— Кое-что помню, — признался я. — Примерно около полуночи я слышал шум; мне показалось, парочка занимается своими делами. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что звуки могли означать разное: или объятия, или борьбу. А потом, примерно между четвертью и половиной второго, кто-то пробирался по садам, по четной стороне улицы. Не знаю, насколько это полезно, ведь столько времени прошло, но чем богаты.

— Все может оказаться полезным, — нейтрально отозвался Снайпер, продолжая строчить. — Знаешь ведь, как бывает. И что, больше никого? Всю ночь, в таком районе? Ну правда же, это не лесная глушь.

Он начал меня доставать — возможно, вполне сознательно, — так что я расслабил плечи и не спеша занялся кружкой.

— Вечер воскресенья, все закрыто, а когда я добрался до места, почти все улеглись спать, иначе бы я пришел позже. Фейтфул-плейс не такая оживленная улица; кое-где еще не спали, разговаривали, но по улице никто не ходил, никто не входил и не выходил из домов. Я слышал людей за углом, на Нью-стрит, и пару раз кто-то проходил мимо, но я отодвигался в тень, чтобы меня не засекли. Сам я никого не узнал.

Снайпер задумчиво крутил ручку, разглядывая, как играет на ней свет.

— Чтобы никто не засек, — повторил он. — Ведь никто не знал, что вы встречаетесь, так?

— Именно так.

— Рыцарь плаща и кинжала. А конкретные причины для беспокойства были?

— Отец Рози меня невзлюбил. Он чуть с катушек не слетел, когда впервые узнал, что мы встречаемся, — поэтому с тех пор мы и скрывали наши отношения. Скажи я ему, что собираюсь увезти его доченьку в Лондон, разразилась бы священная война. Я решил, что легче будет получить прощение, чем позволение.

— Некоторые вещи не меняются, — сказал Снайпер с некоторой угрюмостью. — Почему он тебя невзлюбил?

— Потому что у него дурной вкус, — улыбнулся я. — Как можно не любить такого красавчика?

Снайпер не принял шутку.

— А серьезно?

— Лучше спроси его. Он не раскрывал мне свой мыслительный процесс.

— Спрошу. Кто-то еще знал, что вы двое затеяли?

— Я никому не говорил. Насколько мне известно, Рози тоже. — Мэнди принадлежала только мне. Снайпер может сам с ней поговорить — ну и флаг в руки; хотел бы я на это посмотреть.

Кеннеди проглядел записи, подумал и отхлебнул из кружки.

— Хорошо, — сказал он наконец, закрывая свою шикарную ручку. — Пока что этого достаточно.

— Посмотрим, что скажет твой начальник, — добавил я. Черта с два он будет говорить с начальником, но если бы я успокоился, Снайпер заволновался бы — что я еще задумал. — Все это наверняка его настроит благодушно в отношении сотрудничества.

Он посмотрел мне в глаза и замер на лишние полсекунды. В мозгу у него крутилось то, что я сообразил, едва услышав про чемоданчик: вот вам очевидный подозреваемый: местный парень, с мотивом и возможностью, без намека на алиби, парень, поджидавший Рози Дейли, парень, которого она, вероятно, собралась отфутболить в тот вечер; парень, утверждающий «Богом клянусь, начальник, она так и не появилась!».

Ни один из нас не собирался первым это выкладывать.

— Сделаю что смогу, — пообещал Снайпер, убирая записную книжку в карман пиджака. На меня он не глядел. — Спасибо, Фрэнк. Наверное, нам с тобой нужно будет еще поговорить по этому поводу.

— Сколько угодно, — ответил я. — Ты знаешь, где меня искать.

Он прикончил кружку одним долгим глотком.

— И помни, что я говорил: думай позитивно. Переворачивай.

— Слушай, твои приятели только что уволокли останки моей девушки. Я все это время думал, что она живет себе припеваючи в Англии. Прости, если я затрудняюсь найти в этом позитив.

Снайпер вздохнул.

— Ладно, — сказал он. — Это справедливо. Хочешь, я обрисую положение?

— Ничего более я не желаю так страстно.

— У тебя отличная репутация на работе, Фрэнк, просто отличная, за исключением одной мелочи: поговаривают, что ты чересчур любишь работать в одиночку. Если можно так выразиться — уважаешь свод правил чуть меньше, чем следовало бы. Этот чемоданчик — прекрасный пример. Видишь ли, большие шишки любят командных игроков куда больше, чем асов-одиночек. Одиночка-Мэверик хорош, только если это Мэл Гибсон. Если правильно поведешь себя в таком расследовании, где тебе, конечно же, непросто, если докажешь всем, что ради общего дела готов посидеть на скамейке запасных, твои акции подскочат. Думай на перспективу. Улавливаешь?

Мне пришлось подарить ему широкую улыбку — чтобы не врезать.

— Это огромная порция винегрета из штампов, Снайпер. Дай мне время переварить.

Он впился в меня взглядом, но на моем лице ничего не отразилось.

— Как знаешь. Надеюсь, разберешься. — Он пожал плечами, встал и поправил лацканы пиджака. — Буду на связи.

В его словах прозвучало предупреждение. Снайпер взял свой пижонский портфель и зашагал прочь.

Какое-то время мне не хотелось даже шевелиться. Я уже понял, что конец выходных пропал. Первая причина — Снайпер. Он со своими убойными приятелями следующие пару дней будет носиться по Фейтфул-плейс, как свора терьеров с шилом в заднице, разнюхивая по закоулкам, тыкаясь носом в деликатные места и сводя всех с ума. Следовало четко обозначить для всей улицы, что я не имею с ними ничего общего.

Вторая причина — тоже Снайпер, но под другим углом. Кажется, он самую малость насторожился в отношении моей причастности, так что не доставать его ближайшие сутки — почти залог того, что он ко мне не полезет. Когда смотришь на человека, которого знал в молодости, видишь все того же, которого встретил первый раз; Снайпер продолжал видеть перед собой неугомонного паренька, который делал все сразу или не делал вовсе. Снайперу было невдомек, что пока он учился владеть собой, я прилежно учился терпению. Если нравится охота в стиле восторженного песика, который бросается по следу, лишь только его спустят с поводка, то работать лучше в убойном. Если предпочитаешь спецоперации — как всегда предпочитал я, — учись охотиться в стиле львов и тигров: устрой засаду, прижмись к земле и подползай миллиметр за миллиметром.

Третья причина, судя по всему, сейчас кипятится в Долки, в ярости на меня. Очень скоро мне предстоит иметь дело с ней и — Господи, дай нам всем силы — с Оливией, но у любого есть пределы. Я не люблю напиваться, но после такого дня считал себя вполне вправе проверить, сколько могу принять, пока не рухну.

Я поймал взгляд бармена.

— Еще одну.

Паб уже опустел, возможно, из-за Снайпера. Бармен неторопливо протирал стаканы и разглядывал меня через стойку Через некоторое время он кивнул в сторону двери:

— Приятель ваш?

Я пожал плечами:

— Я бы назвал иначе.

— Раньше не видел вас тут.

— Вероятно.

— Вы никаким боком к Мэки с Фейтфул-плейс?

Острый взгляд.

— Долгая история, — ответил я.

— А-а, — кивнул бармен, словно понял все, что следовало обо мне знать, изящно подставляя кружку под краник. — У каждого своя история.

Последний раз мы с Рози Дейли встретились в пятницу, за девять дней до дня Икс. Холодным свежим вечером в городе горели рождественские огни, покупатели носились по улице, а уличные торговцы продавали оберточную бумагу по пять листов на фунт. Я вообще-то не отношусь к горячим поклонникам Рождества — ежегодный эффектный пик мамашиного безумия приходился на рождественский обед, как и пик папашиного пьянства; заканчивалось всегда одинаково: что-то ломали, а кого-то доводили до слез, — но в тот год все казалось нереальным и хрупким, предвещающим то ли волшебство, то ли несчастье: школьницы с блестящими волосами одухотворенно пели «Радость миру», собирая пожертвования, и выглядели чистенькими и невыразительными; дети, рассматривающие сказочных героев в витрине кондитерской «Свитцер», казались заторможенными от рождественских красок и ритмов. Пробираясь сквозь толпу, я держал руку в кармане армейской парки; меньше всего мне улыбалось быть ограбленным именно в этот день.