На дне выдвинутого ящика лежало сложенное пополам письмо, немного помятое от хранения в таких условиях. Эйнсли схватила его и развернула, но, не успев прочитать ни слова, разочарованно проворчала:

– Почерк другой. Это не ее письмо.

Эйнсли отдала письмо Кэмерону и направилась к камину, где лежала стопка книг, но легкий шум за спиной заставил ее оглянуться. Кэмерон застыл на месте, неподвижный как скала, и смотрел на письмо, которое она ему передала.

– Лорд Кэмерон?

Он, кажется, не слышал и не моргая продолжал смотреть на письмо, как будто не понимая, что там написано или не веря своим глазам.

– Что такое? – Эйнсли подошла к нему и коснулась его руки.

Он вздрогнул и посмотрел на нее пустыми глазами:

– Это письмо моей жены.

О Боже! Всякий раз, когда Эйнсли находила что-то принадлежавшее ее мужу Джону Дугласу, ее печаль вспыхивала с новой силой. И хотя Кэмерон овдовел уже довольно давно, его боль, должно быть, еще не утихла – насильственная смерть жены и отвратительные людские сплетни на этот счет не давали забыть о прошлом.

– Мне очень жаль, – сказала Эйнсли, вкладывая в эти слова душу.

Кэмерон только взглянул на нее. Его удивительная терпимость и товарищеская помощь в поисках писем бесследно исчезли.

Ни слова не говоря, он устремился к горящему камину – сентябрьские вечера уже стали холодными – и бросил туда письмо. Эйнсли поспешила к нему, но он взял кочергу и подтолкнул бумагу подальше в огонь.

– Зачем вы это сделали? Письмо вашей жены…

Кэмерон бросил кочергу и, взглянув на перепачканные сажей руки, достал носовой платок.

– Это не письмо моей жены, – хрипло проговорил он. – Это письмо одного из ее любовников. Рассказывал о своей неугасающей страсти.

– Кэмерон… – Эйнсли, пораженная, остановилась.

– У моей жены было много любовников, до нашего брака и после. – Эти слова он произнес бесцветным голосом, без всяких эмоций, но его глаза сказали Эйнсли совсем другое. Измены леди Элизабет ранили его, и рана эта оказалась глубокой.

Все, что Эйнсли слышала о леди Элизабет Кавендиш, сводилось к следующему: легко возбудимая, красивая, распущенная, на несколько лет старше Кэмерона. Их брак от начала до конца был скандальным и закончился ее смертью через шесть месяцев после рождения Дэниела. Должно быть, леди Элизабет часто бывала в этой самой комнате и, возможно, однажды спрятала это письмо.

– Не очень честно с ее стороны, – возмутилась Эйнсли.

– А у меня связи с замужними женщинами. В чем разница?

Разница в том, что он не получает от этого удовольствия и презирает женщин, с которыми встречается.

– Думаю, вы не пишете этим женщинам письма с выражением вашей неугасающей страсти.

– Не пишу.

Кэмерон потер запястье, подняв манжету рубашки, и Эйнсли опять увидела шрамы, ровные и округлые.

– Кто это сделал? – спросила она.

– Не будем об этом. – Кэмерон опустил манжету.

– Почему?

– Эйнсли. – В его голосе звучало настоящее горе.

– Милорд?

– Остановись. – Кэмерон обхватил ее голову и стал перебирать волосы. – Просто… остановись. – Он наклонился и с суровым отчаянием прильнул к ее губам.

Кэмерон не просто целовал ее. Он заставил ее открыть рот и ответить на поцелуй. Заставил, целуя его в ответ, хотеть большего.

Его крепкие руки удерживали Эйнсли на месте, но она и сама не хотела отрываться от него. Его бедра, прижимаясь к ней, пригладили складки юбок, и она почувствовала его бесстыдно восставшую плоть. Кэмерон знал, как сделать свой рот инструментом сладострастия, и нисколько не старался скрыть свое желание.

Эйнсли уперлась руками ему в грудь. Под тканью рубашки билось, так же часто как и ее собственное, пылкое мужское сердце.

Рука Кэмерона скользнула вверх, к лифу.

– Сегодня у вас нет пуговиц, миссис Дуглас.

– Крючки, – пробормотала она, целуя его, – сзади.

Кэмерон переместил руку на спину. У него были такие сильные пальцы, что он мог бы не задумываясь вырвать все крючки. Пока его руки умело справлялись с ними, он снова прильнул к ее губам.

Эйнсли задыхалась. Язык Кэмерона действовал непреклонно и смело, проникая в глубины ее рта, пробуя ее на вкус. Это был поцелуй любовника. Никаких встреч украдкой где-нибудь в уголке, никакого воркования влюбленных голубков, только мужчина, подчинявшийся чувственным желаниям, абсолютно равнодушный к мнению других. Он испытывал наслаждение, терзая ее рот в страстном поцелуе. Эйнсли, обняв его за шею, отвечала ему тем же.

– Если бы я попросил тебя сегодня вечером, Эйнсли Дуглас, ты бы легла в мою постель? – поднял голову Кэмерон.

Эйнсли пришли на ум слова Филлиды Чейз: «Лорд Кэмерон не укладывает своих женщин в постель… Этим он и известен, лорд Кэмерон».

– Я думала, тебе не нравятся постели, – сказала Эйнсли и почувствовала, как он вздрогнул, заметила, как вспыхнули у него глаза.

– Это правда, – прозвучал мягкий и ласковый голос Кэмерона.

– Я думала, что постель намного удобнее, – дрожащим голосом заметила Эйнсли.

– Удобство – это последнее, о чем думаешь в такие моменты, миссис Дуглас.

Трепет перешел в жаркие волны возбуждения. Он прав: постель – это спокойное место для мужа и жены, которые после любовных утех наденут ночные колпаки на голову и лягут каждый на свою сторону кровати – спать. Любовники воспользуются, скажем, стулом или толстым ковром перед камином. А может, Кэмерону хочется узнать, что можно сделать на столе.

Слова застряли в горле у Эйнсли. Она, которая могла вывернуться из любой ситуации, внезапно лишилась способности составить предложение.

Вместо этого она поднялась на цыпочки и поцеловала Кэмерона.

Она почувствовала в нем перемену. Из мужчины, который размышлял о том, что случится в этой комнате сегодня вечером, он превратился в мужчину, который знает, что здесь произойдет. Кэмерон поцеловал Эйнсли, его умелые пальцы расстегнули лиф платья, и широкая рука распахнула ткань.

Сумасшедший жар охватил Эйнсли. Она никогда не забывала того обжигающего поцелуя, которым он наградил ее в первый раз шесть лет назад, и с тех пор этот огонь разгорался все жарче. Эйнсли прижалась к нему, пытаясь отыскать губы. Кэмерон завладел ее губами, где еще раньше появился крошечный синяк. Рука, лежавшая у нее на спине, жгла кожу, лиф соскользнул с плеч. Эйнсли хотелось, чтобы он прикоснулся к ее груди, она жаждала этого. Она даст ему все, что он хочет, и к черту приличия. Она хочет этого. Ей надо это. Эйнсли требовательно выгнулась ему навстречу.

Вдруг все тело Кэмерона стало неподвижным. Поцелуй замер у нее на губах, а руки застыли на спине.

Эйнсли, все еще пребывающая в темном безумии страсти, не могла понять, что случилось. Спиной она почувствовала поток холодного воздуха, услышала стук лап по голому полу и поняла, что кто-то открыл дверь.

– Дэниел, – холодно проговорил Кэмерон, – повернись и выйди.

– Да ни за что на свете. – Дэниел появился в комнате в сопровождении Макнаба и охотничьей собаки по кличке Руби. Собаки кругами бегали вокруг Дэниела, разбрасывая бумаги, которые Эйнсли так тщательно раскладывала. – Я пришел спасти добродетель миссис Дуглас. Ее ищет тетя Изабелла, и я подумал, что лучше мне подняться, пока она сама этого не сделала.

Открытое лицо мальчишки, который смотрел на Эйнсли глазами отца, сразу вернуло ее к реальности.

Она чуть было не поддалась обольщению Кэмерона. В очередной раз. Но Эйнсли Дуглас не может позволить себе удовольствия такого рода. Она не утонченная леди, любовница для аристократов, которая ездит на континент, чтобы выступать в роли хозяйки в парижских гостиных, и которую обхаживают распущенные джентльмены, подобные лорду Кэмерону Маккензи. Эйнсли – простая дама на побегушках. Королева доверяет ей решать внутренние проблемы, знатные соседи просят помочь со светскими раутами. Ее жизнь зависит от других людей. Такие экзотические мужчины, как лорд Кэмерон, не для Эйнсли. Эта мечта всего лишь пыль.