Дороти откинулась на спинку кресла, ее внушительных размеров бюст тяжело вздымался. Вдова снисходительно посмотрела на Кэрол:

— И вы думаете, я этому поверю? Притом что в «Виктория-парке» погибли тридцать пять человек?

Кэрол поставила чашку и посмотрела Дороти прямо в глаза:

— Это дело у нас забрали. Им занимается Отдел по борьбе с терроризмом. А мы сосредоточились на смерти Тома. И я должна вам прямо сказать: в том, что касается расследований убийств, моей группе нет равных.

Дороти чуть успокоилась. Но быть женой Тома Кросса почти сорок лет — такое не проходит бесследно.

— А у моего Тома они бы никогда не посмели отнять дело о брэдфилдском взрыве, — произнесла она. — Он бы дал нагоняй Джону Брэндону. — Тем самым она ясно дала понять, какого мнения придерживается и о Брэндоне, и о самой Кэрол.

Кэрол напомнила себе, что имеет дело с убитой горем вдовой. Незачем спорить о воззрениях Тома Кросса на работу полиции.

— Я надеялась, что вы мне поможете уточнить вчерашние передвижения Тома, — проговорила она.

Дороти встала.

— Я знала, что вы захотите это выяснить, и подготовилась. Сейчас я приду.

Она торопливо вышла из комнаты. Кэрол невольно подумала, что, если бы о жизни Тома Кросса снимали биографический фильм, на роль его супруги следовало бы взять Патрисию Ратледж[50].

Дороти вернулась с листком бумаги и протянула его Кэрол. Пока хозяйка наливала еще кофе, Кэрол прочитала его. Это было письмо от директора Харристаунской школы: тот просил Тома выступить в качестве консультанта по проблемам безопасности на предстоящем благотворительном мероприятии. Внизу Кросс приписал имя «Джейк Абрамс», номер телефона и название ресторана. Еще ниже, другой ручкой, но тем же почерком, было написано число (вчерашний день, суббота), название паба в Темпл-Филдз и время: «13:00».

— Вы знает, кто такой Джейк Абрамс? — спросила Кэрол.

— Он занимался организацией мероприятия. Том говорил, что проводить его будут в замке Паннел. Недели две назад они с Джейком беседовали за ланчем в том французском заведении, что на задах «Старого пивовара». А вчера они встретились в пабе «Кэмпионские шлюзы» и потом отправились на ланч к Джейку, к нему на квартиру. Думаете, тогда это и случилось? Джейк тоже мертв? Вы ведете и его дело?

— Я впервые услышала это имя. Вы знаете его адрес?

Дороти покачала головой:

— Том говорил, они встречаются в «Кэмпионских шлюзах», потому что квартиру Джейка трудно отыскать. Он сказал Тому, что проще будет увидеться в пабе, а потом дойти до его дома пешком.

Кэрол старалась не выдать огорчения. В этом деле сплошные разочарования. Едва начинает казаться, что они набрели хоть на какую-то нить, она тут же выскальзывает из рук.

— Том еще что-нибудь рассказывал об этом Джейке Абрамсе?

Дороти ненадолго задумалась; странным жестом провела рукой по подбородку: так мужчина поглаживал бы бороду. Наконец она покачала головой:

— Сказал только, что ему кажется, он понимает, что этому Абрамсу от него нужно. Вот и все. Тогда это и случилось?

— Мы пока не знаем. А Том перед встречей с Джейком виделся с кем-то еще?

Дороти покачала головой:

— Ему было некогда. Он вызвал такси на половину первого. Времени едва хватало, чтобы успеть на дальнюю сторону Темпл-Филдз.

С этим Кэрол поспорить не могла.

— Ему не угрожали? Он никогда не говорил, что у него есть враги?

— Не называл никого конкретного. — Она снова погладила несуществующую бороду. — Я уже сказала: те, кто мог затаить злобу на Тома, не устроили бы ничего хитроумного. Он знал, что в Брэдфилде есть места, куда ему лучше не ходить, потому что он слишком многих оттуда отправил в тюрьму. Но он не терзался постоянным страхом за свою жизнь, старший детектив-инспектор Джордан, — добавила она прерывающимся голосом. — Он жил полной жизнью. Яхта, гольф, сад… — Ей пришлось ненадолго умолкнуть, прижав руку к груди и зажмурив глаза. Вновь собравшись с силами, она наклонилась вперед, оказавшись так близко, что Кэрол могла разглядеть каждую морщинку на ее лице: — Поймайте того, кто это сделал. Поймайте и посадите.

Как странно опять оказаться в своем доме. Неудивительно, когда говорят о привычке к больничной жизни. Всего неделя отсутствия — а Тони уже чувствовал себя здесь будто в гостях. Он провел Санджара в гостиную и с огромным облегчением рухнул в кресло.

— Извините, — произнес он. — Как видите, я сейчас не в том положении, чтобы проявлять особое гостеприимство. В первый раз за неделю попал домой. Молока, скорее всего, нет, зато если вы хотите черного чая или кофе, то милости прошу, распоряжайтесь. В холодильнике даже могла остаться газированная минералка.

— Что с вами случилось? — Первые слова, с какими обратился к нему Санджар с тех пор, как они покинули Вейл-авеню.

Он молчал и в такси, за что Тони был ему благодарен, поскольку не ожидал, что все эти передвижения отнимут у него столько сил и энергии. Но двадцатиминутная поездка позволила ему немного восстановиться.

— Думаю, самый подходящий научный термин в данном случае — «псих с топором», — сообщил Тони. — У одного из наших пациентов в «Брэдфилд мур» случился припадок. Ему удалось вылезти из палаты и добраться до пожарного щита.

Санджар указал на него пальцем:

— Вы тот самый парень, который спас санитаров. Про вас говорили в новостях.

— Неужели?

— Только в местных. И ваших фотографий не показали. Только снимки того психа, который на вас там накинулся. Вы хорошо поступили.

Тони смущенно отвернулся.

— Я мало что смог сделать. Человек-то умер.

— Ну да. Я понимаю, каково вам.

— Вам не оставили особенно много времени, чтобы погоревать, верно?

Санджар вздохнул, глядя на камин.

— Родители мои, конечно, в ужасном состоянии, — сказал он. — Просто не могут этого представить. Их сын. Не только умер, а и всех этих людей с собой забрал. Как такое может быть? Слушайте, я же его брат. Гены те же. Воспитание такое же. И у меня это просто в голове не укладывается. А уж у них-то… Мало того что они сына потеряли, у них вся жизнь разрушена. — Он с трудом сглотнул.

— Понимаю. Мне очень жаль.

Санджар подозрительно скосился на него:

— Чего это вам жалеть? Мой братец оказался убийцей, так? И мы заслуживаем всего дерьма, какое на нас выливают. Заслуживаем того, чтобы ночевать в полицейских камерах. Заслуживаем того, чтобы наш дом разбирали по кирпичикам.

В его словах ясно читались гнев и боль. Тони, который, в сущности, воспитал в себе способность сострадать и воображать чужие чувства, представлял, каково ему.

— Нет, вы не заслуживаете, — произнес он. — Мне жаль, что вы мучаетесь. И мне жаль, что страдают ваши родители.

Санджар отвел глаза.

— Спасибо, — буркнул он. — Ну, ладно, вот я здесь. Что вы хотели узнать про моего брата?

— А что бы вы мне хотели рассказать?

— Каким он на самом деле был. Никто не хочет слушать, каким мой брат Юсеф был на самом деле. И перво-наперво вам надо узнать, что я его любил. А террориста я бы не мог любить. Я их ненавидел. И Юсеф тоже. Он не был фундаменталистом. Он и мусульманином-то, в сущности, не был. Вот отец — он по-настоящему правоверный. И он всегда злился на нас с Юсефом, потому что мы вроде как не такие. Мы всегда находили отмазки, чтобы не ходить в мечеть. А в детстве мы, как только достаточно подросли, бросили ходить в медресе. Но вот в чем штука, — добавил он, пресекая вопрос, который попытался было задать Тони. — Вы должны понять: даже будь мы самые что ни на есть правоверные, даже таскайся мы каждый день в мечеть, мы бы там все равно не услышали никакого радикального бреда. Имам Кентонской мечети — он такими делами не занимается. Он из тех, кто говорит: мы все сыны Авраамовы, и мы должны учиться жить вместе. И никаких тайных сборищ за закрытыми дверьми, когда придумывают, как бы кого взорвать.