Он уже видел Елену плачущей и не мог этого выносить. Ну почему жизнь обязательно должна быть такой сложной? Проклиная себя, он пытался ее утешить, а она отбивалась от его ласк. Будь прокляты его сознательность и совесть! Боже, как он завидовал тем, кому удавалось держать в жизни прямую линию, чего бы им это ни стоило. Вот ему это никогда не удавалось. Он постоянно сомневался и по двадцать раз передумывал. Даже, когда решение было принято и назад дороги не было, что-то его раз за разом толкало к компромиссам. Лишь бы оправдать свое поведение, и хорошее и плохое.

Он смотрел на рыдающую Елену и проклинал де Мола, хотя прекрасно знал, что без него не стал бы тем, кем был теперь. Но может, в том-то и дело, что стал не тем, кем хотел. А ему хотелось клониться под ветром, смешиваться с миллионной толпой безымянных людей, спокойно наслаждаться теми маленькими привилегиями, что обеспечивали ему способности и ум. И жить одной любовью к Елене.

Почему де Мола не понимает его? Почему не дал ему идти своей дорогой после Сорбонны или даже еще раньше, после диплома с отличием, полученного у иезуитов в Ливорно? Ему бы хватило места чиновника министерства или библиотекаря в каком-нибудь университете. Так нет же, де Мола, видите ли, поверил в его интеллект и чистое сердце, искреннее и честное. Но это не его сердце, не его! Джованни был не в состоянии воспротивиться, отказаться и постоянно откладывал и тянул, продолжая притворяться не тем, кем был, чтобы сохранить видимость. Чтобы де Мола не догадался. А Джакомо день за днем посвящал его в свои тайны и объяснял, почему для миссии выбрал именно его. И он оказался в ситуации, когда назад дороги нет.

— Убирайся! — крикнула Елена. — Убирайся и не показывайся мне больше на глаза!

— Нет, любовь моя, не надо так! Все будет хорошо. Я попросил этого немца Цугеля подождать несколько дней. Может, мне удастся найти какой-нибудь способ… Ну, в общем, ты поняла. Если не найду, то жизнью клянусь, все будет так, как мы решили. Мы уедем в Америку, богатые и счастливые, и наделаем столько детишек, сколько захочешь.

Елена шмыгнула носом и перестала всхлипывать. Он погладил ее по белокурым волосам, перевязанным голубой лентой.

— Ладно, я тебя прощаю, — сказала она. — Но чтобы больше этого не было! Делай, как говорит тебе этот немец. Он свое дело знает. Иначе…

— Иначе?

— Иначе лисичка будет искать себе другого лисенка. Чувствуешь, как она тебя заждалась?

Елена взяла его руку и засунула себе под юбку. Джованни сразу оказался в раю. К черту де Мола и Пико с его книгой. Через несколько дней все кончится.

Занимаясь любовью с Джованни, Елена все время хохотала, и он благоговел перед ее смехом. А потом пришло время расставаться: пробило уже пять часов, ему пора было идти. Поводом для поездки в Милан послужила передача в книжную лавку «Медиоланум» двух сочинений: «Об архитектуре» Витрувия, редчайшего издания XV века, и книги об охоте Чезаре Солатио XVI столетия.

Вот совпадение: книга об охоте. Охота началась, и де Мола был дичью. Никто и ничто не смогло бы оторвать Джованни от его счастья — от Елены, Америки и двухсот тысяч долларов.

Флоренция

В тот же день, в это же время

В этот момент де Мола показалось, что за ним следят. Его предупредило чутье, обострившееся за много лет работы. Он остановился, обмахиваясь газетой, и сделал вид, что ищет, с кем бы поделиться соображениями по поводу невозможной жары. И тут он их увидел. Они стояли возле скамейки на площади Санта-Мария-Новелла, прислонившись к велосипеду, и уплетали мороженое. Джакомо улыбнулся им, как бы приглашая в союзники против жары, но парни отвернулись и отвели глаза. Тогда-то он и догадался, что они за ним следят. С газетой под мышкой де Мола подошел совсем близко, прислонился к стене возле аптеки, в тенечке, и уставился на них, с жадностью наблюдая, как они облизывают мороженое.

Если ты почувствовал слежку и не хочешь этого показать, то не таись, заведи разговор и понаблюдай за реакцией собеседников. Эти двое держат тебя либо за дурака, либо за хитреца. В обоих случаях у тебя будет фора.

Парочка выдала себя с головой, отреагировав на провокацию: они быстро взглянули на де Мола, побросали недоеденное мороженое и сразу укатили, взобравшись вдвоем на велосипед. Толстый крутил педали, а белобрысый устроился на багажнике. Джакомо закурил сигарету. Это, конечно, была слежка, но, судя по поведению парочки, большой опасности они не представляли. Скорее всего, эту шпану завербовала OVRA, тайная полиция, о которой ходило столько слухов. Возможно, его антифашистские высказывания достигли ушей какого-нибудь главаря секретной службы. Или же кто-то из коллег по Академии настрочил донос.

Но книга явно ни при чем. Не исключено, что в один прекрасный вечер он получит хороший тумак или его заставят выпить касторки в каком-нибудь полицейском участке, но не более. Надо подумать, как ускорить обучение Джованни, хотя сейчас это и связано с определенным риском, гораздо более серьезным, чем расстройство желудка или побои.

Пико тоже в свое время через это прошел, прежде чем завершился его путь к знанию. Причиной была женщина. Да, слабый пол — дело серьезное. Рано или поздно об этом надо будет поговорить с Джованни.

Рим

Вторник, 19 декабря 1486 г.

Рим утратил всю свою благожелательность. В эту ночь поднялся ветер, и теплый сирокко сменила трамонтана. Легкий бриз, очистив небо, докрасна обжигал щеки и ноги тех, кто не успел одеться. Стояло раннее утро, и Джованни Пико со стыдом наблюдал, сколько людей провели ночь под открытым небом. На их лицах читалось удивление, что они до сих пор живы. Сам же он, чтобы не замерзнуть, надел длинный красный плащ с меховой опушкой, не стеснявший руки, надвинул капюшон и натянул замшевые перчатки. Не выпуская из рук манускрипт, перевязанный красной лентой, он вытащил из кошелька горсть мелочи и все раздал по дороге, пока у него не остался один-единственный обол для церковного подаяния.

Толпа ребятишек бежала за ним до самой Сассии в пригороде Святого Духа. Табличка на двери гласила, что здание построено в 728 году и подарено городу Риму саксонским королем Ино Вессекским. После отречения от престола король пожелал закончить свою земную жизнь в Вечном городе. Дом назывался «Саксонской школой». Любой паломник всегда мог найти в нем пристанище и защиту. В народе его называли просто Сассия, хотя официально он именовался церковью Святого Духа.

По расчетам Пико, это был третий храм, считая от базилики Святого Петра. Там, по уговору, его ожидала Маргерита. Он вошел в скромное здание, которое теперь примыкало к госпиталю Святого Духа, выстроенному предыдущим Папой Сикстом IV, происходившим из древнего и могущественного рода делла Ровере. Деяние достойное, но оно все же не смогло перевесить ненависть римлян, обвинявших первосвященника в извращенном разврате. После его смерти весь город пел: «Сикст, наконец-то ты сдох! Так бросьте же его проклятые кости на съедение псам!»

У входа Пико проделал все необходимые ритуалы: окунул пальцы в чашу со святой водой, перекрестился и опустил обол в большую кружку для пожертвований, стоявшую возле купели. Он не нашел глазами Маргериту среди молящихся женщин и уселся на дальнюю скамью, чтобы видеть весь неф. Из просторных окон струился тусклый свет. В его лучах танцевали пылинки, словно напоминая людям об их сущности и конце: «quia pulvis es et in pulverem reverteris». «Ибо ты есть прах, и во прах вернешься».

Вот и Маргерита. По обычаю, она пришла не одна, как и подобало даме ее ранга. За ней, низко склонив голову, следовала пожилая, скромно одетая женщина. На Маргерите было расшитое золотом зеленое парчовое платье с длинной накидкой, отделанной мехом. Капюшон обрамлял нежное лицо, делая его еще прелестнее. Шею украшала только нитка черного янтаря, скромного и драгоценного, как сама хозяйка. Пико увидел, как она преклонила колени в молитве. Стоило ей подняться, он сразу подошел. Служанка, повинуясь взгляду хозяйки, нырнула в ближайшую исповедальню. Там она, конечно же, будет отвлекать священника нескончаемыми рассказами о своих грехах, пока госпожа не подаст ей знак возвращаться.