В канун Нового года Хэрри и Джек сидели за кувшином вина в кафе, расположенном где-то во французской глубинке. Кафе было битком набито английскими солдатами, и нигде не было видно ни одной женщины. Либо французы держали своих дам на безопасном расстоянии от армии, либо им запрещено было заходить в бары.

Как бы то ни было, это к лучшему, целомудренно подумал Хэрри. Он бы тоже не хотел, чтобы кто-либо из женщин его семьи оказался среди этой разнузданной толпы. Эти люди, до бровей накачанные дешевым Вином, больше походили на животных. Он поделился своими мыслями с Джеком.

— Да нормальные парни, — отмахнулся Джек. — Стоит только кому-нибудь крикнуть «Выпьем за короля и отечество!», как они в мгновение ока окажутся на ногах, трезвые как стеклышко. А в данный момент ребята всего лишь выпускают пар. — Он, прищурившись, покосился на Джека. — Тебе бы тоже не помешало выпустить немного пара, приятель. Ты напряжен, как крайняя плоть гуркха [14].

— Во всем виновато мое воспитание, — рассмеялся Хэрри, обратив все в шутку, хотя и понимал, что Джек, скорее всего, прав. Солдаты запели «Марсельезу». Официанты за барной стойкой вытянулись в струнку, несомненно, внутренне возмущаясь подобной вульгарной интерпретацией своего национального гимна.

Хэрри впал в глубокую депрессию. Он никогда не сможет расслабляться так, как это делают его сослуживцы. «Я вообще ни на что не гожусь», — уныло думал он. То, что он испытывал к Кэти, и близко не напоминало чувств, которые его брат испытывал к Эми. Из него получится весьма посредственный любовник. Ради самой Кэти он не станет продолжать переписку, начатую еще в Англии. Он послал ей нечто, похожее на любовное письмо, но только одно. Оно было очень сдержанным и довольно вымученным. Хэрри переписывал его четыре раза, прежде чем ему удалось подобрать правильные слова. Или почти правильные.

Позже, лежа на полу церкви, которую армия реквизировала в качестве казармы для нижних чинов, он слушал храп и стоны, а также другие звуки, издаваемые беспокойно спящими солдатами. Там его посетило ужасное чувство, что несколько часов, проведенных им в Китли, вполне могут оказаться лучшими в его жизни, что уже никогда ему не будет так хорошо.

Снег растаял, как все того и ожидали. Обнажившаяся трава оказалась необычайно яркого зеленого оттенка, а почва — насыщенного шоколадно-коричневого цвета. Улицы выглядели так, как будто их хорошенько вымыли с мылом.

В окрестностях станции Понд-Вуд появились подснежники, а позже и колокольчики. Уильям Максвелл принес луковицы нарциссов и тюльпанов и высадил их в деревянные ящики, которые, как Эми с удивлением обнаружила, были прикреплены к окнам зала ожидания, но всю зиму скрывались под снегом. Как будто волшебник взмахнул своей палочкой, и жизнь на станции, да и во всей округе, пробудилась и забила ключом. Если бы не война, лучше места трудно было бы желать.

Вид оживающей природы напомнил Эми о ребенке, которого она потеряла. Если бы не выкидыш, этот ребенок уже вскоре родился бы. К этому времени она уже купила бы колыбель и остальные вещицы, необходимые новорожденному, а мама связала бы гору одежек. Вполне возможно, Эми выехала бы из квартиры и жила бы в каком-нибудь более подходящем для нее и ребенка месте. И она никогда и ничего не узнала бы о деревне Понд-Вуд и ее станции.

Эми выскоблила залы ожидания, украсила каминные полки вазами с цветами и ни одному человеку не проговорилась о том, что творилось у нее в душе. Девушка почувствовала себя в десять раз хуже после того, как однажды поздно вечером, когда она уже легла спать, позвонил Барни и сообщил, что его отправляют во Францию.

— Кто знает, может быть, я встречу Хэрри, — вздохнул он.

— Но мы не виделись целую вечность, — запротестовала Эми. Она в одной ночной рубашке сидела на стульчике у телефона и изо всех сил старалась не расплакаться. В последний раз она видела мужа из окна. Темная фигура прошла по залитой лунным светом дороге и исчезла во мраке. Вдруг она больше никогда его не увидит? Что, если в тот вечер она поцеловала его в последний раз в жизни?

— Я знаю, дорогая, — угрюмо ответил Барни.

— Береги себя, Барни. — Эми почти пожалела о существовании такого чуда техники как телефон. Было что-то ужасное в звуке голоса ее мужа, в то время как она знала, что он находится очень далеко и она не может ни видеть, ни касаться его. Все, что ей оставалось, это вспоминать, как его карие глаза смотрели на нее, а его губы ее целовали.

Они даже не успели попрощаться, потому что связь внезапно оборвалась. Барни предупреждал ее, что у него мало мелочи, но все равно это стало для нее шоком. Эми несколько раз крикнула «Барни! Барни!», но это не помогло.

В апреле Гитлер вторгся в Норвегию и Данию. Спустя месяц его армия промаршировала через Голландию и Бельгию, двигаясь по направлению к Франции. В это же время премьер-министр Невилл Чемберлен утратил доверие своего правительства, и его сменил Уинстон Черчилль.

До отъезда Барни Эми никогда не интересовалась газетами, но теперь она каждый день покупала на вокзале газету и читала ее по дороге в Понд-Вуд. Вечером, готовясь ко сну, девушка включала радиоприемник и слушала девятичасовые новости. Прежде она не слушала ничего, кроме музыки.

Она с ужасом внимала отчетам о триумфальном шествии гитлеровских войск по Франции. Она слышала первое обращение Черчилля к населению. В нем говорилось о том, что британский и французский народ выступил не только в защиту Европы, но и в защиту всего человечества от самой жестокой тирании, которая когда-либо омрачала страницы истории.

Эми показалось, что скоро наступит конец света. Что, если Германия победит в этой войне? Прежде Эми не допускала такой возможности.

К концу мая германский блицкриг вынудил тысячи английских солдат бросить технику и оружие и отступить в Дюнкерк, город на французском побережье, где собрались сотни судов, больших и малых, готовых перевезти их назад, в Англию.

Спасательная операция продолжалась много дней. Эми радостно подпрыгивала каждый раз, когда дома или в билетной кассе звонил телефон, убежденная, что это Барни хочет сообщить, что он вернулся, целый и невредимый, что скоро он будет дома, чтобы поздравить ее с днем рождения, ведь через несколько дней ей должно было исполниться девятнадцать лет.

Однажды утром, когда Эми проводила поезд на Виган и вернулась в кассу, телефон зазвонил снова. Это был Лео Паттерсон. На какую-то долю секунды ей показалось, что это Барни, так похожи были их голоса. Но у Барни не было такого сильного ирландского акцента, как у его отца.

— Хэрри вернулся, — сказал Лео. — Он только что звонил из Дувра, целый и невредимый.

Эми сказала, что она очень рада, и это было правдой, но в глубине души она не могла не сожалеть, что домой вернулся не ее муж, а его брат.

— Вряд ли он видел Барни, — с надеждой в голосе добавила она.

Наступило молчание.

— Вообще-то видел, — после паузы ответил ее свекор. По этой паузе и по тому, как были произнесены эти слова, Эми сделала вывод, что новости неутешительные. — Они встретились на дороге в Дюнкерк. Хэрри направлялся к спасательным судам, а Барни возвращался в свою часть. Его подразделение осталось, чтобы попытаться помешать немцам достичь побережья… Ты в порядке, Эми? Эми! — закричал мистер Паттерсон, когда она не ответила.

Она обрела дар речи.

— Спасибо, что позвонили, Лео, — вежливо ответила Эми. — Мне нужно идти. Кто-то хочет купить билет.

Позже она была рада тому, что получила это известие, находясь на работе. Было очень важно продолжать двигаться и что-то делать, вместо того, чтобы лечь на кровать и уставиться в потолок, как она поступила бы дома, в своей квартире. Ей предстояло встречать и отправлять поезда, продавать билеты и отвечать на другие, гораздо менее важные телефонные звонки.