Трапеза, проводимая после скрепления, должна была засвидетельствовать интересующимся отцам и матерям, что их сын никак не пострадал во время ночи скрепления. Обычно это было веселое, радостное событие для всех за исключением неестественно мрачного имя-носящего.
Но сейчас был не тот случай.
От замешательства на щеках Джорлана выступил легкий темный румянец.
— Не стыдись. — Аня похлопала его своим холофаном, разворачивая его планки со звуком, напоминающим миниатюрный разрядный шторм. — Я предпочитаю видеть тебя выглядящим так, чем как-то иначе.
— О, а вот я предпочту видеть его немножко по-другому, — сострила Грин, качестве гордой имя-дающей начиная отпускать шуточки. Она озорно ухмыльнулась. Аня фыркнула.
Джорлан одарил их сдержанным взглядом.
— Вы обе отвратительны.
Они засмеялись.
— Лучше привыкай к этому сегодня вечером, мой яркопламенный дракон. Сегодня — ночь, когда на тебя посыплются все подковырки гостей.
— Мерзкий обычай. Так я выгляжу по-другому? — Он сделал мечтательное лицо. Герцогина захихикала.
Гости собирались добродушно поддразнивать его касательно потери вуали и первого знакомства в жизни с более тонкими наслаждениями.
— Насколько неприятно это окажется?
— Достаточно неприятно. — Предостерегла Грин. — О, они облекут это двусмысленностями, чтобы постараться посильнее ужалить. — Она одарила его ослепительной улыбкой. Встав на цыпочки, с чмоканьем поцеловала в щеку.
— Тогда я заранее благодарю за будущую поддержку — вас обеих.
— Мы ее обещали? — с притворной серьезностью осведомилась Аня у Грин.
— Не припоминаю. — Ухмыльнулась Грин.
Джорлан закусил изнутри щеку, пытаясь не показать улыбку. После ванны он пребывал в самом замечательном настроении. Казалось, что все его чувства ожили и поют внутри. Такого он никогда не ожидал. И он был достаточно умен, чтобы не пренебрегать ими. В Грин всегда было что-то такое…
Грин передала свой плащ Биллингс.
— Так и Септибунал тоже здесь?
— Да, все семеро, включая эту… эту…
— Выскочку? — услужливо подсказал Джорлан.
Аня задохнулась.
— Джорлан!
Глаза Грин и Джорлана весело встретились.
Аня продолжила:
— Сегодня последний раз, когда этой… этой особе будет дозволено оказаться в моем доме!
— Будем надеяться, что она не слишком испортит празднование. — Настроение Грин слегка увяло. Клаудин раз за разом превращала в руины ее самые незабываемые события.
Биллингс подошла выразить свои поздравления Грин. Аня воспользовалась случаем, чтобы переговорить с внуком в стороне.
— Все так, как я и говорила, не правда ли? Ты доволен и моим выбором и результатом.
Джорлан мгновение помолчал. Затем спокойно ответил.
— Я всегда предпочитал право выбора, Герцогина, как ты, кажется, знаешь. И я говорю не о Грин, а о поведении, к которому меня принудили.
— Я знаю, что ты не имеешь в виду ее. Ты думаешь, я не видела, как ты высматривал ее все эти годы — прячась наверху всякий раз, когда она приезжала с визитами?
Джорлан залился краской.
— Я всегда знала, что ты желаешь ее.
— Не больше, чем свою личную свободу, — огрызнулся он.
— Ты не можешь сказать мне, что не наслаждался своей скрепляющей ночью, любой может судить по твоему лицу.
— Я говорю не об этом, — приглушенным голосом заявил мужчина, — я говорю о решении, принимаемом украдкой от меня… от всех мужчин.
Аня рассердилась.
— Снова об этом?
— Всегда об этом. То, что я доволен своей имя-дающей, не значит, что я оставил свои убеждения. Мне просто кажется наилучшим выбором полностью изучить оба пути. Я не буду отгораживаться от Грин, поскольку она много значит для меня и моей жизни. Однако всегда буду поступать, как сам считаю нужным. Я не забыл, что она предложила за меня цену, прекрасно зная мое отвращение к установленному порядку.
Аня явно не одобряла таких высказываний.
— Есть вещи, о которых ты ничего не знаешь.
Джорлан выгнул бровь, размышляя, не стоит ли за репликой более глубокое значение.
— Я учусь и подожду своего времени — сейчас.
Что это означает?Аня одарила его шокированным взглядом.
— Прекрати этот дурацкий разговор! Я больше не буду слушать! Ты причинишь ей боль, Джорлан.
Джорлан тяжело выдохнул.
— Бабушка, я осторожен. Я бы никогда… — он остановился, нерасположенный продолжать.
Казалось, признание отчасти успокоило Герцогину.
— Хорошо. Я буду надеяться, что твой здравый смысл и хорошие манеры, в конце концов, победят.
На щеке у Джорлана задергался мускул.
— Мы никогда не должны забывать о хороших манерах у мужчин, не так ли?
Аня начала обмахиваться холофаном, но так и не смогла встретиться с внуком глазами.
Биллингс оставила Грин. Маркель повернулась к парочке, любопытствуя, о чем они шептались. Но ее любопытство можно удовлетворить позднее, есть еще кое-что, о чем она должна поговорить с Герцогиной в первую очередь.
— Джорлан, мне необходимо побеседовать с твоей бабушкой пару минут наедине, не возражаешь? Это не займет много времени.
— Конечно, нет. Я пока заверну на кухню и попугаю кухарку. — На его лице было написано предвкушение предполагаемой смуты.
Аня закатила глаза.
— Береги себя!
— Я всегда так делаю. — Он направился к коридору, ведущему на кухню с отчетливой хитростью в каждом шаге.
Обе женщины наблюдали за ним с разной степенью веселости на лицах.
— Его никогда не будет легко предугадать, — заметила Аня.
— Могу подтвердить это.
— Пойдем в кабинет?
— Прекрасно.
Как только они вошли в комнату, Аня захлопнула со щелчком двери за ними.
Пара внимательных, прищуренных серых глаз наблюдала за ними с конца гостиной. Клаудин Д’Анбеэ украдкой прокралась через холл и остановилась перед дверями кабинета.
— И что все это значит, моя дорогая?
Грин подняла маленькую статуэтку Кли, несущейся галопом, стоявшую на краю стола. Это была искусная работа, сумевшая поймать свободную, нескованную натуру животного.
Почему-то она знала, что своей бабке ее подарил Джорлан.
Осторожно она поставила ее на место.
— Это о Джорлане.
В комнате повисла длинная пауза. В конце концов, Аня спросила:
— Что? Ты не довольна им?
— Не будь глупой! Я схожу по нему с ума, и ты это знаешь. — Она на минуту замолчала. — Почему ты не рассказала мне о нем?
Аня смотрела на нее, полуприкрыв глаза. Грин подслушала признание Джорлана? Она не хотела проговориться.
— Рассказала что?
— Не притворяйся, что не понимаешь! Что он Сензитив!
Аня заморгала. Сензитив? От удивления ее лицо побледнело.
— Я… Я никогда не знала, Грин. Клянусь!
— Как ты могла не знать? — сейчас уже опешила Грин.
Аня вздохнула.
— Я знала, что в нем есть что-то особенное, но мне никогда не приходило на ум, что он может быть Сензитивом. Случай чрезвычайно редкий среди аристократии.
— Знаю. Это тоже было для меня сюрпризом.
— Ты выяснила… прошлой ночью? — старуха залилась румянцем, не желая выслушивать какие-либо детали.
— Заподозрила раньше, прошлой ночью стало очевидно.
Аня сгорбилась.
— Я так извиняюсь, Грин. Я на самом деле не представляла. — Но это объясняет очень многое.— Тебя это беспокоит?
Грин фыркнула.
— Не будь корявым поленом, Аня; конечно, это меня не беспокоит. Это и в самом деле дар, ты должна бы знать.
Аня подняла руку.
— Пожалуйста. Мне не требуется выслушивать такое, все-таки я его бабка.
Грин хихикнула.
— Очень хорошо. Хотя я имела в виду общеизвестное знание. Из-за него Джорлану будет очень неудобно. Он пытается понять себя. Я на самом деле уверена, что он не имеет понятия, как особенен. — На лице Грин отразилось впечатление от этих его уникальных свойств.
— И тебе это нравится, не так ли? — изумилась Аня.
— О, да. — Ухмыльнулась ей Грин. — Определенно. Его непохожесть восхищает меня, Аня. Он редчайший драгоценный камень.