Роб сказал, что с удовольствием придет еще раз. Мы сидели в кабинете Кэти Бернс, и он уже успел переодеться в джинсы и белую футболку. Более того, он придет еще дважды, чтобы выступить перед старшеклассниками.

— Я работаю по ночам, поэтому мне удобнее всего приходить рано утром, и у меня еще останется несколько часов, чтобы поспать.

Мы договорились, что Роб придет в школу два понедельника подряд, в половине десятого. Он сказал, что если пойдет дождь, это не страшно, потому что ему все равно, где выступать — на стадионе или в спортзале.

— Это было бы просто чудесно, — сказала Кэти, наливая чай. — У нас нет преподавателя физкультуры, и каждый просто делает, что может. У нас один-единственный учитель-мужчина, но спорт его интересует еще меньше, чем женщин. Так приятно хоть иногда иметь дело с профессионалом.

— Я рад, что мне удалось вам помочь, — вежливо ответил Роб, одновременно подчеркнув, что он себя специалистом не считает.

Я взяла свою чашку и стала изучать его сквозь опущенные ресницы, пытаясь понять, что я к нему чувствую. Это была наша пятая встреча. Пора составить о нем какое-то мнение. Мне казалось, что я знаю Роба уже очень давно и очень хорошо, что это человек, на которого я могу положиться. Он мне нравился. Я ему доверяла. С ним было легко и просто. Даже во время нашей прошлой встречи, когда Роб очень разозлился, потому что кто-то обидел Гари в школе, каким-то образом я знала, что мы не поссоримся, и мы не поссорились. Было похоже на то, что мы медленно сближаемся и однажды обнаружим, что очень хорошо знаем друг друга. И я понятия не имела, что произойдет после того, как мы это обнаружим.

Роб беседовал с Кэти о футболе.

— Мой папа, — говорила она, — болел за «Эвертон» и боготворил землю под ногами Дикси Дина. Он крестился каждый раз, когда кто-нибудь произносил это имя. Я не преувеличиваю.

— Дикси Дин, — голос Роба звучал благоговейно, — в один сезон забил больше голов, чем какой-либо другой футболист. Шестьдесят. К этой цифре никто и близко не подобрался, ни до, ни после [15]. Но сейчас блестяще играет Алан Болл [16]. Он, пожалуй, лучший игрок «Эвертона» после Дикси.

Они поболтали о чемпионате мира, который Англия выиграла пятью годами раньше. Мне нечего было сказать об этом. Я выросла в семье, в которой почти никогда не говорили о спорте. Чарльз не только не занимался спортом, но не был даже болельщиком. В придачу к своему бадминтону Марион две недели в году смотрела теннисный турнир в Уимблдоне. Вот, пожалуй, и все. Тетя рассказывала мне, что, когда они только переехали в Эйнтри, они смотрели «Гранд нэшнл» [17]из окна второго этажа, но только потому, что это было бесплатно и они могли похвастаться этим на работе. Я вспомнила, как однажды встретилась с Триш в день финала чемпионата мира. Англия играла с Германией, и центр Ливерпуля вымер.

Допив чай и исчерпав футбольную тему, Кэти попросила меня проводить Роба до машины. Я ожидала, что он ответит, что в этом нет необходимости, но он промолчал. Следует ли мне считать это знаком внимания? — подумала я.

— Мне кажется, все прошло очень хорошо, — сказал Роб, когда мы вышли из кабинета директрисы.

— Конечно. Я уверена, это очень поможет Гари, — заверила я его.

— Правда? — поднял брови Роб.

— С ним захотят дружить очень многие, потому что вы его папа.

Мы подошли к его машине. Это был видавший виды «моррис минор». Роб открыл дверцу (она громко заскрипела) и облокотился на крышу.

— Помните, когда вы пришли к нам на прошлой неделе, у вас на лице было такое горе, что я спросил, что стряслось? Вы мне не ответили, потому что Гари проснулся, а потом вам пора было возвращаться в школу. Но почему бы нам не пообедать вместе в субботу, если я смогу уговорить Бесс посидеть с Гари? Для разнообразия мы сможем поговорить о вас, а не о нас с Гари и о наших проблемах.

— У вас больше проблем, чем у меня, — ответила я. — Все мои проблемы в прошлом.

Тут я подумала о своей матери, которая в любую минуту может вернуться домой после двадцати лет, проведенных в тюрьме за убийство моего отца, и решила, что в настоящем у меня, пожалуй, тоже есть кое-какие проблемы.

— У меня все хорошо, — несколько запоздало заявила я, хотя ни мое прошлое, ни мое настоящее, ни, вероятнее всего, будущее не соответствовали этому утверждению.

— Тогда встречаемся в субботу? Если Бесс меня не выручит, я постараюсь придумать что-нибудь еще, но в этом случае нам придется взять с собой Гари, — извиняющимся тоном добавил Роб.

— Меня устроят оба варианта.

Когда я вернулась, Кэти ожидала меня у задней двери.

— Ты обратила внимание на мои волосы? — спросила она. А я-то думала, она хотела что-то сказать о Робе.

— Конечно обратила. Вы их подкрасили. Седины больше нет.

— Это заметно? До сих пор никто не сказал ни слова. — С оскорбленным видом она провела рукой по волосам, пропуская пряди между пальцами.

— Вероятнее всего, и не скажут. Вы же директор, верно? Никто не станет делать замечаний личного характера о вашей внешности. — Я надеялась, что этозамечание не является чересчур личным, но, в конце концов, я знаю Кэти всю свою жизнь. — Ваши волосы выглядят замечательно. — Они и в самом деле были очень красивые — гладкие, с каштановым оттенком и очень шелковистые.

— Спасибо. Я подумываю о перманенте. — Она опять взбила прическу руками. — Ты что-нибудь об этом знаешь?

— Нет. Я никогда не делала перманент, и Марион тоже.

Кэти усмехнулась.

— Когда война закончилась и я вернулась домой, твоя мама сделала мне домашний перманент. Потом ей пришлось это все состричь. Мои волосы торчали, а не вились, и выглядели просто ужасно. — Она открыла дверь, приглашая меня войти в здание. — Когда мы были совсем юными, — продолжала щебетать Кэти, пока мы шли по коридору, — мы с Эми страшно любили экспериментировать с макияжем. Нас регулярно выгоняли из «Вулворта» за то, что мы красили губы помадой. Это было еще до того, как я пришла туда на работу. Помню, когда мы учились в школе, как-то раз попытались накрасить ресницы черными чернилами. До сих пор не понимаю, как мы не ослепли. — Кэти опять усмехнулась, но тут же вздохнула. — Ах, Маргарита, мне бы так хотелось вернуть то время. Не только время, проведенное с твоей мамой, но и военные годы тоже. Мне кажется, лишь тогда я жила по-настоящему.

Другой человек на моем месте, кто-нибудь более зрелый, подал бы подходящую реплику и пожал бы ей руку. Я же предприняла отчаянную попытку придумать ответ, но смогла выдавить лишь жалкое «Бог ты мой!»

Чарльз и Марион начали ссориться. За двадцать прожитых с ними лет я ни разу не слышала ни одной серьезной ссоры. Марион обычно являлась инициатором мелких размолвок из-за каких-нибудь пустяков вроде того, что Чарльз забыл вовремя вернуть книги в библиотеку, чем навлек на себя штраф, или плохо закрутил водопроводный кран, или не вытер чайную лужу на кухонном столе.

Но в последнее время раздраженной стороной все чаще становился Чарльз.

— Что я такого сделала? — то и дело причитала Марион.

Честно говоря, это все было как-то по-детски и напоминало мне ссоры детей в школе. Может быть, я не всегда бывала справедлива, когда думала, что так Марион и надо и пусть она попробует, каково это, когда тобой все время недовольны.

Я подслушивала без зазрения совести. Я начала этим заниматься, когда была еще совсем маленькой. Мы тогда жили в небольшом домике у Сефтон-парка, и мои родители беспрестанно ссорились. Несмотря на закрытую дверь, до меня доносилось каждое слово, сказанное моим отцом, когда он обвинял мою мать в том, что, пока он отсутствовал, она переспала практически со всеми мужчинами Ливерпуля. Тогда я не понимала, что плохого в том, чтобы поспать с другим человеком, даже если это мужчина.