— А тебе какое дело?
— Иностранцы, которых захватили наши люди, сказали, что они тоже из Стодеревской, — не замечая раздражения собеседника, хрипло засмеялся горец. — Выходит, что за мной организовало охоту целое семейство Даргановых. Хочу спросить, что плохого я вам сделал?
— Басаев, ты это о чем?
— Обо всем сразу, майор, о журналистах в том числе, которых я приказал посадить в одну яму с капитаном. Крепкий оказался орешек, этот твой друг, если бы ты не подоспел вовремя со своими гвардейцами, мои люди пустили бы его в расход, вместе с теми иностранцами, — жестче стягивая скулы, не прекращал разглагольствовать тот. — Стопроцентный терской казак.
— Вот с этим я согласен.
Десантник кинул быстрый взгляд на капитана, затем обернулся назад, где находились узники, освобоженные его парнями. А Басаев разоткровенничался вконец:
— Хочу признаться, среди чеченцев ходит слух, что и моего прапрадеда еще ребенком выкрали у атамана терцов.
— У Дарганова?
— Похоже, у него. Так что, на мою панихиду собрались почти все родственники по линии терских казаков. Брови у майора сами собой поползли на лоб, а челюсть начала отваливаться, словно он наконец — то осознал что-то такое, о котором раньше не догадывался. Но он быстро овладел собой: — На эту тему нам говорить было некогда, к тому же, родственников ты мне назвал слишком много. Еще и себя причислить не забыл, — как бы отрешенно буркнул он, — К чему бы это, Шамиль, неужто и сам решил породниться с терцами? А как же тогда чеченская высшая раса? Ваш Дудаев, первый президент Ичкерии, говорил, что каждый чеченец — это генерал и морпех в одном лице.
— Дудаев был мне всего лишь соратником, — с нескрываемым раздражением бросил главарь боевиков. — И в родственники я не набиваюсь, славы у моего тейпа будет побольше, чем у казачьего рода Даргановых. Я сказал о слухах, которые ходят среди наших людей.
Майор усмехнулся, лицо его стало медленно принимать выражение каменного изваяния, оно твердело на глазах, покрываясь серым налетом:
— Какая теперь разница, кто и с кем состоит в родственных отношениях, — сказал он, вскидывая автомат на уровень груди. Он криво улыбнулся. — Шамиль, хорошо, что ты не успел расстрелять капитана, а то пришлось бы отвечать и за него.
— Отомстил бы?
— Нет проблем. За иностранцев тоже.
Террорист потянулся к поясу с пистолетом, волосатое лицо его снова стало угрюмым: — Я на своей земле и отвечать мне не за что и не перед кем, — с угрозой заявил он. — Это вы вторглись в наши горы. — Ошибаешься, Басаев, мы тоже находимся на своей земле. Ты сам только что рассказал о моей родословной и перечислил всех моих родственников, — оборвал его десантник. — Ты знаешь, что люди на Кавказе всегда относились друг к другу с уважением и почитанием. Ты нарушил этот порядок, унизил жителей этого края разбоями и насилием, в том числе и казачий род Даргановых. Значит, судить тебя нужно не только по российским законам, но и по законам наших гор. — Ты, что-ли, будешь судить? — сузил черные зрачки главарь боевиков. — Я в том числе, — последовал однозначный ответ. Главнокомандующий чеченской армией скрипнул зубами, ноздри у него кровожадно раздулись. Он рванул пальцами кнопку на кобуре и сразу отдернул руку. Он знал, что если вытащит оружие, то будет обязан пустить его в ход, потому что перед ним стоял не пентюх из русских чинодралов, а терской казак, такой же горец, как и он сам, которого угрозами не испугаешь. И тогда жизнь вечного абрека полностью зависела бы от быстроты его мысли и умения владеть оружием. А при одном взгляде на противника, стоящего сейчас перед ним, можно было смело предположить, что вопрос этот был весьма спорный. Басаев с шумом втянул в себя воздух и вскинул нечесаную бороду: — Больше нам говорить не о чем, — с нескрываемой ненавистью в голосе процедил он. — Иди, терской казак Дарган, к своим сип-сиповичам и готовься к войне с чеченцами до победного конца. — Вряд ли ты, Басай, примешь смерть как мужчина, — сплюнул собеседнику под ноги майор. — Тебе не привыкать сохранять свою жизнь всеми способами. — Ты назвал меня Басаем!? — вперился в десантника горец.
Майор презрительно усмехнулся, видно было, что он не хотел продолжать пустой разговор, который ни к чему не приводил. Но он принудил себя сказать несколько слов, ставящих точку в затянувшемся диалоге. — В нашем роду тоже знают о твоей родословной, Басай, твои соплеменники говорили тебе правду. А ты сам ведаешь, как надо поступать с паршивой овцой, чтобы она не заразила все стадо.
Главарь абреков окинул испепеляющим взглядом офицеров, стоящих перед ним, затем повернулся и молча пошел к дому. За ним, озираясь по крысиному, засеменили его телохранители из полевых командиров средней руки. Но никто не думал стрелять им в спины, воспитание у переговорщиков со стороны русских значительно отличалось от азиатского. Напряжение боя за дом Главнокомандующего армией Ичкерии возрастало, оно достигло того пика, когда противникам с одной и с другой стороны невозможно было перезарядить оружие, чтобы не схлопотать шальную пулю. Свинцовые шарики сверлили воздух во всех направлениях, залетая в самые непредвиденные места. Десантники, сменяя друг друга, без устали подносили к передовым позициям ящики с боеприпасами, которых оставалось все меньше. Им помогали иностранные студенты вместе с бывшим преподавателем госпожой Натали Трепоф. Это была война, побывать на которой они мечтали, но чтобы наяву оказаться в самом эпицентре настоящего сражения, об этом и речи быть не могло. И вдруг грезы всех пятерых осуществились на самом деле. Сначала они расстреливали магазины с патронами по оконным проемам, а когда стволы у пистолетов и автоматов раскалились до синевато-красноватого цвета, перешли на подсобные работы. Другого стрелкового оружия им никто выдать не пожелал, так-же, как не было у них и сменных стволов для него. Майора, их освободителя, после переговоров с Шамилем Басаевым, будто подменили. Он грубо нагнал их с передовых позиций, затолкав в дальний угол двора, откуда и видимость была плохая, и стрелять было неудобно. Лишь госпожа Натали Трепоф сумела уйти от его сильных рук и примоститься в самой середине гвардейцев, занявших позицию напротив дома, облитого лучами восходящего солнца. И все-таки они успели насладиться атмосферой боя, а заодно снять на пленку происходящее вокруг из подкинутой им старенькой мыльницы, оказавшейся в вещмешке у кого-то из десантников. И теперь они как зеницу ока хранили этот пластмассовый коробок с лупастым объективом. — Студенты, патроны! — крикнул один из гвардейцев, отбрасывая от пулемета Дегтярева, из которого он поливал огнем резиденцию Басаева, пустой диск. — Быстрее, мать вашу так, иначе ноги повыдергиваю. Захар с Петером бросились за забор, где были сложены ящики с патронами, доставленные на грузовом вертолете. За ними побежали Анна с Софьей, обслуживавшие противоположный фланг. Когда парни возвращались обратно, Захар заметил, что десантник, прятавшийся за бревном, отвалился от него и скорчился от боли. Он тоже строчил из пулемета Дегтярева. Захар на ходу выхватил из ящика пару дисков и крикнул Петеру: — Вон там я видел коробку с запасными стволами. Петрашка, когда отнесем патроны, хватай ствол и присоединяйся со своим автоматом ко мне.
— Понял, братука, — откликнулся тот, в который раз обозвав Захара, как и он его, как-то необычно. — Я чую, что парни готовятся идти на прорыв. — Тогда надо поспешить, иначе на пса мы тут оказались… Пулемет тоже оказался раскаленным до красна, пока санитары возились с бойцом, получившим ранение в бок, Захар несколько раз с трудом передергивал затвор. Патроны застревали в момент их подачи в ствол, что приводило к заклиниванию всех механизмов. Он подхватил флягу, валявшуюся неподалеку, и вылил на ствольную коробку оставшуюся в ней воду. Облачко белого пара взорвалось на поверхности металла и растаяло на фоне выцветшего неба. Захар выглянул из-за дерева, затем прижал пулемет к плечу и потянул на себя спусковой крючок. Отдача едва не отбросила его от оружия, но он еще сильнее вмялся в выпуклость в основании приклада. Рядом строчил из автомата Петер, к нему все-таки пристроились со своими пистолетами Анна с Софьей. Вид у всех троих был сосредоточенным и немного растерянным. Они, наверное, не могли привыкнуть к тому, что приходится убивать людей. Пусть их не видно и неизвестно, куда попадут пули, выпущенные из их оружия, но сама мысль об этом не давала им сосредоточиться и взять правильный прицел. Так-же чувствовал себя и Захар. Из этого можно было сделать только один вывод, что ярость к врагам, владевшая их предками, не передавалась по наследству, она уступала место обыкновенному человеческому добру и всепрощению. Значит прав был их прапрадед Дарган Дарганов, когда однажды сказал, что войной мира не завоюешь, как пытались это сделать Александр Македонский, царь Македонии, Тимур Хромой, эмир Самаркандский, или Наполеон Первый, император Французской республики. Взять его можно только лишь праведным словом, как совершил это Иисус Христос из Назарета. Неожиданно яростная стрельба из всех окон дома разом прекратилась, десантники некоторое время по инерции продолжали поливать огнем проемы, пока командир не сделал отмашку рукой. И наступила непривычная тишина. Захар заметил, как к майору вместе с капитаном морской пехоты начала подтягиваться госпожа Натали Трепоф, она занимала позицию недалеко от обоих. Он тоже решил подползти поближе, его тянуло к этим двум профессиональным военным, от которых словно исходила родственная энергия. За ним поспешили остальные недавние узники, осознавая, что кроме командира десанта удерживать их на одном месте больше некому. Когда все четверо приблизились к посту, они услышали разговор, который вели между собой майор с капитаном: — Обманул нас Басай, — с досадой чертыхнулся десантник. — Ушел из своего змеиного гнезда, как пить дать, ушел. И остальных увел за собой, кто из них остался живой. — Ты думаешь, что из дома есть потайной лаз? — с сомнением протянул морпех. — Тут же сплошной камень, его не то что ломом, тротилом не возьмешь. — А природные разломы со складками? Их здесь полно, даже под нами. Вполне возможно, что за сараем, который стоит на краю двора, имеется спуск на дно ущелья. Или даже дорога вокруг вершины этой горы. — А до сарая боевики пробили подземный ход?
