— И откуда ты все это знаешь, Джон?

Джон улыбнулся.

— Это же так просто, Томас, честное слово. И нет здесь никакого секрета. Я беседую с людьми. Тебе тоже стоит попробовать. Местные люди станут доверять тебе больше — ты только слушай, что они расскажут. Как-то раз я встретил в лесу одного человека, сборщика каучука, потерявшего руку в результате несчастного случая. Он рассказал мне о своем брате, который убил боуто, укравшего у него несколько рыбин. У рыбака было шестеро детей — в конечном счете им всем пришлось пойти работать, так как их отец не смог больше поймать ни одной рыбки. Он умер от лихорадки. Похоже, у него была малярия, но человек, которого я встретил, был убежден, что все эти несчастья — из-за убийства дельфина.

Томас и вправду почти не прилагал никаких усилий, чтобы лучше узнать местных жителей. Частично из-за того, что не очень хорошо говорил на их языке, но, кроме того, он их стеснялся. Когда он подходил к кому-то из индейцев либо к одному из мамелюков или кабокло с потемневшей на солнце кожей, то физически ощущал, что между ними существует некий барьер, и ему никак не удавалось заставить себя переступить через него. С европейцами все происходило иначе: мужчины и женщины Белема и Сантарема ценили бледность кожи превыше всего, и вершиной всего утонченного и элегантного считали Париж. Все свое время они только и занимались тем, что пытались подражать французам, имевшим несчастье случайно оказаться в одном из этих городов. Среди людей, с которыми он познакомился, находилось мало таких, с кем можно было бы найти общий язык. Капитан Артуро стал скорее исключением. Пусть это и неотесанный пьяница, но в его душевной теплоте, в том, как он нежно придерживал лица своих детей, когда целовал их, было нечто такое, что растрогало Томаса и убедило в том, что стоит наладить отношения с бразильцами.

Но Артуро погиб, сгорел заживо. Томас понурил голову, забыв о дельфинах. В тот день по просьбе Антонио они наведались в деревню, чтобы продать остатки снаряжения, и увидели потрясенных жителей — все ходили по поселку едва слышными шагами, с серьезными лицами. Их отвели к обуглившимся остаткам дома: стол, за которым они некогда сидели и выпивали, теперь лежал на боку в груде хлама, ножки его сгорели дотла. Двери, из которой их выставили в тот вечер, уже не было. В воздухе висел тошнотворный запах — копоти, а может, горелого человеческого мяса. При этой мысли Томаса затошнило. Не имея возможности сделать это в укромном месте, он оказался на виду целой толпы зевак — все наблюдали за тем, как он икал и блевал на землю. По крайней мере, острая боль в кишках заглушила зловоние смерти.

На обратном пути в Сантарем все молчали, погруженные в собственные думы, — даже Эрни. По прибытии на место Антонио объявил, что от Сантоса пришло сообщение — он ждет их в Манаусе.

По мере того как пароход вспенивал реку, две ее половинки продолжали свое соперничество за пространство. Манаус становился все ближе, и, несмотря на мрачное предчувствие, Томас радовался тому, что наконец познакомится с сеньором Сантосом. Ему казалось, только встретившись с ним, можно будет считать путешествие завершенным, ведь и эта река стала полноводной, когда в ней соединились две — черная и желтая.

Томас меньше всего ожидал, что среди душной амазонской жары будет торчать в магазине и выбирать себе костюм к обеду. Но вот к его услугам портной — маленький жилистый человечек с кудрявыми волосами, усмиренными помадой, с реденькими усиками, вощеные кончики которых причудливо завивались, стоял перед ним и дергал за лацканы, проверяя, насколько ладно облегает фигуру пиджак; голову он склонил набок, неодобрительно выпятив губы.

— Non, non! — недовольно воскликнул он. — Этот не подойдет.

Он был французом и, соответственно, самым дорогим и модным портным в Манаусе, что не вызывало никаких сомнений. Антонио стоял рядом, молча наблюдая за происходящим. Как только они прибыли в город, Антонио заявил, что первым делом ему поручено повести участников экспедиции за покупками и подобрать всем костюмы к обеду, цилиндры и новые туфли — за все заплатит мистер Сантос. Эрни и Джордж уже подверглись испытанию в виде щипков и рывков со стороны месье Помпадура, но, вероятно, им это даже понравилось, чего не скажешь о несчастном Джоне Гитченсе, который, ссутулившись рядом с Томасом, сердито смотрел на свое отражение в зеркале, пока помощник портного лепетал что-то в отчаянии.

Целый час они занимались тем, что надевали и снимали брюки, мерили по десять пиджаков с фалдами. Томас мельком взглянул на бирки с ценами — после того как он в уме пересчитал их на английские фунты, они оказались в десять раз выше, чем в Лондоне. Наконец мужчины вывалились из магазина и направились к ожидавшему их экипажу. Усаживаясь на мягкое сиденье, Томас задался вопросом, каким образом эти лошади очутились в Манаусе, ведь никакие дороги не ведут ни сюда, ни отсюда — и все нужно доставлять на судах. Да что там лошади, это такая мелочь по сравнению со всем обилием строительных материалов, трамвайных рельсов, не говоря уже о самих трамваях, тоже привезенных сюда по воде. Манаус был похож на парк аттракционов, построенный в самом центре джунглей, и Томасу казалось, что город на деле окажется театральной декорацией — стоит заглянуть за фасады зданий, и можно будет увидеть, что все они нарисованы на досках, подпертых сзади бревнами.

Перед домом сеньора Сантоса раскинулась широкая лужайка, позади него темнел густой лес. Томасу доводилось встречать невероятные розовые сады в Сантареме, но сейчас его взору предстало огромнейшее пространство тщательно выстриженной травы — ничего подобного он не видел за все время пребывания в Бразилии. Ворота для крокета, установленные рядами по всей лужайке, торчали из травы, как выгнутые спинки морских коньков.

— Что за чертовщина! — вы рвалось у Эрни, когда он высунулся через открытый борт кареты. — Это как если бы я приехал к тетушке Этель. А где же павлины?

Словно в ответ, лужайка огласилась пронзительным павлиньим криком, и они увидели саму птицу — павлин ходил с важным видом, распустив перья хвоста. Эрни рассмеялся, так и рухнув снова на сиденье.

Перед двухэтажным оштукатуренным домом, который охраняли каменные львы, их встречал дворецкий — высокий и худой человек, отчаянно потеющий в тугой белой рубашке, черном фраке и белых перчатках.

— Добрый день, господа, — обратился он к ним на правильном английском языке, кланяясь. — Сеньор Сантос ожидает вас в доме.

Еще с утра небо обложили темные тучи, и, как раз когда они подошли к дому, начался полуденный ливень. Ветер принес запах реки, и мухи липли к людям, словно спасаясь от дождя. Несмотря на окружающую обстановку, Томас все же не забывал, что находится на Амазонке. Где-то поблизости кричала обезьяна, правда, ее не было видно.

Дворецкий повел их вверх по ступеням и, через открытые двери, в прохладное фойе с мраморными полами. Тут и там стояли классические белые женские статуи с обнаженной грудью, стыдливо прикрывающие наготу локонами, рядом с ними — пальмы в кадках и тяжелые бархатные портьеры. На стенах висели картины, написанные маслом, в позолоченных рамах.

Попросив их подождать, дворецкий поднялся по винтовой лестнице. Они разбрелись по фойе, и Томас с беспокойством наблюдал за тем, как два молодых человека, появившихся ниоткуда, затеяли драку рядом с их чемоданами и ящиками под дождем. Хорошо, что они еще из Сантарема отправили Райдвелу основную часть своих материалов.

Все остальные непривычно притихли, и Томас, чувствуя себя совершенно разбитым, понял, что их тоже не покидают опасения. Наконец-то они должны встретиться со своим благодетелем. Антонио стоял здесь же, скрестив руки на груди. Он явно ухмылялся — только так можно было истолковать выражение его лица.

— Джентльмены!

Томас обратил лицо к вершине лестницы, где стоял мужчина — лицо его скрывали клубы дыма от сигары, которую он держал между пальцев. Он приветственно распростер руки; на нем был прекрасный черный костюм. На внушительном животе поблескивала золотая цепочка для часов, и под густо навощенными усами сияла широкая улыбка.