Было очевидно, что эти женщины, пусть и со вкусом одетые, обладали сомнительными добродетелями. Одна из них даже пыталась к нему приставать. Это была весьма привлекательная особа, вне всякого сомнения, и что-то в ее внешности напомнило ему Софи — высокий рост, наверное, или сильные плечи. Но волосы у нее были рыжие, а не светлые — она носила их зачесанными наверх, тщательно уложенными. Софи никогда бы не стала столько возиться с прической, чтобы выглядеть лучше. Он сидел в одиночестве и читал, когда шуршание юбок возвестило о приближении женщины. Его вежливая улыбка стала натянутой, когда она села рядом и положила перчатку ему на открытое запястье.
— Я — Лили, — сказала она с сильным французским акцентом. — Как Лангтри [5]. То есть моя фамилия не есть Лангтри, но у меня такое же имя, как у знаменитой красавицы-англичанки. Ты англичанин?
Томас высвободил руку из-под перчатки и повернулся вполоборота к женщине, чтобы не выглядеть слишком грубым.
— Да, англичанин. Меня зовут Эдгар, мисс. Томас Эдгар.
— Ну, месье Эдгар. — Она растянула последний слог его фамилии, грассируя звук «р». — Что вы думаете об Амазонке в настоящий момент?
Она наклонилась к нему, упираясь локтями в стол, выставив напоказ свои прелести больше, чем того требовали приличия. В такой позе пышная грудь приподнялась еще сильнее — удивительно, как эта женщина вообще могла дышать в тесном корсете. Ее тело в открытом декольте было усеяно редкими веснушками. Краем глаза Томас увидел выглядывающую часть кружка около соска — нежно-розовую кожицу — и уже не смог оторвать от нее взгляда. На мгновение у него даже приоткрылся рот — физиологическая реакция, насколько ему известно, на то, что вот так, в непосредственной близи он видит прекрасную обнаженную женскую плоть, обычно скрытую от посторонних глаз. Грудь женщины внезапно поднялась, будто все это время она сдерживала дыхание, а теперь ей стало трудно дышать, и Томас отвел глаза и уставился в стол. Он почувствовал, как краска заливает лицо. Она ведь задала какой-то вопрос. Боже, лишь бы у него хватило сил ответить.
— Да. Да, очень интересно, благодарю вас, мисс…
— Лили.
— Мисс Лили, да. Жаль только, моей жены нет рядом, ей бы тоже здесь понравилось.
Он специально так сказал. Дал понять этой молодой особе, что женат. Но она лишь негромко засмеялась.
— Да. Уверена, ваша жена хорошо провела бы здесь время, месье Эдгар. Мне говорили, в Манаусе девушкам есть на что посмотреть и чем заняться.
С этими словами она выпрямилась и, изогнув белую шею в изящном кивке, плавной походкой отошла в другую часть зала к своим подругам. Когда Лили села, все с жадностью потянулись к ней. Она сказала несколько слов, не больше, — и весь стол взорвался еще более визгливым смехом, женщины стали оглядываться, стреляя в него глазками.
Оскорбленный, Томас повернулся спиной к этому неприятному зрелищу и постарался сосредоточиться на книге.
Спустя несколько минут смех и хихиканье смолкли, и Томас, решивший, что женщины ушли, обернулся, чтобы проверить. У стола стоял Эрни Харрис и усердно размахивал руками. Некоторые дамы слушали его, раскрыв рот, другие — прижав руки к груди. Затем Эрни раскланялся и выставил локоть. Лили встала с места и взяла его под руку.
С замиранием сердца Томас понял, что они идут прямо к нему, и снова уставился в книгу, но слова ползали по странице друг за дружкой мохнатыми гусеницами.
— Эй, Томас, — сказал Эрни, — мы с Лили собираемся прогуляться по палубе. А после я приду, и мы с тобой выпьем.
Он подмигнул. Лили встретилась взглядом с Томасом и тотчас отвернулась, надув губки, — безусловно, ей казалось, что это делает ее соблазнительной.
Парочка удалилась из кают-компании, и Томас не сводил глаз с иллюминатора, ожидая, что они вот-вот пройдут мимо него. Снаружи горели фонари, вокруг которых летали тучи насекомых. Крупный мотылек неистово бился о стекло иллюминатора. Как эти двое уцепились друг за друга! Он некоторое время смотрел наружу, но Лили и Эрни так и не пошли в эту сторону, и он продолжил свое чтение.
Спустя минут двадцать Эрни снова вошел в кают-компанию. Он вышагивал, поправляя воротник, засунув под него палец и вытянув вперед шею, как скворец. Тяжело опустился в кресло рядом с Томасом, вздыхая. Кровь прилила к его щекам, мокрые губы блестели. Несмотря на это, он продолжал облизывать их языком, чтобы они оставались влажными. Издав звук — нечто вроде «у-ух», — он погладил себя по груди.
— А где мисс Лили? — поинтересовался Томас.
— О, ей стало нехорошо, и я проводил даму в каюту, чтобы она смогла прилечь. На палубе на нее налетели москиты, они просто обезумели, обнаружив перед собой юную, нежную плоть и при этом совершенно незащищенную! Я рассказал ей о теории, появившейся недавно, — о том, что укусы москитов вызывают малярию, и она чуть было не упала в обморок. Впрочем, полагаю, сейчас она чувствует себя гораздо лучше.
— Понятно, — сказал Томас.
Его словно кольнуло что-то внутри, и он с ужасом обнаружил, что это зависть. Ведь Эрии может вот так запросто делать все, что ему заблагорассудится, и совершенно не заботиться о последствиях — в этом мире или в мире ином.
— Что до меня… — Эрни потер ладони. — Я просто без сил, старина. Завалюсь-ка я спать.
И вот теперь, находясь уже на твердой почве Сантарема, Томас втоптал окурок сигареты в землю каблуком и достал лист мяты из кармана. Он наслаждался тем, как пары прохлады поднимаются по пазухам носа, щекоча их изнутри, отчего хочется чихать. Это желание все нарастало и нарастало, пока он не чихнул с огромной силой — так, что тело его буквально согнулось пополам. Это было одним из тех побочных действий мяты, которые не вызывали у него возражений.
— Будь здоров!
Он услышал чей-то голос, донесшийся из той части дома, где находилась комната Эрни и Джорджа, и обрадовался.
В Сантареме сравнительно мало москитов, но все же, если теория Эрни верна, есть еще одна причина избегать этих насекомых — помимо того, что их непрестанное жужжание в самое ухо очень сильно раздражает, а болезненные укусы, следы от которых на руках воспаляются и кровоточат, причиняют страдания. А ведь есть еще и мошки, слепни и клещи, о которых тоже не стоит забывать. Томас представил себя лежащим на мелководье, как те мальчишки сегодня днем — пенисы у них, словно маленькие рыбки, болтались в воде, послушные течению. В своем письме к Софи он не написал, что дети были полностью раздетыми, но здесь, в Бразилии, он как-то привык к виду нагих тел — в основном голышом бегали малыши, но встречались и пожилые женщины-туземки с обнаженными обвисшими грудями. Джордж, которого Томас всегда считал упертым ханжой, долго стоял в воде недалеко от мальчишек, беседовал с ними, совершенствуя свой португальский, и был, похоже, крайне огорчен, когда матери велели детям выходить из воды.
Когда Томас вернулся к себе в комнату, Джон залезал в свой гамак. Веревки жалобно скрипели, принимая на себя его существенный вес, но крюки держались прочно. Томас ничего не сказал, лишь улыбнулся соседу и прошел через комнату к своему гамаку.
— Томас, — произнес Джон.
По всему было видно, что он хочет сказать что-то важное; он сел ровно, насколько позволил ему гамак, и принял серьезный, сосредоточенный вид.
Томас начал снимать ботинки.
— Да, Джон?
— Ты только это… ну, про то, о чем мы с тобой говорили…
Он вздохнул, и гамак снова скрипнул.
— Ведь ты не будешь рассказывать остальным о том, как я начинал заниматься этим делом? Про угольные шахты.
— Ну конечно не буду, Джон. Если ты не хочешь — не буду.
Видимо, Джона такой ответ вполне устроил, и он снова улегся. Однако, уставив взгляд в потолок, заговорил опять:
— Они и так относятся ко мне свысока. Не хочу давать им лишнего повода.
Томас задумался. Неужели Эрни и Джордж действительно плохо относятся к Джону? Он стал перебирать в памяти все детали их взаимоотношений, которые могли бы свидетельствовать об этом, и ему вспомнилось первое утро в Белеме, когда Эрни намекнул на некие факты из его биографии и Джон резко покинул комнату. Ни тот ни другой не были особо разговорчивы с Джоном, но Томас считал, что это из-за того, что великан сам слишком угрюм и молчалив, а не потому, что кто-то сознательно относится к нему с пренебрежением. Не означает ли это, что и Томас мог как-то выказывать свое превосходство, подспудно признавая наличие между ними классового различия? Нет, что-то такого он не припоминал. А вот то, что Джону захотелось поделиться с ним воспоминаниями о прошлом, — свидетельство того, что он считает Томаса союзником, а не врагом.
