— Подумали, что мы с Рози сбежали вместе?

— Ага. Все же знали, что вы без ума друг от друга — и что про это думает мистер Дейли. Вполне понятная ситуация, понимаешь?

— Да, — ответил я. — Яснее ясного.

— А тут еще эта записка. От нее миссис Дейли крышу и снесло, когда в номере шестнадцатом листочек нашли, вроде как от Рози. Не знаю, говорила тебе Джеки или нет…

— Я читал, — сказал я.

Кевин повернул ко мне голову:

— Да ну?

— Вот тебе и ну.

Кевин ждал, но я не спешил с подробностями.

— А когда же… Значит, Рози тебе записку показала?

— Нет. Я листочек ночью нашел.

— Так Рози тебе записку оставила, не родителям?

— Не знаю. Мы договорились встретиться, а Рози не пришла. Потом я нашел записку, вот и решил, что она для меня.

Когда мне окончательно стало ясно, что Рози на самом деле не придет, потому что уже уехала, я надел на плечи рюкзак и пошел. Понедельник, утро, дело к рассвету; замерзший город вымер — только я, дворник и усталые рабочие, которые в стылом сумраке возвращались с ночной смены. Часы на Тринити сказали мне, что из Дан-Лири отправляется первый пароход.

На Баггот-стрит я нашел себе нору, в которой обитали вонючие обкуренные не то панки, не то рокеры и дворняга с разноцветными глазами по имени Кит Мун. Рокеры смутно помнили меня по каким-то общим тусовкам и подумали, что сами же и пригласили меня пожить у них. У одного типа была невонючая сестра с квартирой в Ранела, которая разрешала симпатичным ей парням указывать свой адрес в заявлении на пособие. Как выяснилось, я ей больше чем нравился, так что, когда я решил подать заявление в школу полиции, то место жительства указал честно. Подруга уже начала дудеть насчет женитьбы, но меня очень вовремя приняли и отправили учиться в Темплмор.

Но что за сука эта Рози; я верил ей, верил каждому слову. Рози никогда не юлила, выкладывала все без обиняков, не обращая внимания на чувства — за что я ее и любил. Ну и не только за это, конечно. Что поделать, воспитание сказывается: для меня тот, кто не плетет интриг, — самый интригующий человек. «Обещаю, что когда-нибудь вернусь», — написала Рози, и я верил ей двадцать два года. Все время — и пока спал с сестрой вонючего рокера, и пока гулял со вздорными, симпатичными, временными девицами, достойными лучшего, и пока был женат на Оливии и притворялся, что мне уютно в Долки, — я ждал, что Рози Дейли вот-вот войдет в дверь.

— А после сегодняшнего? — спросил Кевин. — Ты что решил?

— Не спрашивай, — сказал я. — Вот теперь, честное слово, не имею ни малейшего понятия, что творилось в голове Рози.

Кевин тихо сказал:

— Знаешь, Шай считает, что она умерла. И Джеки так думает.

— Ну да, — отозвался я. — Понятное дело.

Мой братец тяжело вздохнул.

— Ну, говори, — сказал я.

Он помотал головой.

— Что, Кев?

— Ничего.

Я подождал.

— Просто… нет, не знаю… — Кев снова заворочался. — Шай очень переживал, что ты уехал.

— Ну конечно, нежная братская любовь и все такое.

— Нет, кто ж спорит, вы грызлись как собаки, а вот внутри… Вы же братья, понимаешь?

Кевин фантазировал, понятное дело — прекрасно помню, как я проснулся оттого, что Шай ковырял у меня в ухе карандашом, с явным намерением продырявить барабанную перепонку, — но эту чушь младший братец выдумал на ходу, лишь бы не проговориться. Я из него правду бы выудил; до сих пор интересно, как бы тогда все повернулось… Впрочем, сказать я ничего не успел. Еле слышно щелкнул замок входной двери — Шай вернулся с крыльца.

Кевин и я лежали молча, прислушиваясь. Мягкие шаги, остановка на лестничной площадке за дверью, шаги по следующему пролету, поворот ключа в дверном замке — и над головой заскрипели половицы.

— Кев… — окликнул я.

Кевин старательно делал вид, что спит. Потом его рот приоткрылся, и братец засопел взаправду.

Шай еще долго расхаживал по квартире. Наконец звуки стихли. Я выждал еще четверть часа, осторожно сел — Иисус, сияющий в углу, смотрел так, будто все обо мне знает — и выглянул в окно. Начался дождь. Все огни на Фейтфул-плейс погасли, кроме одного, бросающего мокрый желтый свет на булыжник откуда-то сверху — из комнаты над моей головой.

К потребности спать я отношусь, как верблюд к воде: могу выспаться про запас, если будет возможность, но могу и не спать довольно долго, если есть чем заняться. Эту ночь я провел, пялясь на темную глыбу чемоданчика перед окном, слушая папашин храп и приводя в порядок голову, чтобы встретить следующий день.

Возможные объяснения путались в комок, как спагетти, но на их фоне выделялись две версии.

Та, которую я скормил своей семье, практически полностью соответствовала извечному сценарию: Рози решила сбежать в одиночку, припрятала чемоданчик заранее, чтобы отчалить, не опасаясь помех со стороны родителей или меня. Когда она пришла за вещами, ей пришлось пробираться по задним дворам, потому что я следил за улицей. С чемоданчиком сигать через заборы — шуму не оберешься, так что Рози решила не заморачиваться и налегке рванула навстречу светлой новой жизни, а мне осталось только слушать дворовые шорохи.

Это правдоподобно объясняло все, кроме одного: билетов на паром. Пусть даже Рози решила повременить денек-другой, на случай если мне придет в голову дежурить в порту, изображая Стэнли Ковальски… Билет ей обошелся в недельную зарплату, разумнее было его вернуть или поменять. Рози ни за что не оставила бы его гнить в камине — только если не оставалось выбора.

А вторая версия (та, за которую голосуют Шай и Джеки, хотя и с разной долей деликатности): кто-то перехватил Рози — либо на пути к первой версии, либо по дороге ко мне.

С первой версией я давно примирился. Больше половины своей жизни я проносил ее в потаенном уголке мозга, как пулю, застрявшую так глубоко, что вытащить невозможно, а если не трогать, то и не замечаешь. Вторая версия разорвала мне мозг.

В субботу вечером, накануне дня Икс, мы виделись с Рози последний раз. Я шел на работу. Мой приятель по имени Вигги работал ночным сторожем на стоянке, а его приятель по имени Стиво работал вышибалой в ночном клубе; когда Стиво нужно было отлучиться, Вигги подменял его, я подменял Вигги, все получали наличные и оставались довольны.

Рози стояла, прислонившись к перилам на крыльце дома номер четыре, с Имельдой Тирни и Мэнди Каллен, вся в веселых брызгах цветочных ароматов, блеске рыжих кудряшек и губной помады; подружки ждали Джули Нолан. В холодном вечернем воздухе курились завитки тумана; Рози втянула руки в рукава и дышала на пальцы, Имельда приплясывала, чтобы не замерзнуть. Трое ребятишек катались на столбе в конце улицы. «Грязная любовь» гремела из окна Джули, и в воздухе разлилось дразнящее напряжение субботнего вечера, шипучее и пряное, как сидр.

— Ой, девочки, глядите! Фрэнсис Мэки, — сказала в пространство Мэнди, пихая подруг под ребра. — Ну и причесон! Весь такой воображает из себя…

— Приветик, девчонки, — улыбнулся я.

Мэнди, маленькая и темноволосая, вся в бахроме и потертой джинсе, на меня даже не взглянула.

— Будь он мороженым, он бы сам себя зализал до смерти, — сообщила она подругам.

— Нет уж, пусть лучше меня кто другой залижет, — ответил я, приподняв бровь.

Девчонки прыснули со смеху.

— Слушай, Фрэнки, — начала Имельда, тряхнув кудряшками перманента, — Мэнди хотела узнать…

Мэнди взвизгнула и бросилась зажимать ладонью рот Имельде, которая увернулась и продолжала:

— Мэнди говорит, чтобы я спросила…

— Заткнись!

Рози засмеялась. Имельда поймала руки Мэнди и отвела в сторону.

— Она говорит, чтобы я спросила, не захочет ли твой брат пойти в кино, но не фильм смотреть, а…

Имельда с Рози зашлись в хохоте. Мэнди закрыла лицо ладонями.

— Ну ты зараза, я вся красная!

— И поделом, — сказал я ей. — На малолеток зариться! Он только начал бриться, между прочим…