— Меня заинтересовали вы.

— Как художник.

— И как женщина. Кажется, я вам это доказал.

— В самом деле? А я думала, вы всего лишь сводили счеты, причем избрали для этого самый низменный способ.

— Я всегда стараюсь сочетать приятное с полезным.

— И подвергли меня самому сильному унижению, какое только возможно. Я вам этого никогда не прощу. Вы — мой должник. И я требую, чтобы вы, в возмещение своего долга, держались подальше от меня и моего сына.

— Вы требуете слишком многого.

Он взял мою руку и сжал в своей.

— Я не причиню вреда ни вам, ни ему. Так случилось, что вы оба очень много для меня значите.

— Кто сказал: «Бойтесь данайцев, дары приносящих»? У меня есть свой горький опыт. Он заключается в том, что когда мужчины, подобные вам, играют в доброту и заботу, их следует остерегаться больше всего.

— Кейт, вы изменились. Поймите, я тоже изменился.

— Если вы и способны меняться, то лишь в худшую сторону.

— И вы не дадите мне ни единого шанса?

— Нет.

— Жестокая Кейт.

— Существует только один способ изменить мои чувства к вам.

— Какой же?

— Держитесь подальше от меня… и моих близких. Хотите совет напоследок?

— Уверен, что ваши советы ценятся на вес золота, Кейт.

— Мне пришлось столкнуться со страшной ситуацией. Обнаружив, что жду ребенка, я не знала, к кому обратиться. Но появился верный друг, и я справилась. Теперь все наладилось. Вам следует поступить так же. У вас есть сын. Могут родиться и другие дети. Вы не должны обвинять принцессу в том, что она однажды оступилась. В конце концов, вы ведь всю свою жизнь только и делали, что оступались. По крайней мере, в ее случае все было по обоюдному согласию.

— Ах, Кейт, — вздохнул барон. — Ваше присутствие оказывает на меня благотворное воздействие. Не поверите, но общение с вами наполняет душу радостью. Даже когда вы браните меня. Помните, как вы со мной дрались? Вы ведь и в самом деле сопротивлялись, не так ли? Сжальтесь надо мной. Брак принес мне только несчастье. Я ненавижу болезненного ублюдка, которого все считают моим сыном. Презираю свою жену. Она больше не может иметь детей. Вынашивание ублюдка вконец искалечило ее. Такова моя грустная история.

— В ней есть своя мораль.

— Какая?

— Зло никогда не торжествует.

Он рассмеялся, а я встала. Он тоже встал. Я уже забыла, какой он большой и могучий.

— Ах, если бы вы дали мне шанс оправдаться! Могу ли я на это надеяться?

— Нет, — ответила я. — Меня не интересуют ваши оправдания. Я вижу в вас варвара, дикаря, по ошибке родившегося в цивилизованном веке. Если хотите меня порадовать, а Бог видит, вы мне кое-что задолжали, то уйдите из моей жизни. Оставьте меня с тем, что я выстрадала, за что мне пришлось бороться. Все это принадлежит только мне и к вам не имеет ни малейшего отношения. Кендал, опускай змея! Пора домой.

Барон подошел к мальчику и помог ему управиться со змеем. От волнения Кендал приплясывал на месте.

— Спасибо вам за змея, — сказал он. — Это самый большой и самый лучший змей, который только поднимался в небо!

Мой сын становится похожим на него, — подумала я.

Мы шли домой молча. Я была встревожена и испугана. Мне давно уже не было так страшно.

Кендал с серьезным видом шагал рядом со мной, торжественно неся подарок своего отца.

Мирные дни миновали. Я была охвачена тревогой, потому что в моей жизни вновь возник этот человек.

Николь, правда, считала, что беспокоиться не о чем.

— Это вполне естественно, что барон интересуется сыном, — говорила она. — Он всего лишь хочет видеться с ним, а поскольку знает, что ты его сюда не пустишь, единственным местом их общения остается сад. Что в том плохого?

— Он оскверняет все, к чему прикасается, — ответила я. — Что я могу предпринять?

— Ничего, — спокойно ответила Николь. — Ты не можешь запретить Кендалу ходить в сад. Он захочет узнать причину. Ты только огорчишь ребенка, вот и все. Пусть ходит. Пусть играет там с воздушным змеем. Ничего страшного.

— Я боюсь, он попытается отобрать у меня Кендала.

— Исключено. Как ты себе это представляешь? Похищение? Нет, нет…

— Он сам устанавливает законы.

— Но на это не пойдет. Куда он отвезет ребенка? В Сентевилль? Конечно же, нет. Он хочет всего лишь время от времени видеться с сыном.

— Николь… ты с ним встречалась?

— Да, — ответила она.

— А мне ничего не сказала.

— Это была мимолетная встреча, и я не хотела тебя огорчать. Между прочим, он обеспокоен сложившейся ситуацией. И не только он.

— Какой ситуацией?

— Мы на грани войны. Император стремительно теряет популярность. После всего того, что произошло в нашей стране к концу прошлого века, французы стали очень впечатлительными людьми.

Ей удалось рассеять мои страхи относительно Кендала, но теперь было довольно сложно сосредоточиться на работе, когда он отправлялся с няней на прогулку. Я изменила его распорядок дня так, что теперь он гулял днем, когда я могла пойти с ним. Отныне по утрам он должен был заниматься. В конце концов, ему было уже почти пять лет.

Зная, что всю неделю Кендал не виделся с бароном, я была удивлена тем, что он не вспоминает о «мсье из сада». И начала понимать, что дети почти все принимают как должное. Мсье гулял в саду, разговаривал с ним, подарил змея… а потом перестал приходить. Для ребенка это было в порядке вещей.

Я вздохнула с облегчением.

Когда к нам приходили гости, они постоянно обсуждали то, что все теперь называли сложной ситуацией.

— Как вы полагаете, сколько времени продержится Вторая империя? — как-то спросил меня один из гостей.

Я не понимала, что его так взбудоражило. Хотя, разумеется, у меня не было бабушек и дедушек, испытавших ужасы революции.

— Многим сейчас кажется, что они живут на вулкане, — заметил второй гость.

— Император не имеет никакого права совать свой нос во внутренние дела Дании и в конфликт между Австрией и Пруссией, — добавил еще кто-то.

— У Франции сильная армия, а это, согласитесь, веский аргумент, — возразили ему.

— Не верьте этому. И этим пруссакам тоже не стоит доверять.

Я была слишком озабочена собственными проблемами, чтобы задумываться над всем этим.

Июль 1870 года вошел в историю как роковой для Франции месяц.

В один из его самых жарких дней Николь, вернувшись с прогулки, взволнованно сообщила, что Франция объявила войну Пруссии.

В тот же день я получила письмо, заставившее меня забыть о войне. Письмо было от Клэр и содержало страшное известие.

Моя дорогая Кейт!

Я не знаю, с чего начать. Произошло нечто ужасное. Умер твой отец. Это случилось так внезапно. Конечно, он уже почти полностью ослеп. Кейт, он делал вид, что смирился с болезнью, но это оказалось совсем не так. Он часто поднимался в мастерскую, где вы с ним провели вместе столько счастливых часов, и подолгу сидел там. Смотреть на это было невыносимо больно.

Он плохо спал, и я попросила, чтобы врач выписал ему лекарство, которое он мог бы принимать на ночь. Мне казалось, оно ему помогает. Но однажды утром я зашла к нему, чтобы разбудить… и обнаружила его мертвым.

Он лежал… такой спокойный и казался совсем молодым. Как если бы он был счастлив. Было проведено дознание. Все мне очень сочувствовали. Следователь сказал, что это большая трагедия, когда у великого художника отнимают то, что ему необходимо больше всего на свете. Если зрение теряет обычный человек, ему легче смириться с судьбой. Но для тех, кто живет своей работой, все обстоит иначе.

Они заявили, что он совершил самоубийство, находясь в состоянии помутнения рассудка. Но его рассудок был совершенно ясен. Он просто почувствовал, что больше не может… не может жить без глаз.