— Алло? — осторожно произнесла она.

— Детектив-констебль Макинтайр? — Ольстерский акцент, растянутые гласные.

— Кто говорит?

— Это Мартин Фланаган. Из «Брэдфилд Виктории».

За долю секунды до того, как он назвался, она его узнала.

— Да-да, мистер Фланаган, я поняла, что это вы. Извините, пока никаких…

— Нет, это у меня для вас кое-что есть. Знаете, я так переживал насчет Робби, что это совсем вылетело у меня из головы. А сегодня утром пришел на работу — и нате вам.

Пола затянулась, стараясь сохранить хладнокровие. Она не стала бы королевой допросов, если бы позволяла своему нетерпению прорываться наружу.

— Вполне понятно, что вам было не до того, — отозвалась она. — Можете рассказывать не торопясь, Мартин.

В трубке послышался вздох:

— Простите, я немного забежал вперед. Знаете, мы в «Виктории», в числе прочего, время от времени проверяем ребят на наркотики. Мы очень беспокоимся и постоянно следим за тем, чтобы они ничего такого не принимали. Ну и вот, я совсем позабыл, что в пятницу утром мы тоже делали анализ. И Робби, конечно, тоже проверяли.

Пола бросила сигарету на пол и затерла ее каблуком.

— И сегодня утром вы получили результаты? — спросила она, стараясь ничем не выдать своего возбуждения.

— Точно. Потому-то я вам и звоню. Боже… — Голос Фланагана сорвался, и он закашлялся, чтобы скрыть это. — Даже не знаю, надо ли мне вам говорить. Это же было за сколько-то дней до того, как он умер.

— В анализах Робби обнаружилось что-то интересное?

— Можно и так выразиться. Знаете, ребята из лаборатории написали… Господи, я не могу себя заставить это произнести. — Казалось, Фланаган готов расплакаться.

Пола уже вышла из кухни и направлялась к лестнице.

— Я сейчас приеду, Мартин, — сказала она. — Не волнуйтесь. Никому ничего не говорите. Я буду у вас через полчаса. Хорошо?

— Годится, — ответил он. — Я у себя в кабинете. Предупрежу охрану, что вы приедете.

— Все будет в порядке, — заверила она его.

Она сама знала, что это вранье. Но знала и то, что сейчас совершенно не имеет значения, врет она или нет.

Патологоанатомическое отделение больницы «Брэдфилд кросс» было для криминалистов из группы Кэрол Джордан как домашнее тренировочное поле для футболистов. Тела, которые их интересовали, попадали именно сюда — под острый скальпель и зоркий взгляд доктора Гриши Шаталова. Прадед и прабабушка Шаталова восемьдесят пять лет назад эмигрировали из России в Ванкувер; сам Гриша родился в Торонто и любил повторять, что перебрался в Великобританию в ходе постепенного возвращения своей семьи на восток. Кэрол нравились и его легкий акцент, и его самоирония. И ей нравилось, что он обращается с покойниками с таким же уважением, какое, думалось ей, он проявлял бы и по отношению к собственным родственникам.

Морг, конечно, не самое приятное место, но он придавал Кэрол решимости. Когда она оказывалась лицом к лицу с покойниками, внутри у нее ярче вспыхивало желание сделать так, чтобы преступники предстали перед судом. И уважение Гриши к жертвам находило в ней отклик, служа мостиком между ними.

Сегодня она явилась сюда ради Робби Бишопа. Вскрытие следовало бы провести накануне, но Гриша был на конференции в Рейкьявике, а Кэрол не хотелось, чтобы трупом занимался кто-то другой. Гриша приступил к работе еще ранним утром, и к тому времени, как приехала Кэрол, он почти закончил. Он поднял на нее глаза, когда она вошла, и сдержанно кивнул, показывая, что заметил ее присутствие:

— Еще десять минут, и мы все завершим, старший детектив-инспектор Джордан.

Он говорил официально, поскольку велась цифровая запись, которую когда-нибудь, возможно, представят на судебном процессе. Обычно он обращался к ней просто «Кэрол».

Она прислонилась к стене. В душу закрадывалась грусть, когда она начинала думать о том, каким Робби был когда-то. Любовник, сын, друг, спортсмен. Человек, чей талант радовал людей. Все это теперь ушло из-за какого-то мерзавца. И ее работа состояла в том, чтобы вычислить, кто этот мерзавец, и сделать так, чтобы он никогда не мог бы совершить что-либо подобное. Сегодня она как никогда ценила свою работу.

Наконец Гриша все закончил. Тело снова обрело относительную цельность; образцы взяли, все, что нужно, взвесили, разрез зашили. Гриша стянул перчатки и маску, сорвал фартук и снял лабораторные сапоги. Мягко шлепая по полу в одних носках, он направился по коридору в свой кабинет. Кэрол следовала за ним.

Кабинет являл собой, так сказать, демонстративный протест против «электронного документооборота». Разбухшими папками, кипами бумаг было завалено все, кроме разве что кресла за столом и лабораторного табурета у стены. Кэрол забралась на свой обычный насест и спросила:

— Ну, что ты для меня нарыл?

Гриша плюхнулся в кресло. Его лицо посерело от недосыпания и нехватки естественного света — из-за работы и Гришиного младенца. Он походил скорее на заключенного, чем на патологоанатома. Он поскреб заросшую щетиной щеку и объявил:

— В основном ты все и так уже знаешь. Причина смерти — отказ жизненно важных органов в результате отравления рицином. — Он поднял палец. — Следует уточнить, что мои выводы основаны на информации врачей, которые его лечили непосредственно перед смертью. Придется подождать нашего собственного токсикологического анализа, прежде чем мы сможем дать официальное подтверждение, имей в виду, хорошо?

— И ты больше ничего не выяснил?

Гриша улыбнулся:

— О его физическом состоянии я тебе могу рассказать все, но не думаю, чтобы тебе это что-то дало. Но есть одна штука, которая может иметь отношение к его смерти, а может и не иметь. Какая-то анально-ректальная травма — ничего особенного, просто небольшая гематома в области заднего прохода. И слегка раздражена ткань над сфинктером.

— Чем это вызвано? — спросила Кэрол.

— Такие легкие повреждения бывают при половом акте. Я бы сказал, что он проходил по взаимному согласию, но был жестким. Не изнасилование — в том смысле, что его не прижимали к полу и не проникали в него против воли. Но определенную силу применили. Следов спермы нет, так что я не рискнул бы дать заключение, чем в него проникали. Дилдо, бутылка, морковка — это могло быть что угодно. Но приличных размеров. — Он улыбнулся. — Как мы знаем, для таких дел применяют все на свете.

— Это выглядит так, словно он регулярно совершал такие половые акты?

Гриша погладил подбородок.

— Не думаю. Нет никаких свидетельств того, чтобы Робби регулярно занимался пассивным анальным сексом. Возможно, иногда он применял маленькую и аккуратненькую анальную затычку, но не штуковину размером с пенис.

— А раздражение ткани? О чем оно говорит?

Гриша пожал плечами:

— Трудно сказать. Раздражение в таком месте, что определить, из-за чего оно возникло, уже нельзя. Что-то в таком роде может появиться, если в анус вводить инородное вещество.

— Например, рицин? От него была бы такая реакция?

Гриша откинулся на спинку кресла и стал смотреть в потолок.

— Думаю, да. Теоретически. — Он резко выпрямился. — А я-то думал, считается, что он его вдохнул?

Кэрол покачала головой:

— Мы просто предположили, что яд подмешали в питье или в еду.

— Исключено. Если только доктор Блессинг точно описала процесс его умирания. Понимаешь, Кэрол… Дело в том, что, когда рицин попадает в организм через пищевод, симптомы иные, чем когда ты его вдыхаешь. Но если он абсорбируется через чувствительную слизистую оболочку прямой кишки или чего-то подобного, тогда симптомы скорее напоминают ситуацию, когда яд проникает через дыхательные пути, а не через пищевод. До вскрытия я склонялся к версии о вдыхании.

Кэрол покачала головой:

— Все, с кем мы беседовали, твердо заявляют, что он не принимал наркотики. Не думаю, чтобы они пытались скрыть это и защитить его светлую память. Мне кажется, они говорят правду. И потом, в больнице сделали анализы и не нашли никаких следов.