– Напомни. – Макс улыбнулся и, хитро прищурившись, предложил: – Подойди… Напомнишь… Дай-ка я вытру тебя!

– Пустое, – Тейя отмахнулась. – Я уже высохла…

– Я чувствую… – Подойдя ближе, Макс мягко обнял жену за талию… и поцеловал в губы.

– Ах, – прикрыв глаза, тихо прошептала та. – Опять эти твои штучки! Нет… Не останавливайся…

Они оба повалились в траву рядом с цветочной клумбой, не обращая никакого внимания на подглядывающего со своей крыши соседа. Теплый ветер шевелил цветы, ярко-желтые, красные, розовые; над ними порхали такие же разноцветные бабочки, а в кустах сладко щебетал жаворонок.

– О, как я люблю тебя, жена моя, – восторженным шепотом приговаривал Макс. – Поистине, боги дали мне счастье!

– Великая царица сказала… Ой!

Смутившись, только что вошедший Ах-маси поспешно отвернулся.

– Ты б хоть постучал, – ухмыльнувшись, буркнул Максим, а Тейя весело расхохоталась, заметив, что Ах-маси давно пора жениться и она лично займется этим вопросом, то есть подыщет парню достойную спутницу жизни и уговорится о свадьбе с отцом Ах-маси, правителем Анхаба Ибаной.

– Представляешь, как здорово будет сыграть свадьбу! – Так и не одеваясь, юная женщина радостно всплеснула руками. – Я даже знаю, что тебе подарить – пару белых коней и колесницу с золотой упряжью. О, как ты в ней будешь смотреться, милый мой Ах-маси! Воистину, все будут завидовать тебе.

– Колесница, – анхабец повторил с неожиданной задумчивостью. – Колесница – это хорошо! Не знаю, правда, как насчет жены, а вот колесница…

Тейя снова расхохоталась:

– Женишься, будет тебе колесница, клянусь Осирисом и Исидой! Не беспокойся, жену я тебе сыщу…

– Да я б и сам, наверное…

Усмехнувшись, Максим завязал пояс и решил, что настала пора вмешаться в беседу. Сначала он посмотрел на супругу:

– Ну, и что ты там хотела мне сказать? Ну, вот, только что, перед тем как…

– А! Перед тем как ты завалил меня в траву! – сверкнула глазами Тейя.

– Я завалил?! А ты, значит, тут и ни при чем? Так что хотела сказать-то?

– Хотела напомнить: через семь дней – великий праздник Опет!

– Ну, это я знаю.

– И тогда же, кстати, вернутся в Уасет Повелитель Великого Дома и его молодая супруга. Ну, те, кто отправился в моление вместо нас. Осталось всего семь дней, милый! Семь дней… А у нас и чибис еще не пел!

– Ничего себе – не пел?! – резко возразил Ах-маси. – А что же мы, все зря делали – вон сколько всего успели: и в храме Мертсегер, и у Хатхор… Остался один Монту!

– Да. – Максим согласно кивнул. – Остался один Монту. За семь дней успеем!

Фыркнув, Тейя раздраженно повела плечом:

– А что, если и там пустышка? Кстати сказать, вы и у Хатхор, и у Мертсегер немного чего узнали.

– Зато оставили там верных людей, – почесав ухо, заметил анхабец. – К тому же ты, царевна, что же, всерьез считаешь жрецов Хатхор лазутчиками?

– Ну… вообще-то они славные парни. Ну, а жрецы Молчаливой богини? Те, что вас раздели? Они как?

Ах-маси махнул рукой:

– Они не лазутчики, точно. Зачем? Иным промышляют успешно.

– Вот это уж верно сказано!

– Да! Так что же все-таки велела передать царица-мать? – Максим перевел взгляд на тезку.

– Велела сказать, что храм Мертсегер трогать не стоит. Лучше пока закрыть глаза на то, что там творится.

– Вот! – обрадованно кивнул юный правитель. – И я того же мнения! Клянусь Амоном, в который раз уже убеждаюсь в уме своей матери. Что ж… Давайте теперь думать. У кого какие мнения будут насчет храма Монту?

– Думаю, что проникнуть туда и хоть что-то узнать будет трудновато. – Тейя пригладила волосы и задумчиво покачала головой. – Сенефермонтусенеб – главный жрец храма – славится своей нелюдимостью и упрямством. Нет, бывают, конечно, совсем уж неприветливые люди. Пусть редко, да встречаются. Но этот, я вам скажу… Да ты, милый Ах-маси, о нем слышал.

Анхабец задумался, зачесал переносицу:

– Не тот ли это Сенефермонтусенеб, про которого рассказывали, будто он отказался от собственного дома, да так и живет в храме?

– Да, это про него рассказывали.

– И еще говорили, будто все жрецы храма Монту никогда не улыбаются. Главный жрец заставляет всех держаться неприветливо и угрюмо. Потому люди – даже воины, Монту ведь их покровитель – заходят в храм редко, лишь ставят стелы.

– В храм Амона тоже редко заходят, – хохотнул Макс.

– Но ведь Амон у нас, в Уасете, самый почитаемый бог! Только сам великий жрец храма, и ты, о муж мой, имеют право ухаживать за статуей божества, кормить, умащать и просто лицезреть воплощенье Амона! Остальные лишь могут ставить свои обелиски снаружи, у входа в храм.

– Да, там много обелисков, – подтвердил анхабец. – И больших и маленьких. С самыми дурацкими просьбами. И…

– Ну, хватит уже об Амоне, – Максим прервал приятеля непререкаемым тоном. – О Монту думайте. О Сенефермонтусенебе. Как к нему подступиться? Может, через других жрецов? Вообще, что мы об этом храме знаем, кроме того, что указал Усермаатрамериамон в своем списке?

Оказалось, мало чего знали, так, на уровне слухов. Монту – бог с копьем и головой сокола, бог-воитель, дарующий победу, когда-то давно культ его был главным в Уасете, однако вот уже более полтысячи лет, как Монту оттеснен Амоном, солнечным божеством. Обычно поклонялись сразу «Четырем Монту» – статуям, взгляды и копья которых направлены на четыре стороны света – так казалось надежней. Однако лучшие годы этого культа были давно позади, и сейчас, в новые времена, бог-воитель не мог конкурировать не то что с Амоном, а и с Мертсегер. Ну, был. Ну, имелся. Так, можно сказать, прозябал на задворках – по крайней мере именно такое впечатление сложилось у Макса. А уж что касается главного жреца… да уж, о его нелюдимости ходили легенды. Говорят, он и помощников подбирал точно таких же, себе под стать – угрюмых, нерадостных, молчаливых. Сложно было установить с такими хоть какой-то контакт.

– Панехси, ну, тот здоровяк-плотник, кажется, говорил, что жрецы храма Монту как-то покупали у него обрезки, – вспомнил вдруг Ах-маси.

Макс кивнул:

– Да, именно так и говорил Панехси. Он отдал жрецам деревянные оставшиеся от работы обрезки.

– Интересно, зачем им они? Может, сжигают на жертвеннике, чтобы было приятно богу?

– Ой, не смеши! Станет Монту питаться деревяшками! Чем гадать, дружище, лучше бы сходил, навестил плотника. Точнее, позвал. Давненько уж он не захаживал – вон и ворота уже покосились, поправить бы нужно.

– Покосились? – Анхабец удивленно взглянул на ворота – крепкие, недавно починенные. Панехси их же, кстати, и чинил. – А по-моему, они вполне надежно выглядят.

– А вот если мы вдвоем на них повиснем, они уже по-другому будут выглядеть. Давай-ка, парень, навалимся!

– Пошли, – понятливо кивнув, Ах-маси улыбнулся. – Был у нас «Дом повешенного», станет дом двух повешенных. Точнее – повиснувших.

Вызванный для починки ворот Панехси в начавшейся после ремонта беседе подтвердил, что Сенефермонтусенеб, главный жрец храма бога-воителя, действительно время от времени покупает у него деревянные обрезки, главным образом ливанский кедр и киликийскую пихту, не брезгует и эбеновым деревом, а если попадается простая сосна – то и сосною. Причем берет немного – именно что обрезки, расплачивается честно, бывает – пшеном, а бывает – полбой. На что жрецу никуда вроде бы не годные обрезки, Панехси был ответить не в состоянии, поскольку никогда над подобной проблемой не задумывался.

На прощанье выпив с плотником пива – вот так, запросто, сейчас, находясь в образе простого лекаря, Максим мог себе это позволить, – юный фараон поднялся под балдахин на крышу и задумался. Разные мысли витали в стриженой голове его, но ни одна из них не могла пока зацепиться, сделаться главной. Впрочем, нет… Краснодеревщик! У него же… у них с тезкой… имелся знакомый краснодеревщик, один старик, вместе с которым парни когда-то томились в плену у разбойников. Ну да – он точно был краснодеревщиком из Уасета! Двое их там имелось, пленников, гражданских, – один вроде бы скотопромышленник, а другой точно краснодеревщик.