— То, что барон делает сегодня, мир будет повторять завтра. Мадам Дюпон раболепно копирует заданный им стиль. Ну да ничего. Все это может повлечь за собой новые заказы. Готова ручаться, что после бала вы получите, по меньшей мере, два, а может, даже и больше предложений.

— Затем перееду в дом мсье Виллефранша писать портрет его супруги…

— А потом?

— Проведаю отца.

— Расскажете ему?

— Не знаю, смогу ли. Возможно, когда встречусь с ним, тогда и узнаю…

— А если не сможете?

Я не знала, что ей ответить.

— Хотелось бы стать вашим другом, — проговорила Николь. — Тогда бы вы, наверное, не так тщательно подбирали слова в беседе со мной.

— Хочу сказать, Николь, что с момента нашей встречи я стала чувствовать себя намного лучше. Вы помогли мне осознать, что не стоит все время оглядываться на прошлое. Нужно планировать будущее. Будущее… Боюсь, что буду ненавидеть этого ребенка.

Она покачала головой.

— Такие женщины, как вы, не способны ненавидеть своих детей. Как только ребенок появится на свет, вы полюбите его, забыв о подробностях зачатия.

— Но если он будет похож на него…

— Готова биться об заклад, что из-за трудностей, связанных с рождением этого ребенка, вы будете безумно любить его, даже не задумываясь о том, на кого он похож.

— Вы необычайно мудрая женщина, Николь, — вздохнула я.

Она улыбнулась.

— Это ведь единственный способ выжить.

Мадам Дюпон дала бал, на котором вывела Эмили в большой свет. Многочисленные гости восхищались моей работой и всячески выказывали свое почтение. Николь оказалась права. Я получила два очень интересных и выгодных заказа.

Мои миниатюры пользовались громким успехом. Мадам Дюпон заказала для них рамки, украшенные бриллиантами и рубинами. Она не могла копировать барона слишком откровенно, выбрав для миниатюр сапфиры, но стремление было совершенно очевидно.

Так или иначе, все говорило о том, что моя карьера действительно идет в гору.

Как бы я этому радовалась, если бы не ужасная роль, которую в моей жизни сыграл барон… Если бы я никогда с ним не встречалась! Но с другой стороны, нынешним своим успехом я ведь была обязана именно ему.

Мы с Николь виделись довольно часто. Она нравилась мне все больше и больше. Откровенно рассказывая о себе, Николь всякий раз давала понять, что она очень одинока и что искренне стремится к дружбе со мной. Возможно, она была серьезно уязвлена тем, как бесцеремонно ее отшвырнул барон, хотя всегда заявляла, что он ни в чем не виноват, а она с самого начала отлично представляла себе свое положение. Быть может, Николь полагала, что барон может стать связующим звеном между нами. Так или иначе, но мы стремительно сближались, и чем больше я размышляла над ее предложением, тем больше осознавала, что это мой единственный выход.

Я перебралась в дом Виллефраншей. Мадам Виллефранш оказалась хорошенькой жизнерадостной женщиной, неизменно веселой и довольной своей судьбой. Она всячески стремилась облегчить мою задачу, и мне удалось написать с нее очень удачный портрет.

Немного успокоившись, я уже не просыпалась в холодном поту, окутанная паутиной страха. Николь убедила меня в том, что вполне возможно преодолеть все ожидающие меня испытания. Более того, я начинала испытывать положительные чувства по отношению к ребенку и уже никак не была уверена в том, что хотела бы от него избавиться. Нет, конечно нет…

Николь была права. Я буду любить это дитя, когда оно появится на свет. От одной мысли о нем я испытывала неизъяснимое удовлетворение.

Закончив работу над портретом мадам Виллефранш, я решила поехать домой и повидаться с отцом. Проведу дома неделю, а затем вернусь к работе. За это время мне предстояло окончательно определиться с тем, что делать дальше.

Николь сказала, что это мудрое решение.

В Англию я приехала уже в октябре. Любуясь пролетающими за окном поезда знакомыми пейзажами, обратила внимание на то, что хмель уже убран. Его, видимо, сложили в сушилки, разбросанные по всему Кенту, и начали собирать осенние фрукты. К деревьям были приставлены лестницы, на которых стояли сборщики и складывали в корзины розовые яблоки и желтовато-коричневые груши.

Родные места! Я буду скучать по ним. Но это ведь не так уж далеко. Иногда буду приезжать… Николь что-нибудь придумает…

Очень многое зависело от того, что должно было произойти в течение последующей недели. Если смогу заставить себя рассказать обо всем отцу, то у него тоже может родиться какой-нибудь план. Быть может, мы могли бы уехать вдвоем. Нет, это не годится. Кроме того, как мы будем жить? Я знала, что он отложил достаточно, чтобы позволить себе скромное, но безбедное существование, но это не предусматривало переезда, к тому же в другую страну. Да и как он сможет жить вдали от Коллисон-Хаус. А как я смогу жить в Коллисон-Хаус с ребенком? Даже друзья, в доброте которых я не сомневалась, никогда не забыли бы о том, что мой ребенок — незаконнорожденный.

Меня ожидал радушный прием. Это было очень приятно. Атмосфера в доме была гораздо более дружелюбной, чем во времена правления Иви. Быть может, сам дом выглядел несколько неухоженным, зато… мне на ум приходило только одно слово… уютным. И все это исходило от Клэр.

Она вышла встречать меня вместе с отцом, и каждый из них крепко обнял меня.

— Я так рад тебя видеть, — произнес отец, и Клэр отозвалась эхом:

— Я так рада, так рада. Твоя комната готова. Я позаботилась о том, чтобы постель просушили и проветрили.

— Клэр все время что-нибудь просушивает и проветривает, — с улыбкой добавил отец. — Честно говоря, она чересчур с нами нянчится.

Клэр попыталась принять суровый вид, но ей это не удалось.

— Проветривание абсолютно необходимо, — пояснила она.

Я была благодарна ей еще больше, чем раньше. То, что такой человек, как она, присматривает за домом и отцом, значительно облегчало мое положение.

Отец хотел знать все, что происходило со мной во Франции. Я рассказала ему об уже написанных портретах и о новых заказах, которые еще только предстояло выполнить.

Он пришел в неописуемый восторг.

— Изумительно! Изумительно! Это просто какое-то чудо. Кто мог бы предположить в тот день, когда мы получили письмо из Франции, что из этого получится…

Действительно, — подумала я. — О, если б он только знал, что из этого получится!

— Это самое чудесное из всего, что могло произойти, Кейт, — не унимался он. — Если бы не то письмо, ты сейчас жила бы здесь, со мной. Никто бы и внимания не обратил на твои работы. Все это изменило тебя, Кейт. Ты даже выглядишь иначе.

— Что значит… иначе? — пробормотала я.

— Ты готова противостоять миру.

— И что, это заметно?

— Я очень хорошо знаю тебя, дорогая. Теперь ты выглядишь и говоришь как признанный художник, которым, собственно, и являешься… Жаль, что я не могу взглянуть на эти портреты.

— Они получились, — успокоила я его.

— Ты уже давно стала прекрасным художником, милая.

— А как ты, отец? Как твои дела?

— Пишу понемногу. Взялся за пейзажи, и у меня неплохо получается. Ведь тут нет необходимости изображать именно то, что видишь. Если что-то упустил, то просто говоришь: это ведь искусство, а не копирование!

— И тебе нравится писать пейзажи? Я должна на них взглянуть.

— Что ж, у нас полно времени.

— Всего неделя.

— Да, да, разумеется. Ты должна написать как можно больше миниатюр, пока не прошла мода на тебя.

— Ты думаешь, это всего лишь мода?

— Не обязательно. Думаю, ты заслуживаешь большего. Можно сказать, что твоя карьера началась как мода, возникшая благодаря восторженным отзывам человека, чье мнение уважают в среде ценителей искусства… и в обществе.

— Я должна добиться большего, отец.

— Ты уже это делаешь. И сделай сейчас как можно больше. Я рад, что ты нашла возможность повидаться со мной.

Настал момент все ему рассказать. Он выглядел почти счастливым. Он примирился со своим увечьем, нашел утешение в пейзажах. Конечно же, он не сможет писать их бесконечно, но пейзажи стали для него плавным переходом. Слепота не обрушилась без предупреждения. У него есть возможность подготовиться. И я знала, что мой успех в немалой мере помог отцу выстоять под сокрушающим ударом действительности.