На том и порешили.

— Вряд ли это возможно, — с сомнением покачала я головой.

— Невозможно только мертвого к жизни вернуть, Крис, все остальное возможно. Пока Бинг жив, надо все испробовать. Чаще всего срабатывают именно самые безумные на первый взгляд идеи. Надо только верить. Мы предстанем перед этими двумя с фото Бинга в руках и с верой в успех. И я уверен, что мы вернемся назад с близнецом и он спасет жизнь брату.

Меня замутило, в голове застучало, но я справилась с тошнотой.

— Не знаю, разрешат ли сделать это фото. Бинг относится к разряду тяжелых пациентов.

— Ради бога, долой это упадническое настроение! Объяснишься с врачами, они ведь знают насчет близнеца, правда? Отлично… скажешь им, почему необходимо фото. Ребенку это поднимет настроение, если боли не слишком сильные, развлечет. Скажи мужу, пусть придумает что-нибудь про статью в газете, малыша это только порадует.

Я кивнула.

Да, Бинга это действительно развлечет. Если в нем хоть искорка жизни осталась, то он обязательно заинтересуется.

Постепенно шальная идея захватила и меня. Я перестала высказывать недоверие и полностью отдалась в руки человека, который пытался сотворить для меня чудо.

Мы уехали из больницы на такси, но, как ни странно, я даже бровью не повела, когда в первый раз после этой аварии садилась в машину. Слишком много других забот навалилось.

Гил поселил меня в отеле «Хасслер», в котором совсем недавно останавливались Хопкинсы. Это шикарное местечко располагалось на самом верху знаменитой Испанской лестницы, на ступенях которой сидели римлянки с огромными корзинами цветов.

В Риме стояло настоящее пекло, но в отеле было относительно прохладно.

По пути к лифту я поймала взглядом знаменитую статую Рема и Ромула — мальчиков, вскормленных волчицей. Рем и Ромул — неразделимые братья-близнецы. Бинг и Руди. А кто же тогда волчица? У меня вырвался истерический смешок. Бедная Анна! Она никогда не прикладывала своих сыновей к груди. Мать из нее неважнецкая. И все же, все же в итоге она не позволит собственной кровиночке взять и умереть.

Гил настоял на том, чтобы остаток дня я провела в кровати роскошного номера.

Несмотря на все те деликатесы, которыми меня пытались соблазнить, есть мне не хотелось, но я все же перекусила немного, чтобы окончательно не обессилеть. Вечером я приняла снотворное и заснула со спокойной душой. Наш план продвигался успешно — телефонный звонок в больницу оказался удачным. Вначале они наотрез отказались травмировать психику тяжелобольного ребенка камерами и вспышками, но потом осознали всю серьезность положения и пошли навстречу.

Потом я поговорила со Стивом. Муж не стал возражать. Он придерживался того же мнения, что и Гил, — люди с камерами позабавят малыша. Стив, конечно, пытался развлечь его книгами и все такое, но фотографии — это хоть какая-то перемена, которая скрасит долгие тоскливые часы.

— Думаешь, это необходимо? — спросил он меня.

Я сказала, что это единственный выход из положения. Анна закрыла для нас все двери, надо постараться достучаться до нее, здесь все средства хороши, даже самые дикие и невероятные. «Ты же сам должен понимать», — добавила я.

Стив — слишком косный человек и не сразу принял эту идею, но в итоге согласился. Выразил свою благодарность этому парню, Барретту, он так много для Бинга делает! И поинтересовался, как там у меня с финансами. Я ответила, что Гил договорился со своим американским другом насчет долларов, мы ему потом в Англии все вернем.

Я попрощалась с мужем, легла в постель и закрыла глаза, представляя своих мужчин вдвоем в одной палате и раздумывая о предстоящей битве. Настроена я была не столь оптимистично, как Гил, может, виной тому мое плохое самочувствие, а может, угрызения совести за эпизод с Гилом. Хотя случись это снова, я и глазом бы не моргнув все повторила, даже из чистой благодарности. Что значит моя честь в сравнении с жизнью Бинга?!

На следующий день мне удалось побороть свое нетерпение. Я валялась в постели, читала, писала Бингу открытки. Гил почти все время отсутствовал, дел у него было невпроворот.

— Не думай, что я забросил тебя, милая, просто мне кажется, что не стоит утомлять тебя разговорами, — сказал он мне. — Полежи, отдохни, наберись сил.

Билеты до Бостона были уже куплены, назавтра нам предстояло путешествие на другой конец света.

Гил съездил в аэропорт за фото Бинга. Надо же, как быстро все получилось! Я сидела на кровати, руки, сжимавшие плакат, тряслись. Сердце мое словно наизнанку вывернули. Я смотрела, смотрела и не могла оторваться.

С чистого, идеального качества снимка 35 х 45 на меня смотрел Бинг. Огромные глаза широко раскрыты, и в них — боль и безмолвная мольба о помощи, об избавлении от страданий. «Мольба о жизни», — подумалось мне. Личико такое юное, курносый, усыпанный веснушками нос, застенчивая улыбка. Волосы взъерошены, руки сложены вместе, одна из них забинтована. И все тело в бинтах.

Снимок трагический и в то же время просто чудесный. На мгновение мне даже показалось, что мой сын здесь, рядом со мной, и я разразилась горькими рыданиями. Гил обнял меня и гладил по голове, пока приступ не отпустил меня.

— Теперь тебе должно полегчать, бедная моя девочка. Согласен, фото шокирует, но именно этого эффекта мы и добивались. Будем надеяться, что его чертова мамаша тоже растрогается.

— Она сама говорила, что он как две капли воды на Руди похож… снимок должен ее в самое сердце ранить… и мистера Хопкинса тоже. О, Гил, ни у кого не хватит духу обречь этого маленького курносого мальчика на страдания и смерть, правда ведь, правда?

— Я просто уверен в этом.

Фото так и осталось у меня, я не разрешила забрать его. В эту ночь Бинг был рядом со мной, такой близкий, такой родной.

Я старалась убедить себя, что выглядит он немного лучше, чем в последний раз, когда я его видела, но прекрасно понимала — это самообман. Он сильно похудел, глаза ввалились. Лучше ему явно не становилось, пересадка не сотворила чуда. С каждым часом Бинг скатывался все ближе к пропасти, за которой — смерть.

Эта мысль убивала меня.

На другой день, когда самолет наш поднялся в воздух, я поглядела на Рим с высоты и с грустью подумала, что мне так и не удалось познакомиться с этим чудом света, ничего, кроме отеля «Хасслер», я не видела. Однако тридцать шесть часов в кровати явно пошли мне на пользу: к тому моменту, как мы прибыли в аэропорт Леонардо да Винчи, я окончательно пришла в себя.

Плечо все еще беспокоило Гила, я заметила, как он время от времени морщился и пытался поудобнее устроить руку, но он не жаловался, наоборот, старался всячески приободрить меня, заставлял повторять снова и снова наш план, словно роль репетировал.

Я с трудом могла поверить в то, что Кристина Росс вот-вот приземлится в Соединенных Штатах. Гилу удалось в кратчайшие сроки добиться для меня визы в консульстве Рима. Придумал на ходу какую-то невероятную историю, вопрос жизни и смерти, говорит, что в общем-то правда…

В аэропорту Кеннеди в Бостоне нас встречал худосочный молодой человек: высокий, в белом костюме, розовом в полоску галстуке-бабочке и очках в роговой оправе. Он приветственно махнул длинными патлами и от уха до уха растянул огромных размеров рот, обнажив лошадиные зубы.

— Старина Гил, прилетел! Класс! — Его американский акцент резал слух.

— Рад видеть тебя, Чак.

Гил представил мне своего друга, Чака Гонтлетта. Год назад они вместе работали в Голливуде. Интересно, есть на Земле хоть одно место, где Гил не бывал? Или где у него не водилось влиятельных знакомых? Что бы я без него делала? Какое наказание ни уготовил мне Господь Бог в конце пути, в начале его Он соблаговолил послать мне столь невероятную помощь.

Чак прибыл за нами на длинном белом «кадиллаке» с обивкой из шкур леопарда. На нем мы и отправились в отель.

Чак был под завязку набит долларами и влияние имел не меньшее, чем Гил. Он поведал нам о своих «передвижениях» с того момента, как получил звонок Гила: прилетел сюда из Голливуда, взял «кадиллак» и в аэропорт, нас встречать. Теперь он в полном нашем распоряжении.