— Тоже верно. Но все-таки надо поспешить. Не хочу долго испытывать судьбу.

Дальше — то же: темные перекрестки, стычки, слухи о казнях в парламенте, о пожаре в министерстве торговли, о мобилизации студентов университета Таммасат по поручению королевы. А потом — радиообращение. «На новой частоте», — говорят в толпе у дребезжащего динамика. Голос дикторши дрожит. Возможно, говорит под дулом пистолета, думает Хок Сен. Это кун Супавади — известная ведущая, которая всегда представляла интересные постановки. А теперь она испуганно просит своих сограждан сохранять спокойствие, пока танки разъезжают по улицам и берут под контроль весь город — от якорных площадок до доков. Из хрипящего динамика доносятся звуки взрывов, а спустя несколько секунд им вторит гулкое эхо на улице.

— Она ближе к месту сражения, чем мы, — замечает Чань-хохотун.

— Это хорошо или плохо? — не понимает Хок Сен.

Чань уже хочет ответить, но его прерывает яростный рев мегадонта и вой ружейных пружин. Все оборачивают головы на звук.

— А вот это точно плохо.

— В укрытие, — командует старик.

— Поздно.

Из-за угла выплескивается волна вопящих людей, которую гонят три зверя в карбоновой броне. Огромные склоненные к земле головы бьют наотмашь из стороны в сторону, бивни, утыканные длинными клинками, разрубают тела, как апельсины, и подбрасывают в воздух, как сухие листья. С площадок на спинах мегадонтов пулеметы открывают стрельбу — струи острых серебристых дисков бьют в самую гущу. Хок Сен с Чанем сидят, вжавшись в дверной проем. В толпе бегут несколько белых кителей и палят из пистолетов и винтовок, но их оружие бессильно против бронированных животных — к таким боям министерство природы никогда не готовилось. Строчат пулеметы, диски летят рикошетом во все стороны, растут горы окровавленных, извивающихся тел, кругом предсмертные крики раздавленных, темная улица тонет в дыму и запахе мускуса. На Хок Сена падает отброшенный ударом бивня человек. Из горла мертвеца хлещет кровь.

Старик вылезает из-под трупа. Ряд людей встает позади мегадонтов и дает залп из пистолетов. Хок Сен предполагает, что это студенты, и скорее всего из Таммасата, но на чьей они стороне — непонятно, и к тому же вряд ли сами представляют, с кем имеют дело.

Звери разворачиваются и поднимают головы. Стрелки, уворачиваясь от удара, вжимают Хок Сена в стену так, что тот не может даже вздохнуть. Старик хочет закричать, освободить себе немного места, но давят слишком сильно; он вопит и падает под напором перепуганной толпы. Мегадонт бьет, немного отходит назад, бьет снова, вонзая смертоносные бивни в самую гущу людей. Студенты швыряют в зверей бутылки с маслом, а вслед за ними — ярко пылающие факелы.

Толпу накрывает новый ливень дисков-лезвий. Серебристые струи из пулеметных стволов вот-вот дойдут до Хок Сена. Он пригибается. Прямо на него смотрит мальчишка — желтая повязка сползла со лба на залитое кровью лицо. Страшная боль в ноге — то ли подстрелили, то ли сломали колено. Старик кричит от страха и отчаяния и падает под весом тел; сейчас умрет, раздавленный трупами. Несмотря ни на что, он так и не смог постичь непредсказуемую суть войны, хотя самонадеянно полагал, что будет готов ко всему. Глупец.

Внезапно наступает тишина. В ушах стоит звон, но пальбы и рева мегадонтов больше не слышно, кругом только стоны и плач. Зажатый телами Хок Сен делает судорожный вдох.

— Чань?..

Ответа нет.

Старик кое-как вылезает из-под трупов. Таких, как он, много — люди встают и идут помогать раненым. С ног до головы в крови, Хок Сен едва может стоять — боль разрывает ногу, — пробует отыскать Чаня-хохотуна, но понимает, что это бесполезно — слишком темно, слишком большие эти груды тел и все лица одинаково красны.

Он снова зовет приятеля, вглядываясь в кучи трупов. Невдалеке ярко горит метановый фонарь — струя газа с силой бьет из сломанной трубки; в любой момент он может взорваться, а за ним и другие по всему городу, но у старика нет сил думать еще и об этом.

Хок Сен смотрит на тела. По большей части студенты. Глупые юнцы — хотели победить мегадонтов. Дураки. Он вспоминает собственных детей — убитых и так же сваленных в общую кучу. Перед ним — все та же кровавая малайская постановка, разыгранная на тайской земле. Старик берет из рук убитого кителя пружинный пистолет, проверяет обойму — немного дисков еще есть, уже неплохо, — заводит пружину и сует оружие в карман. Дети, играющие в войну. Дети, не заслужившие смерти, но по собственной глупости не сумевшие сохранить себе жизнь.

Вдали по-прежнему идет бой — захватывает новые кварталы и оставляет новые жертвы. Старик хромает по заваленной телами улице, доходит до перекрестка и, уже не заботясь о том, что не стоит вылезать на открытые места, переходит дорогу. У стены, привалившись, сидит человек с окровавленными ногами. Рядом лежит велосипед.

Хок Сен поднимает машину.

— Это мое, — говорит раненый.

Старик глядит на него молча — глаза едва открыть может, а все еще цепляется за привычный порядок вещей, за идею, что чем-то можно обладать.

Хок Сен спускает велосипед на дорогу.

— Это мое, — снова говорит человек, но даже не пробует помешать.

Старик перекидывает ногу через раму, встает на педали. Если раненый и говорит что-то еще, то его уже не слышно.

— Я рассчитывал, что мы начнем не раньше чем через пару недель, — возмущается Андерсон. — Еще почти ничего не готово.

— Планы необходимо менять, — отвечает Аккарат. — Ваши деньги и оружие по-прежнему будут полезны. В любом случае появление в городе ударных отрядов фарангов вряд ли смягчило бы шок от перемен. Возможно, ускоренный график даже лучше.

Над городом рокочет эхо взрывов. Ярко-зеленое метановое пламя желтеет, перекидываясь на сухой бамбук и другое горючее. Аккарат задумчиво смотрит на огонь, машет рядовому-связисту, который тут же начинает заводить пружину телефона, спокойным голосом отдает приказы командам выезжать на пожар и, взглянув на Андерсона, поясняет:

— Выйдет из-под контроля — защищать нам будет нечего.

Тот тоже смотрит, как растет и играет на дворцовом чеди — Храме Изумрудного Будды — зарево.

— Огонь уже рядом со Столпом.

—  Кхап.Столп не должен сгореть. Это было бы дурным знаком дня новой власти, которая должна показать себя сильной и дальновидной.

Андерсон выходит на балкон и прислоняется к перилам. В затянутой шиной руке все еще пульсирует боль, но уже не такая сильная. С тех пор как военный доктор вправил кость, прошло несколько часов, к тому же все заглушает морфий.

Ракета огненной дугой разрезает небо и тонет где-то в районе министерства природы. Даже представить трудно, какие силы Аккарат собрал вокруг себя ради прихода к власти, — он даже намеком не выдавал того, какая мощь есть в его распоряжении.

Андерсон как бы между делом замечает:

— Полагаю, этот «ускоренный график» никак не повлияет на наши договоренности.

— В наступающей эпохе «Агроген» будет нашим привилегированным партнером… — Эти слова успокаивают, но уже следующая фраза заставляет насторожиться. — Хотя, конечно, ситуация несколько изменилась. Вам в итоге не удалось предоставить кое-что из обещанного.

Андерсон бросает на министра злой взгляд.

— У нас был свой график. Войска уже в пути, оружие и деньги тоже на подходе.

Слегка улыбнувшись, Аккарат говорит:

— Не волнуйтесь так, уж как-нибудь договоримся.

— Мы по-прежнему хотим получить доступ к банку семян.

— Я понимаю ваши интересы.

— И не забывайте, что насосы, которые вам будут нужны перед сезоном дождей, у Карлайла.

Аккарат мельком смотрит на последнего и говорит:

— Думаю, можно достичь отдельных договоренностей.

— Нет! — Карлайл переводит взгляд с Аккарата на Андерсона, вскидывает руки и отступает. — Сами договаривайтесь, не мое это дело.

— Именно так. — Министр отходит командовать боями.