Китти споткнулась от неожиданности.

— Поеду с тобой? — заикаясь, произнесла она. — В Филадельфию?

Он кивнул.

— На носу зима, и вряд ли я вернусь раньше весны, — кисло сказал он. — Придется обивать много порогов.

Его предложение застало ее врасплох, и Китти не знала, что ответить.

Они шли к тому месту, где когда-то стояла их старая хижина. Китти пыталась осмыслить неожиданный поворот событий, а Роман на ходу делился с ней своими планами.

— Мы перевалим через Ежевичный кряж, а там, на востоке, наймем экипаж до Филадельфии, где я намерен снять для вас дом. Когда я закончу дела, можно будет съездить в Питтсбург и прокатиться до низовьев Огайо. — Он широко улыбнулся: ему очень нравилась такая идея.

Солнце вышло из облаков, и воздух накалился. Китти почувствовала, как набухают, причиняя ей боль, груди от желания ощутить его тело.

— А кусты еще мокрые… — лукаво сказала она, улыбаясь и не сводя с него глаз.

— Да… Но сено в том сарае сухое. — Он прикоснулся пальцами к ее соскам, и у нее перехватило дыхание. — Кажется, там сохранился стожок, который можно… помять за неимением кустов… — Он рассмеялся и, взяв ее за руку, повел вперед. Китти не сопротивлялась.

Роман, размеренно и глубоко дыша, тихо спал, прижавшись к ней, она же долго лежала в кровати с открытыми глазами, вспоминая, как они занимались любовью. Может, из-за новой жизни у нее во чреве ей это было необычайно сладостно. Она слышала от многих женщин, что и они чувствовали то же самое.

Она провела рукой по пока еще гладкому животу. Она еще ничего не сказала Роману. Китти не боялась совершить это путешествие на восток, но она не поедет с ним… Он же теперь должен уделять все свое внимание Кентукки, а не ей. Зачем же доставлять ему лишние хлопоты и беспокойство…

Май 1788 года

Эстер все время суетилась возле нее, но Китти прекрасно себя чувствовала. Правда, она теперь больше уставала, чем тогда, когда носила двух своих мальчиков, но ведь она уже постарела, напоминала она себе: в апреле ей исполнилось двадцать девять… А мама всегда говорила, что к тридцати годам рожать труднее. И потом, ребенок этот был слишком крупным. Сестра Фэй, которая вместе с детьми гостила у нее две недели назад, уверяла ее, что она просто ошиблась в подсчетах…

Эстер с Полли были обеспокоены предстоящими родами такого крупного малыша, но Китти, к счастью, ничего не знала об их дурных предчувствиях: прежде она не испытывала при родах никаких трудностей и теперь тоже надеялась, что все обойдется.

Прошло уже несколько недель с того времени, как она получила от Романа последнее письмо, но он отправил его еще за месяц до этого. Он сообщил ей, что с каждым днем все больше отчаивается из-за тающих перспектив принятия Конгрессом решения по поводу нового статуса Кентукки в рамках установленного виргинской легислатурой окончательного срока — 1 января 1789 года…

Полуденное солнце пробивалось сквозь еще задернутое облаками, словно туманом, небо, бросая повсюду радужные отблески. Какой замечательный день, думала Китти. Интересно, что он сейчас там делает? Закрыв глаза, она увидела перед собой лицо мужа и впервые почувствовала легкое сомнение в том, что верно поступила, скрыв от него свое положение. Ей показалось несправедливым, что он ничего не знает об ожидаемом событии. Но он так далеко! Все это заставило бы его очень волноваться… Нет, все-таки она приняла правильное решение! И Китти отбросила все колебания.

Она почувствовала боль и откинула голову, стараясь стерпеть ее и не вскрикнуть. Скоро все кончится… Иногда она мечтала не только о рождении живого и здорового ребенка, но и о тонкой талии.

Боль отпустила, Китти встала со стула и прошла в комнату, чтобы лишний раз убедиться, хватит ли у нее чистых тряпок, пеленок и детских вещичек. Они с Эстер собрали все необходимое еще несколько недель назад и сложили в сундучке у Китти в спальне.

Вдруг она почувствовала, что проголодалась, словно ее организм знал, что ожидает его впереди. Она пошла на кухню и взяла маисовую лепешку, оставшуюся с обеда. Можно, конечно, запить ее стаканом холодного сладкого молока, подумала она, но до погреба далеко, а ведь нужно еще и возвращаться… И она решила обойтись простоквашей.

Китти прошлась по двору, но от этого боли только усилились, и она вернулась в дом.

Она не хотела ложиться в постель до последнего момента — все расхаживала взад-вперед по комнате, заходила в гостиную, возвращалась, пока не почувствовала новый приступ.

Наступил вечер, отбрасываемые от окна тени удлинились… Эстер готовила ужин, Полли отправилась доить коров, Селия присматривала за малышами Латтремов…

Китти попробовала перекусить, но боли вернулись, и она отодвинула от себя тарелку. Сидя в кровати и раскачиваясь из стороны в сторону, она приходила в отчаяние от этого несчастного огромного, раздутого живота. На лбу ее выступили крупные капли пота.

— По-моему, пора, — улыбнулась вошедшая Полли.

Эстер согласно кивнула. Накормив всех и убрав посуду, они отправили домочадцев к Латтремам.

— Моя прабабушка говорила, что положенные под матрасом ножницы или острый нож успокаивают боли, — сказала Китти. — Я, правда, не проверяла, так ли это… Давайте что-нибудь положим, вреда ведь не будет…

Эстер положила ножницы под матрас, убедившись, что они как следует прижаты к веревкам и не выпадут на пол.

Несколько часов Китти лежала тяжело дыша, стонала и исходила потом, который Эстер постоянно вытирала с ее лица.

— Сейчас гораздо тяжелее, чем прежде… А может, я просто забыла, как это бывает? — спросила она.

— Господи, да все забывается! — воскликнула Полли.

Китти вспоминала ночь, в которую Ребекка рожала Натана… Когда начался очередной приступ, она стала инстинктивно тужиться, хоть Полли с Эстер и не велели этого делать. О Боже… как больно! И она впервые закричала. Эстер подошла к ней, качая головой:

— Ну, кажется, началось.

Ближе к полуночи Китти, бледная как полотно, упершись спиной в подушки и пятками в перину, начала тужиться. Она побагровела от напряжения, из ее горла вырывались дикие вопли.

— Давай… давай… еще немного! — подбадривала ее Эстер.

Через мгновение Китти истошно завопила, делая последнее усилие, — и младенец выскочил из нее прямо в подставленные руки Эстер.

— Девочка!.. Господи, у тебя девочка! — радостно воскликнула Полли.

Китти улыбалась, пытаясь приподнять голову, чтобы увидеть ребенка.

— Нет, ты только посмотри на нее! — причитала Эстер, поднимая испачканного в крови младенца над животом Китти и очищая его носик и ротик от слизи.

Китти сквозь пелену счастливых слез смотрела на девочку как на чудо, и ей казалось, что никогда еще она не испытывала таких растопляющих душу чувств. Девочка дергала ручками, морщила свое крохотное личико — и вдруг раздался резкий сердитый крик — такой мощный звук от такого крохотного существа! Полли с Эстер рассмеялись, а Китти, улыбаясь, гладила дочку по влажным волосикам на голове, которые были почти такими же рыжими, как у Романа.

Вдруг она тяжело задышала и вся сжалась от очередного приступа — такого же невыносимого, как и прежние, потом изогнулась всем телом, стараясь посильнее напрячься.

— Второй лезет, — спокойно сказала Эстер, отрезая малышке пуповину и передавая ее Полли.

— Боже мой! — только и произнесла Китти.

— Не волнуйся! — успокаивала ее Полли. — Я же выкормила своего Джонни, а он был куда крупнее. У меня полно молока, могу и тебе одолжить.

— Одно плохо, — нахмурилась Эстер. — Придется праздновать их дни рождения в разные дни.

Китти непонимающе посмотрела на нее.

— Я заглянула в гостиную, чтобы определить по часам, когда родилась первая, — объяснила Эстер. — Без двух минут двенадцать.

— Выходит, вторая..! — Китти захохотала.