Они были настоящие или нет? Если бы не он, эти монахи вели бы сейчас Пико со связанными руками и капюшоном на голове в казематы Анноны, а может, и в потайные камеры замка Сант-Анджело. Может быть, это Лоренцо Медичи издалека охраняет его? Лоренцо, пожалуй, сейчас единственный, на кого он может положиться. Он и дал бы ценный совет своему посланцу, но уже слишком поздно. Джованни чувствовал себя в западне, как затравленная собаками лисица. Теперь римская земля горела у него под ногами, и хуже всего было то, что он не знал, куда деваться. Ему надо изыскать средства, чтобы уехать во Флоренцию, но все его имущество осталось в доме кардинала Росси, где он жил на правах гостя. Теперь этот дом, несомненно, прибежище ненадежное. Но деньги нужны, и нужно какое-то укрытие, хотя бы на день, чтобы организовать бегство во Флоренцию. Теперь Папа против него, и никто из почитателей его таланта, ни среди аристократов, ни среди служителей Святой Римской церкви, не смогут ему помочь. Ни Борджа, ни Фарнезе, ни делла Ровере.

Эвхариус! Вот кто может быть полезен. Разумеется, не надо рассчитывать на его гостеприимство, но он, по крайней мере, может направить к кому-нибудь из еврейской общины, кому нечего делить с Папой. Он заплатил бы, а имя Эвхариуса стало бы гарантией более чем надежной. И граф свернул к еврейскому кварталу, стараясь идти медленно и привлекать к себе как можно меньше внимания. Сейчас он охотно отдал бы свою богатую одежду в обмен на какой-нибудь неприметный шерстяной плащ. Вдалеке показались несколько групп солдат, но они не обратили на него ни малейшего внимания, и тогда Пико отважился подойти к дому.

Мастерская печатника-еврея была открыта. Джованни огляделся по сторонам и сделал два шага внутрь. Здесь тоже могла оказаться засада, но выбора у него не было. Он решительно прошел вперед, не позвонив в колокольчик, висевший у входа. Никто, казалось, не обратил на него внимания. В углу двое рабочих клали под печатный пресс листки бумаги, а третий смазывал буквы краской. В другом конце мастерской наборщик укладывал в кассу шрифт для следующей страницы. Все были при деле, но Эвхариуса нигде не наблюдалось. Тогда Джованни обратился к самому молодому из рабочих, тому, что мог прервать работу без ущерба для остальных.

— Мастро Эвхариус болен и уже несколько недель не спускается. Чтобы спросить, что нам делать, мы сами к нему поднимаемся. Но если он вам нужен, то я пойду и предупрежу его, — сказал парень.

— А что с ним?

— Хирург сказал, что все дело в черной желчи, которая вызвала тяжелую форму меланхолии. Наверное, надо пустить кровь, но он отказывается.

— Похоже, вы хорошо знаете медицинское дело.

— Нет, синьор, я просто печатал «Ars medicinalis» Клаудио Галена. Пока работал, прочел книгу несколько раз и увлекся.

— Как тебя зовут, парень?

— Израэль Натан, синьор. Я здесь недавно.

— И правда, я тебя раньше не видел.

— Надолго не задержусь, синьор. Я сам из Германии, надеялся, что в Риме для нас, евреев, обстановка получше, но ошибался. Может, поеду в Милан. Говорят, Сфорца относятся к нам терпимее.

— Желаю тебе всех благ, Израэль. Пусть, куда бы ни поехал, ты везде найдешь свой Израиль, общину Бога.

— И вам того же, синьор. Я вижу, вы христианин, а Тору знаете. Вы очень добры. Хотите, я предупрежу мастро Эвхариуса о вашем приходе?

— Спасибо, нет нужды, — ответил Джованни. — Я знаю дорогу, и Эвхариус меня знает.

Джованни поднялся по узкой лестнице на верхний этаж, где обитал печатник. Тот от природы был высок ростом и худ, мрачноват и жадноват, что, согласно Гиппократу, свидетельствовало о склонности к разлитию черной желчи, но Джованни боялся, что здесь дело в другом. Подозрение подтвердилось, когда он увидел, как впился в него глазами печатник.

— Опять вы, — сказал Эвхариус, словно между ними никогда не было дружбы. — Сколько еще бед вы мне принесете? Вы хотите, чтобы меня арестовали, пытали, сожгли? А ведь я виноват только в том, что напечатал книгу. Вы разрушили мою жизнь, по вашей вине я умру несчастным нищим, а назавтра вы с Папой спляшете на моей могиле. Убирайтесь вон! Оставьте в покое Эвхариуса, бедного еврея-печатника!

Джованни, смущенный его словами, подошел и попытался посмотреть ему в глаза. Но Эвхариус отшатнулся и замотал головой вправо-влево, как в бреду. Граф взял костлявые руки старика в свои, и тот наконец на него взглянул.

— Что вы от меня хотите?

— Думаю, ты знаешь, Эвхариус.

— Я ничего не знаю, граф, кроме того, что моя жизнь теперь не стоит и сольдо.

— Не надо, Эвхариус! Ты читаешь все книги, которые печатаешь, и оставляешь по экземпляру для себя, верно?

— Я не делаю ничего дурного, — сказал старик, пытаясь высвободить руки.

— Конечно. Но ты печатал дневники Урика, знаешь Библию в оригинале, читал о дуализме Яхве и Ашераха. Переводя классиков, ты углубился в историю имени Аксиероса и фригийской Кибелы. Мне продолжать, Эвхариус?

— Вы… вы сами не знаете, что говорите.

Голос старика слабел, из него исчезли сердитые нотки.

— Мы оба все это знаем, но ты не должен бояться. Ты понял гораздо больше, чем прочел на бумаге. Пройдет немного времени, и мы сможем поднять глаза к небу и увидеть нашу Мать. Может статься, мы посмотрим на нее вместе.

— Граф, прошу вас. Не говорите больше ничего. Каждое ваше слово ранит, как удар кинжала. — Голос его превратился в совсем тоненькую ниточку. — Уйдите, граф, оставьте меня одного, прошу вас. Я не заслуживаю, чтобы вы со мной говорили. После того вашего визита я… я испугался и совершил Иудин грех.

— Он был молодец.

— Кто, Иуда? Ничего про то не ведаю, а вот про себя знаю, что я не таков. Выслушайте меня. Я не попрошу даже вашего прощения. Я уже и так в аду.

Старик стал рассказывать. Джованни молча выслушал его исповедь.

— Ты прав, что не просишь прощения: тебе не в чем каяться. На твоем месте я поступил бы точно так же.

— Вы — нет, — уверенно сказал старик. — Вы — другое дело. У вас нет страха.

— Есть, Эвхариус, и еще какой. Я боюсь за свою жизнь, боюсь не завершить проекта, боюсь, что в мире победит мрак.

Джованни поднялся. Эвхариус расплакался и закрыл лицо руками:

— Скажите, что я могу для вас сделать? Прошу! Может, мне хоть как-то удастся исправить зло, которое я вам причинил!

— Нет, Эвхариус, спасибо. Лучше тебе не знать больше того, что знаешь. Судя по всему, тебе предстоят еще худшие потрясения, причем не по моей вине. Мы на пороге войны, Эвхариус. Мне бы очень хотелось, чтобы ее не было, но я не уверен, что мне удастся донести до людей свет, прежде чем все покроет мрак. Продолжай делать свое дело. Чем больше ты преуспеешь, тем безопаснее себя почувствуешь. Да, и разреши уехать этому юноше, Израэлю Натану, с которым я только что познакомился. С его жаждой знания и с таким именем в Риме оставаться опасно.

— Я так и сделаю, граф. Это совершенно верно. Позвольте мне дать вам хотя бы несколько монет. За свое предательство я не получил тридцать сребреников, но хочу возместить их во имя моего брата Иуды.

Джованни взял деньги и положил их в кошель.

— Спасибо, Эвхариус. Помни, что без Иуды Христа никогда не признали бы Сыном Божьим, — добавил он, улыбаясь.

— Я… подумал об этом как раз тогда, когда выдал вас. А вы что имеете в виду?

— В другой раз, Эвхариус. Думаю, мое время еще не настало. Я пошел. Шалом, Эвхариус, береги себя.

— Милость и истина сретятся, правда и мир облобызаются. Шалом и вам.

— Псалом восемьдесят четвертый. Да, Эвхариус, и будь верен себе.

Прежде чем уйти из мастерской печатника, Джованни отозвал Израэля и попросил его быть начеку, если тот заметит что-нибудь странное или человека, наблюдающего за домом. Солнце уже миновало зенит. Пико надвинул на голову капюшон и ушел. Он несколько раз круто сворачивал, не имея конкретного направления, и проверял, нет ли за ним слежки. Потом направился по улице деи Трионфи, чтобы как можно скорее выбраться из Рима. Он понимал, что милицию Франческетто уже подняли по тревоге. Бегство графа из церкви Святого Духа должно было всколыхнуть давнюю неприязнь папского сынка.