Он уже начал скучать по Олуддену. Шоссе было целым лабиринтом из развязок, поворотов, мостов и перекрестков. Йоаким свернул на нужную ему улицу и оказался перед светофором, зажатый между автобусом и мусоровозом. Перед ним по переходу шла женщина, везя ребенка в прогулочной коляске. Ребенок что-то спрашивал, но женщина смотрела только прямо перед собой с унылым выражением на лице.

У Йоакима были дела в городе. Сначала нужно было посетить галерею в районе Эстермальм, чтобы забрать пейзаж, унаследованный от покойных родственников. Владельца галереи не было, но его престарелая мать узнала Йоакима и вынесла ему картину Рамбе в тонкой деревянной коробке.

– Мы вчера осмотрели ее, перед тем как упаковать, – сказала она. – Очень хорошая работа.

– Да, мы тоже так считаем.

– У вас есть другие работы художника на Эланде?

– Не знаю. Знаю только, что одна принадлежит королевской семье, но вряд ли она висит у них в летнем дворце Соллиден.

Уложив картину в багажник, Йоаким продолжил путь, двигаясь на запад по направлению к Бромме. На часах было полтретьего, и дороги пока были свободны. За четверть часа он доехал до места и свернул на улицу, где прежде жил с семьей.

По дому Йоаким скучал гораздо больше, чем по Стокгольму. Дом располагался всего в паре сотен метров от моря, окруженный садом с зарослями сирени. На этой улице находилось всего пять домов, но и их было трудно разглядеть из-за высоких деревьев.

Яблочная вилла представляла собой высокий и просторный деревянный дом, построенный директором банка в начале века. Но до того, как его купили Йоаким и Катрин, в доме жили юные родственники владельцев, поклонники философии нью-эйдж, которые сдавали комнаты по отдельности и больше времени посвящали медитации, чем ремонту.

Молодежь не испытывала никакого уважения к старому дому, и соседи мечтали от них избавиться много лет. Во владение Катрин и Йоакима дом перешел в удручающем состоянии, с совершенно заросшим садом. Они с энтузиазмом взялись за ремонт. Объемы работы их не пугали: до этого они уже отремонтировали свою первую совместно приобретенную квартиру, в которой до этого проживала восьмидесятилетняя старушка с семью кошками. Йоаким работал учителем труда и занимался домом по вечерам и на выходных. Катрин работала полдня учителем рисования и все остальное время уделяла дому.

Второй день рождения Ливии они отмечали с Этель и Ингрид в доме с разломанными полами, в окружении банок с красками, рулонов обоев и инструментов. В кранах была только холодная вода, потому что в те выходные сломался нагреватель. Когда Ливии исполнилось три года, они уже устроили настоящий детский праздник. К тому времени полы были обновлены, обои наклеены, лестницы ошкурены и покрыты лаком. А к первому дню рождения Габриэля ремонт уже был полностью завершен.

Теперь дом снова выглядел, как вилла начала века. В прекрасном состоянии, окруженная ухоженным садом с подстриженными лужайками, она ждала своих новых владельцев, Стенбергов – бездетных супругов лет тридцати, работавших в Стокгольме и мечтавших о жизни за городом.

Йоаким остановил машину, вышел и огляделся. В квартале было тихо. В соседнем доме жили Лиза и Микаэль Хесслин, ставшие хорошими друзьями Йоакиму и его жене, – но они были на работе. Летом они окрасили дом в желтый цвет. А когда журнал «Красивые виллы» делал о них репортаж, дом был еще белым.

Йоаким повернул голову и посмотрел на деревья. Невольно он подумал об Этель. Почти год прошел, но Йоаким все еще помнил ее крики.

От забора узкая тропинка вела к воде. Никто не видел Этель на тропинке в тот вечер, но это был самый короткий путь к морю.

Йоаким пошел к дому, вспоминая, как сам красил фасад в белый цвет, как аккуратно водил кисточкой и как потом наносил лак.

Йоаким отпер дверь и вошел внутрь. Всю мебель и ковры уже увезли, но воспоминания остались. За три года он и Катрин вложили душу в этот дом. В доме было тихо, но он слышал слабое эхо стука молотка и шороха пилы. Скинув обувь, Йоаким последний раз прошелся по гостиной. На втором этаже он задержался перед одной из комнат для гостей. Маленькая комната с одним окном. Здесь спала Этель, когда жила с ними.

В подвале еще оставались вещи, которым не хватило места в машине в прошлый раз: кресло, пара стульев, два матраса, стремянка, пыльная птичья клетка – память о попугайчике Уильяме, умершем год назад. Йоаким стал носить их наверх. Освободив подвал, он включил пылесос и убрал с цементного пола пыль.

Теперь дом был готов к приему новых владельцев.

Йоаким собрал пылесос, ведра, тряпки, чистящие средства – и сложил у подножия лестницы.

В столярном чулане слева висели инструменты: молотки, клещи, дрель. Их Йоаким тоже упаковал в коробку. Он предпочитал современным изобретениям старые добротные инструменты и приспособления. Гвозди, шурупы, кисти, губки, валики…

Йоаким держал в руках валик, когда внезапно услышал, как наверху открылась входная дверь. Он выпрямил спину и прислушался.

– Эй! – послышался женский голос. – Ким?

Это была Катрин, и в голосе ее звучала тревога.

Он услышал, как входная дверь захлопнулась и раздались шаги в прихожей.

– Эй, я здесь, в подвале! – крикнул Йоаким.

Он сделал шаг по направлению к лестнице, прислушиваясь. В доме было тихо. Йоаким быстро поднялся наверх, гадая, как Катрин могла оказаться в Стокгольме.

Но, поднявшись, обнаружил пустую прихожую и закрытую входную дверь. Йоаким подергал ручку. Дверь была заперта.

– Эй! – крикнул он еще раз.

Никакого ответа.

Йоаким обошел весь дом комната за комнатой, хотя и знал, что Катрин в нем нет – она осталась на Эланде. Зачем ей брать машину и ехать за ним всю дорогу до Стокгольма, ни разу не позвонив?

Наверняка ему показалось. Слуховая галлюцинация.

Йоаким посмотрел на часы. Десять минут четвертого. На улице начинало темнеть.

Он достал из кармана мобильный и набрал номер домашнего телефона в Олуддене. Катрин с детьми уже должны быть дома.

Шесть сигналов. Семь. Восемь. Никто не ответил.

Йоаким позвонил Катрин на мобильный. Безрезультатно.

Он пытался справиться с тревогой, вынося вещи из дома. Но, сложив все в прицеп и погасив свет в вилле, не удержался и набрал еще один номер.

– Дом Вестинов.

В голосе матери, как всегда, слышно было волнение. Она, как и прежде, боялась звонков.

– Привет, мама. Это я.

– Привет, Йоаким. Ты в Стокгольме?

– Да, но…

Тревога в голосе сменилась радостью узнавания, вслед которой пришло разочарование, когда он сказал, что не сможет навестить ее вечером.

– Почему? Что-то случилось?

– Нет, – поспешил он заверить мать, – но мне кажется, что лучше поехать домой сегодня. У меня в багажнике ценная картина и куча инструментов в прицепе, не хочется все это оставлять там на ночь.

– Конечно, – согласилась Ингрид.

– Мама, Катрин тебе не звонила?

– Сегодня? Нет, а что?

– Хорошо, я просто поинтересовался.

– Когда ты приедешь?

– Не знаю, мама, мы теперь живем на Эланде…

Завершив разговор, Йоаким снова набрал Олудден. Никто не ответил. На часах была половина пятого. Он завел машину и выехал на улицу. Теперь оставалось только завезти ключи агенту по продаже недвижимости. Больше у них с Катрин не было дома в Стокгольме.

Дороги были забиты, и у него ушло сорок пять минут только на то, чтобы выехать из города. Йоаким притормозил на парковке перед въездом в Сёдертэлье, чтобы еще раз позвонить Катрин.

Четыре сигнала, потом трубку сняли.

– Тильда Давидсон, – произнес незнакомый женский голос.

– Алло? – с удивлением сказал Йоаким.

Может, он ошибся номером?

– Кто звонит? – спросила женщина.

– Это Йоаким Вестин, – ответил он медленно. – Я живу в Олуддене.

– Понятно.

– Моя жена и дети там? – спросил Йоаким.

Ответом ему была тишина.

– Кто вы? – проговорил он.

– Полиция, – сказала женщина. – Я хочу, чтобы вы…