Ливии надоело сидеть тихо на коленях у отца, и она побежала в детскую. Габриэль в свою очередь съерзнул с маминых колен и последовал за сестрой.

Йоаким послушал энергичный стук сандалий по полу и повторил то, что он уже тысячу раз говорил друзьям и соседям в Стокгольме:

– Этот остров прекрасное место для детей. Луга и леса, чистый воздух, чистая вода. Никаких простуд. Никаких машин. Никаких пробок. Здесь просто рай на земле.

Нюберг записал все эти банальности в блокнот, и они провели журналиста по первому этажу, показывая отремонтированные комнаты и те, где еще только предстояло поклеить обои и обновить пол.

– Печи в прекрасном состоянии, – заметил Йоаким. – И деревянный пол очень хорошо сохранился… его надо только отшлифовать.

Видимо, его энтузиазм был заразительным, потому что через некоторое время Нюберг перестал задавать вопросы и начал с любопытством оглядываться по сторонам. Он пожелал увидеть остальные помещения тоже, хотя Йоаким не хотел лишний раз вспоминать, сколько еще надо сделать.

– Больше смотреть не на что, – сказал он. – Одни пустые комнаты.

– Только одним глазком, – настаивал Нюберг.

Йоаким кивнул и открыл дверь на второй этаж.

Катрин и репортер поднялись за ним по шаткой деревянной лестнице в полутемный коридор. Окна выходили на море, но они были заколочены досками и пропускали только тонкие полоски света.

Ветер хозяйничал в темных комнатах.

– Здесь сквозняки гуляют, – сказала Катрин, сделав гримасу. – Правда, это спасает от влажности.

– Вот оно как, – произнес Нюберг, оглядывая оборванные обои и паутину под потолком. – Тут вам много работы предстоит.

– Мы знаем.

– Не терпится взяться, – прибавил Йоаким.

– Кстати, что вы знаете об этом доме? – сказал Нюберг после паузы.

– Вы имеете в виду историю хутора? – спросил Йоаким. – Немного. Агент по продаже недвижимости кое-что рассказал. Хутор построили в середине девятнадцатого века, но несколько раз перестраивали. Веранда явно построена недавно.

Он посмотрел на Катрин, словно спрашивая, не хочет ли она что-то добавить, например о том времени, когда здесь жили ее мама и бабушка, но она не заметила его взгляда.

– Нам известно, что смотритель маяка жил в доме с семьей и слугами, – сказал он, – и что здесь было довольно людно.

Нюберг кивнул и огляделся.

– Мне кажется, последние двадцать лет здесь почти никто не жил, – сказал он. – Четыре года назад здесь останавливалась семья беженцев с Балкан, но они быстро уехали. Немного жаль, что такой добротный дом пустовал.

Они спустились вниз по лестнице. По сравнению со вторым этажом, даже пустые комнаты на первом казались теплыми и уютными.

– У этого дома есть прозвище? – спросила у журналиста Катрин.

– Какое прозвище?

– Он как-нибудь называется, этот хутор? Все говорят Олудден, но ведь это название этой местности.

– Да, Олудден, потому что здесь в прибрежных водах летом собирается угорь[1], – произнес Нюберг деловым тоном. – Но мне кажется, у дома нет никакого названия.

– Странно, обычно у хуторов всегда есть названия, – вставил Йоаким. – Наш дом под Стокгольмом, например, назывался Яблочной виллой.

– У этого нет никакого названия. Я, во всяком случае, о нем не слышал, – сказал Нюберг и добавил: – Но с ним связано много суеверий.

– Суеверий?

– Я слышал несколько… Например, что если кто-то чихнет на хуторе, то поднимется ветер.

Катрин и Йоаким рассмеялись.

– Придется чаще протирать пыль, – с улыбкой произнесла Катрин.

– И есть еще истории о привидениях, – продолжил Нюберг.

Последовала пауза.

– Истории о привидениях? – переспросил Йоаким. – Агент ничего такого не говорил.

Он хотел было покачать головой, но Катрин сказала:

– Я слышала пару, когда пила кофе у наших соседей, Карлсонов. Но они сказали, что в них не верят.

– Да у нас нет времени на привидения, – прибавил Йоаким.

Нюберг кивнул и пошел в сторону прихожей.

– Когда дома долго пустуют, люди начинают выдумывать всякое. Давайте сделаем пару фото во дворе, пока не стемнело.

Нюберг закончил визит быстрым осмотром подсобных помещений.

– Их вы тоже собираетесь ремонтировать? – спросил он, заглядывая в пыльное окно.

– Конечно, – ответил Йоаким. – Постепенно все сделаем.

– И будете сдавать в аренду?

– Может быть. Мы подумываем открыть отель через пару лет.

– Многим на острове приходила в голову это идея, – заметил Нюберг.

Под конец он сделал десяток фотографий семьи на фоне дома. Катрин с Йоакимом стояли рядом, жмурясь от холодного ветра. Йоаким выпрямил спину и подумал, что соседний с их жилищем дом в Стокгольме удостоился трех разворотов в журнале «Красивые виллы», тогда как здесь об его семье расскажет только статья в «Эланд-постен».

Габриэль, одетый в зеленую куртку, сидел на плечах у Йоакима. Ливия в вязаной шапочке стояла между родителями и с подозрением смотрела в объектив.

Позади них, подобно горе из дерева и камня, возвышался Олудден.

Когда репортер уехал, вся семья отправилась на пляж. Ветер усилился, и солнце висело низко над крышами. Воздух наполнился запахом морских водорослей.

Казалось, они спускаются к пляжу на краю мира… Вдали от всех людей. Йоакиму нравилось это ощущение. Северный Эланд представлял собой крошечную полоску земли под бескрайним небом. Здесь плоская равнина плавно переходила в море, превращаясь в его глинисто-песчаное дно. Ровную линию пляжа изредка нарушали заливы, отделенные от моря песчаными косами.

Впереди к темно-синему небу устремлялись маяки.

Маяки Олуддена. Холмы, на которых они стояли, казались Йоакиму рукотворными, словно кто-то сделал в море насыпи из камня и гравия, подпер их большими камнями и залил сверху бетоном. В пятидесяти метрах к северу шел волнорез из больших камней, призванный защитить маяки от зимних штормов.

Ливия, державшая в руках Формана, внезапно устремилась к узкой дамбе, ведущей к маякам.

– Я с тобой! Я с тобой! – крикнул Габриэль. Но Йоаким удержал его, сказав:

– Мы пойдем вместе.

Через тридцать метров дамба разделялась на две узкие дорожки, ведущие к маякам. Катрин громко сказала:

– Не беги так быстро, Ливия! Это опасно.

Девочка остановилась и, показав рукой на южный маяк, крикнула:

– Это моя башня.

– Нет моя, – крикнул Габриэль.

– Моя, и точка, – заявила Ливия, использовав свое любимое выражение, выученное в детском саду.

Катрин поспешила к дочери и кивнула в сторону северного маяка со словами:

– Тогда это моя башня.

– Прекрасно. А я в таком случае беру себе дом, – сказал Йоаким.

Ливия засмеялась, но Йоакиму было не смешно при мысли о том, сколько работы его ждет предстоящей зимой. Ему и Катрин надо еще найти работу в школе, а по вечерам они будут заниматься ремонтом. Йоаким обернулся к дому.

«Уединенное место», – вспомнились ему слова из объявления.

Йоаким еще не привык к размерам нового дома, возвышавшегося над равниной. Две печные трубы, черные от сажи, поднимались над черепичной крышей. В окне кухни горел свет, но веранда и остальные комнаты были темными.

Столько семей жило в этом доме. Столько ног ступало через порог. Столько рук касалось обоев. Строители. Смотрители маяков. Прислуга. Все оставили свой след на хуторе.

«Когда вы приобретаете старый дом, он приобретает над вами власть», – вспомнил Йоаким слова из книги о ремонте деревянных домов. Для него с Катрин это было не совсем так. Они легко расстались с домом в Стокгольме, хотя знали семьи, для которых оставить свой дом было немыслимо.

– Пойдем к маякам? – предложила Катрин.

– Да! – вскричала Ливия. – Да, и точка!

– На камнях легко поскользнуться, – заметил Йоаким.

Ему не хотелось, чтобы Габриэль и Ливия утратили страх перед морем. Ливия плавала плохо, а Габриэль вообще не умел плавать.