Полным паники голосом Йоаким Вестин прошептал:

– Это же Ливия.

Он в отчаянии посмотрел на Тильду:

– Но Катрин? Моя жена… Где Катрин?

Йоаким ждал на скамейке перед зданием областной больницы в Кальмаре. День был солнечным и холодным. Рядом с ним сидел молодой священник в синем пуховике с Библией в руках.

Внутри здания в помещении, куда вела дверь с надписью «Комната прощания», лежала Катрин, но Йоаким отказывался туда входить.

– Я хотел бы, чтобы вы на нее взглянули, – сказала ему главный врач больницы. – Если вы, конечно, в состоянии.

Йоаким тряхнул головой.

– Я могу объяснить, что вы увидите, – продолжила врач. – Покойница лежит на столе, накрытая покрывалом…

– До шеи. Видно только лицо, – закончил за нее Йоаким. – Я знаю.

Он знал, потому что год назад видел в такой комнате Этель. Но Катрин он такой видеть не хотел. Йоаким отвел взгляд и молча покачал головой.

Врач кивнула:

– Хорошо, тогда подождите здесь.

Она вошла в здание, а Йоаким остался ждать на скамейке, устремив взор в синее небо. Рядом ерзал на скамейке священник. Видимо, его нервы не выдерживали тишины.

– Вы давно женаты? – спросил он наконец.

– Семь лет и три месяца, – ответил Йоаким.

– У вас есть дети?

– Двое. Мальчик и девочка.

– Дети тоже могут попрощаться с покойной, – сказал священник. – Так им будет легче… жить дальше.

Йоаким снова покачал головой, сказав:

– Думаю, это излишне.

Они снова замолчали. Через пару минут вернулась врач, держа в руках фотографии, сделанные «полароидом», и большой бумажный пакет.

– Пришлось искать фотоаппарат, – объяснила она свою задержку и протянула снимки Йоакиму.

Он взял их и увидел лицо Катрин. Две фотографии были сделаны спереди и две сбоку. Глаза жены были закрыты, но сразу было видно, что она не спит. Кожа белая и безжизненная. На лбу и на щеках – черные ссадины.

– Ее ранили, – прошептал он.

– Это от падения, – объяснила врач. – Она поскользнулась и упала на острые камни.

– Но мне сказали, что она утонула…

– Не совсем так. Она умерла от гипотермии, то есть от переохлаждения. Температура воды в это время года ниже десяти градусов. И она наглоталась ее достаточно.

– Но почему она упала в воду? – спросил Йоаким. – Почему?

На этот вопрос ответа он не получил.

– Это ее одежда, – сказала врач, протягивая ему пакет. – Так вы не хотите на нее посмотреть?

– Нет.

– Не хотите попрощаться?

– Нет.

Дети спали в своих комнатах после смерти Катрин. Они задавали много вопросов о том, почему мамы нет дома, – но в конце концов засыпали.

Йоаким лежал один на двуспальной кровати и смотрел в потолок ночами напролет. И даже заснув под утро, он не испытывал облегчения. Каждый раз ему снился один и тот же сон. Ему снилось, что он возвращается в Олудден после долгого отсутствия. Небо серое и безжизненное. Пляж пустынен. Он идет к дому, который кажется пустым и полуразрушенным. Дождь смыл красную краску, отчего фасад стал тускло-серым. Окна в веранде разбиты. Дверь распахнута, а за ней – темнота. По расшатанным ступенькам Йоаким поднимается на крыльцо и входит в темную прихожую. Пол покрыт толстым слоем пыли, обои со стен сорваны, мебель исчезла. От ремонта, начатого им с Катрин, не осталось и следа.

Но из глубины дома доносится шум. Кто-то разговаривает в кухне. Он проходит по коридору и останавливается на пороге. За кухонным столом Ливия и Габриэль играют в карты. Дети по-прежнему маленькие, но лицо каждого ребенка испещряет тонкая паутина морщинок.

– Мама дома? – спрашивает он.

Ливия кивает:

– Она в сарае.

– Она живет на сеновале, – прибавляет Габриэль.

Оставив детей играть, он поворачивается и уходит.

Во дворе он проходит прямо к сараю и распахивает дверь.

– Эй! – кричит он в темноту.

Ответа нет, но он все равно входит внутрь. Подходит к лестнице на сеновал и начинает взбираться по холодным и влажным ступенькам. Поднявшись, он вместо сена видит только лужи воды на полу. Катрин стоит в углу сеновала спиной к нему. На ней промокшая насквозь ночная сорочка.

– Тебе холодно? – спрашивает он.

Катрин, не оборачиваясь, качает головой.

– Что случилось на берегу?

– Не спрашивай, – отвечает она и начинает медленно просачиваться в трещины в полу.

Он бежит к жене.

– Мама! – раздается вдали детский голос.

Катрин замирает.

– Ливия проснулась, – говорит она. – Тебе нужно пойти к ней, Ким.

Йоаким вздрогнул и открыл глаза. Он лежал один в двуспальной кровати. В комнате было темно и тихо. Часы показывали три часа. Йоаким не сомневался, что спал всего несколько минут, но ему казалось, что этот сон длился вечно.

Он зажмурился. Может, Ливия сама заснет. Но в этот момент снова раздался детский голос:

– Мама!

Ждать было бессмысленно. Ливия проснулась и не прекратит кричать, пока мама ее не успокоит.

Йоаким медленно спустил ноги с кровати и зажег ночник. В доме было холодно, и Йоаким ощутил невыносимое одиночество.

– Мама!

Он знал, что должен заботиться о детях. Он не мог, не хотел, но должен был. Больше у них никого не было.

Йоаким встал и пошел в детскую. Стоило ему склониться над кроватью, как Ливия тут же повернулась к нему. Он погладил ее по голове, ничего не говоря.

– Мама? – пробормотала дочка.

– Нет, это я, – ответил он. – Спи, Ливия.

Она ничего не сказала, но опустилась на подушку.

Йоаким стоял рядом с кроватью, пока дыхание Ливии не стало размеренным. Он осторожно сделал шаг назад, потом еще один. Повернулся к двери и услышал:

– Папа, не уходи.

В голосе дочери не было и следа сна.

Йоаким застыл, ощущая ступнями холод пола. Ливия неподвижно лежала в постели, но голос ее был четким. Йоаким медленно повернулся к дочери.

– Почему?

– Останься здесь, – попросила Ливия.

Йоаким промолчал. Затаив дыхание, он прислушался. У него было такое ощущение, словно Ливия разговаривает с ним во сне.

Постояв пару минут, он вообще перестал что-либо различать в темноте.

– Ливия? – прошептал он.

Девочка не ответила, но дыхание ее стало прерывистым. В любую минуту можно было ожидать новых криков.

Ему в голову пришла одна мысль. Сначала она показалась ему чудовищной, но потом Йоаким все-таки решил попробовать.

Он тихо вышел из комнаты и пошел в ванную, где на ощупь отыскал корзину с грязным бельем. Она была заполнена доверху. Никто не стирал уже неделю. У него не было на это ни сил, ни желания.

Из детской снова донесся крик:

– Мама!

Йоаким знал, что это никогда не закончится. Так будет продолжаться каждую ночь.

– Тише, – пробормотал он.

Открыв крышку, Йоаким начал рыться в ворохе одежды. Он ощутил знакомый запах. Большинство вещей в корзине принадлежали ей. Там были все кофты и брюки, которые были на ней в последние дни перед трагедией. Йоаким вытащил джинсы, красную вязаную кофту и белую юбку и, не удержавшись, поднес вещи к лицу.

Катрин.

Сколько воспоминаний пробуждал ее запах… Ощущение ее присутствия было почти болезненным, но Ливия продолжала звать в своей комнате маму.

Йоаким взял с собой красную кофту и вернулся в детскую. Ливия во сне скинула с себя одеяло. Когда он вошел, она подняла голову и посмотрела на него сонными глазами.

– Спи, Ливия, – сказал он. – Мама здесь.

Затем положил кофту рядом с дочкой и укрыл ее, подоткнув под нее одеяло. Теперь Ливия лежала, закутанная в одеяло как в кокон.

– Спи, – повторил он.

– Мм… – произнесла Ливия, успокаиваясь. Дыхание ее стало размеренным, она уткнулась носом в мамину шерстяную кофту и спала. Рядом на подушке лежала ее любимая игрушка, но обнимала девочка кофту.