— О нас. О тебе и обо мне.

Скрестив руки на груди, Страйкер ждал продолжения.

Темпест подняла на него глаза, но тут же снова отвела их в сторону. Впервые за все время знакомства со Страйкером она робела перед ним.

— Ты изменился.

— Ты тоже.

Теперь Темпест смотрела на него во все глаза.

— Как?

— Я бы сказал, ты несколько утихомирилась.

Темпест широко раскрыла глаза:

— Я?

Страйкер ласково улыбнулся ей:

— А ты и не заметила? — Ему до боли в пальцах хотелось к ней прикоснуться, но он стоял, упрямо скрестив руки на груди.

— Нет, — задумчиво покачала головой Темпест.

«Что бы это значило?» — думала она. Страйкер знает ее как облупленную. Может быть, не понимает ее глубинных мотивов, но в том, что касается ее поведения, ему можно верить.

— Почему ты так думаешь?

— Посмотри на себя. Ты не жалуешься на бездействие, не суетишься, не рвешься вперед, не мчишься сломя голову… Совсем нехарактерно для тебя.

— Ну, я вообще-то болею… — с достоинством начала Темпест. Она сама не понимала, почему ее так обижают бесстрастные наблюдения Страйкера.

— Еще год назад это тебя не останавливало. Помнишь, как ты сломала ногу и врачи предписали тебе полный покой? И что ты сделала на следующий же день после выписки?

Темпест поморщилась. Еще бы не помнить! Ругань Страйкера и ошарашенные физиономии родных до сих пор снятся ей в кошмарных снах.

— Конечно, это было глупо… но я умирала от скуки.

— Ты пользовалась креслом на колесиках всего первый день, — сухо заметил Страйкер. — Еще не умела им как следует управлять, но должна была понимать, что для гонок по пересеченной местности этот транспорт не годится!

Темпест пожала плечами. Как ни странно, ей сейчас было и вправду стыдно за свое ребячество.

— Прости меня. — Эти неожиданно вырвавшиеся слова удивили их обоих.

Страйкер прищурился, вглядываясь в ее лицо. Темпест потупилась, щеки порозовели — вид у нее был жалкий и виноватый.

— Я поступила глупо. Представляю, как вы все перепутались!

— Еще бы! Представь: выглядываю я из окна кабинета твоего отца и вижу, как ты мчишься вперед на полной скорости! Ну просто самоубийца!

Темпест подалась вперед и легонько поцеловала его в губы. В глазах у нее блестели слезы, чистые и прозрачные, словно солнечные брызги в морской воде.

— Я не хотела тебя пугать. Я не подумала…

Страйкер пошатнулся, вдохнув ее свежий запах — запах земли, буйной зелени, нетронутой дикой природы… и Темпест. Никогда еще он не видел у нее на глазах слез. Эти сияющие капли драгоценной влаги в мгновение ока разрушили всю его оборону. Страйкер привык бороться с Темпест, но сегодня она сдалась без боя, и он оказался бессилен. Молча он прижал Темпест к себе и, приподняв ее голову за подбородок, заглянул ей в глаза.

— Ты знаешь, как часто в последние годы я просыпался, протягивал руки к тебе — и обнимал лишь пустоту?

— Как часто? — прошептала Темпест, глядя на него затуманенными глазами.

— Тысячу. Нет, миллион раз.

— Но у тебя были другие женщины!

Эта мысль отравляла Темпест годы разлуки. Другие женщины делят с ним постель, узнают его страсть и желание, а она не в силах забыться в объятиях другого. Порой Темпест готова была возненавидеть Страйкера за это.

Страйкер не мог отрицать правду.

— Но тебя же не было!

— Были другие, — закрыв глаза, глухо произнесла Темпест.

Страйкер молча смотрел на нее; тяжелая, давящая боль сжимала ему сердце. За эти четыре года он не раз пускался во все тяжкие — только для того, чтобы ее забыть. В конце концов, она, как и он, имела полное право разделить постель и жизнь с кем захочет. Да, он был для нее первым — и что из этого? Это не дает ему никаких особых прав и не возлагает особых обязательств.

— Почему? — Он провел пальцем по ее четко очерченным губам. — Ты — прекрасная женщина, созданная для любви. Ты щедро отдаешь возлюбленному всю себя. За эти несколько дней ты дала мне больше, чем все прочие женщины за всю жизнь. — Темпест молчала и не поднимала глаз, и в душу Страйкеру начали закрадываться подозрения. — Может быть, я обидел тебя, сам того не зная? Поверь, милая, я этого не хотел. Или ты не знаешь, что я скорее умру под пытками, чем обижу тебя?

Темпест открыла глаза — и прочла во взгляде Страйкера боль. Да, он обидел ее, сам того не подозревая. Но осмелится ли она объяснить ему, чем именно?

— Секс с тобой был потрясающим… я такого и вообразить не могла. — Да, в этом признаться можно. — Рядом с тобой я почувствовала себя совсем особенной — прекрасной и желанной. Мне было очень хорошо с тобой. — Она прикоснулась к его губам, когда-то столькому ее научившим, — и вспомнила, как эти губы скользили по ее телу, как шептал ей Страйкер слова любви и восхищения, с каким благоговением любовался ее наготой, как наконец овладел ею — столь мягко и нежно, что вместо ожидаемой боли Темпест ощутила невиданный взрыв наслаждения… От одних этих воспоминаний у нее кружилась голова и перехватывало дыхание.

— И у тебя никого больше не было? — В глубине души Страйкер знал это всегда, но только сейчас осмелился признать.

Синие глаза Темпест, всегда столь живые и озорные, превратились в зеркала, отражающие его собственное смятение.

— Нет.

Страйкеру казалось, что Темпест наконец протянула ему долгожданный ключ к своей душе. Только Страйкер не понимает, в какую скважину его вставить. А от Темпест, если бы она и знала, помощи не дождешься! «Думай, Страйкер, думай. Ты всегда умел находить выход из безвыходных ситуаций». Страйкер протянул руку и коснулся губ Темпест. Глаза ее тут же потемнели от желания, и его тело напряглось в ответ. Перед глазами вспыхнули образы тех волшебных ночей, когда она содрогалась от страсти в его объятиях…

— Когда… когда все кончится, ты вернешься ко мне?

Сколько боли может причинить одно короткое слово!

— Нет.

— Ты же хочешь меня!

Темпест не могла лгать:

— Да.

— И не позволишь любить тебя?

— Ты не любишь меня, Страйкер. Ты желаешь меня — как желал уже многих в прошлом и будешь желать многих в будущем. — Она обвела пальцем контур его губ, вспоминая их незабываемый вкус. — А я никогда не стану наложницей в гареме. Даже в твоем.

В тот же миг Страйкер припал к ее губам. Он найдет ответ на ее вопросы, но не сейчас. Когда-нибудь потом. А сейчас его задача — заставить ее забыть все сомнения. Он все крепче прижимал ее к себе, чувствуя, как будто она наконец вернулась домой — туда, где должна быть всегда. Темпест страстно отвечала на его порыв. Когда Страйкер наконец оторвался от ее губ и взглянул на нее, глаза ее были закрыты, а тело изогнулось дугой, стремясь покрепче прижаться к нему.

— Взгляни на меня!

Темпест открыла глаза.

— Ты никогда не была и не будешь наложницей у меня в гареме, — произнес он глухим напряженным голосом. Но Темпест услышала в нем лишь нежность и неутоленное желание. — У меня и гарема-то нет. И ты для меня — не просто одна из многих. Поверь, это не пустые слова. Это правда. В моей жизни никогда не было и никогда не будет второй Темпест. Где бы мы ни были, что бы ни делали, мы связаны навеки. Я не знаю, что это такое и как это называется. Может быть, и не любовь. Мы с тобой — не те люди, чтобы попусту бросаться такими словами. Я не знаю, что так властно привязало меня к тебе, что не умирает ни днем, ни ночью, ни в смертельной опасности, ни даже в объятиях других женщин. Можешь ненавидеть меня, если хочешь, — но это ничего не изменит.

— Я не могу тебя возненавидеть, даже если захочу.

— Тогда останься со мной.

— Мы уже пробовали. Ничего у нас не получилось.

Наступило молчание. Оба вспоминали о боли и радости семи коротких и сумасшедших дней.

— Мы стали старше.

— И упрямей.

Страйкер рассмеялся.

— Упрямой ты была всегда. Тебя можно сломать, Темпест, но согнуть невозможно.