поэтическому наблюдению. Потом посмотрела на Мейсона, ожидая насмешек, но его лицо было серьезным, взгляд — задумчивым.

— Ты права, Рози. Подчас вещи бывают прекрасны не вопреки своим изъянам, а из-за них.

У Роз по коже поползли мурашки. Но раньше, чем она собралась ответить, он уже поехал дальше.

Когда они снова вышли на проезжую дорогу, Мейсон концом лыжной палки отстегнул свои крепления.