Монро включил фонарик. Пусто. Лоулесс вошел внутрь. Помещение с морозильными шкафами для хранения трупов располагалось в дальнем конце коридора, по правую руку. Но Лоулесс решил осмотреть все по порядку. В правой руке он держал кольт. Сделав несколько шагов, он повернул направо, в узкий, длинный проход. Проверив туалет для персонала, он затем резко распахнул следующую дверь, оказавшись в большой темной комнате для бальзамирования. Шериф включил верхний свет. Монотонно загудели лампы дневного света. Середину помещения занимал длинный стол, привинченный ножками к полу. Слева ряд стульев, шкаф, умывальник, с другой стороны — составленные вместе каталки. Запах медикаментов. Холодно.

Лоулесс осмотрел все углы и вернулся к ожидавшему его на пороге помощнику. Когда они вдвоем двинулись дальше по коридору, шериф обернулся и заметил вошедшего в здание Клинга. Тот ответил ему виноватой улыбкой. Шериф отвернулся и сосредоточился на своей работе. Он осмотрел кабинет Клинга. Здесь было темно, а дверь оказалась выбита, буквально снесена. Чарли напрягся. Это уже говорило о том, что здесь не все в порядке. Монро осветил фонариком кабинет. Обои были в каких-то безвкусных розовых цветочках, показавшихся при колеблющемся свете фонарика чьими-то глазами. Шериф включил свет. Кроме выбитой двери, ничего существенного они не обнаружили. Из кабинета можно было пройти в следующее помещение, которое тоже принадлежало похоронной конторе. Оно было загромождено мебелью и различными приспособлениями для «улучшения» вида умерших, десятком тюков и каталками.

Лоулесс вспотел и готов был спустить курок при малейшем движении. Монро прикрывал шерифа сзади. Чарли слышал его прерывистое дыхание. «Спокойно, Чарли, спокойно», — говорил про себя шериф. Он все еще надеялся найти пьяного вдрызг Ламбино. Тот может валяться где угодно, дрыхнуть под какой-нибудь скамейкой в коридоре. Так что лучше не давать воли своим нервам.

В коридоре Монро задел коленом за угол скамейки.

— Твою мать! — ругнулся Джек.

— Аккуратнее! — предупредил Чарли. — Поглядывай вниз, а то еще отдавишь где ногу Бену. Не споткнись!

Они двинулись к покойницкой. Сказав про Ламбино, шериф имел в виду, что пьяный Ламбино валяется, может быть, где-нибудь на полу, так что отдавить ему ногу в темноте немудрено. Он и не подозревая, что его слова через считанные секунды наполнятся страшным смыслом.

С той самой минуты, как они вошли в здание, Чарли чувствовал запах, который словно бы показался ему знакомым. Только он никак не мог вспомнить. Сначала Лоулесс решил, что так пахнет обычно в морге, операционной, похоронной конторе… Но нет, он точно знал этот запах и понял, ЧТО это, заглянув в освещенный проем комнатки, через которую намеревался пройти в морг. Здесь, как и в кабинете мистера Клинга, дверь была выбита, а чуть левее, под битым стеклом, лежала человеческая нога. Тут до Чарли и дошло окончательно, что за запах он учуял при входе в здание. Это был запах крови.

Лоулесс застыл на месте как вкопанный. Монро, который еще не заметил отделенную человеческую ногу, тоже остановился, дыша шерифу в затылок. Он не видел лица Лоулесса, а тот, словно оглушенный, неотрывно смотрел на грязную широкую штанину, облегавшую ногу… Бена? На лице Чарли застыло такое выражение, словно он недоумевал, куда же подевались остальные части тела. Он не успел издать ни звука, когда услышал какой-то странный шорох сзади и резко повернулся. Монро расширенными глазами смотрел мимо своего шефа: он уже почувствовал, что Лоулесс увидел там, в комнате, что-то нехорошее.

— Шериф, что вы… — Он не успел договорить.

Из темноты длинного коридора раздался душераздирающий вопль мистера Клинга, пропитанный нечеловеческим ужасом. Оба отшатнулись, словно им брызнули в лицо нервно-паралитическим газом. А здание окружного морга вновь погрузилось в зловещую тишину.

Это мгновение длилось, казалось, целый час. Дэнни Шилдс по-прежнему стоял, немного сгорбившись, с зажатым в правой руке ножом, и капли темно-бордовой жидкости, пропутешествовав по лезвию, задерживались на миг на самом кончике (наподобие миниатюрных автомобилей перед знаком «STOP»), чтобы затем сорваться вниз. Стоявший позади Джонни вообще, казалось, перестал дышать. Впрочем, Дэнни и не помнил в этот момент о его существовании. У него в руке был нож, и этот нож был измазан… КРОВЬЮ ЛИЛИПУТА! Но Лилипут был жив; он несколько секунд смотрел на мальчика глазами цвета одеяния буддийского монаха, и Шилдс увидел в них смесь нестерпимой боли и всепоглощающей истеричной злобы и ненависти. В ящике под отрубленной ножкой образовалась бордовая лужица. Человечек глянул на потерянную часть своего тела и снова завопил.

Дэнни отшатнулся. Джонни, совершенно обезумевший, выскочил из спальни, хлопнув дверью. До мальчика донеслись частые звуки удаляющихся шагов Какой-то частью своего сознания Дэнни вдруг подумал, что с минуты на минуту появятся отец с тетей Бертой. Как они воспримут то, что наверняка увидят здесь? Но Дэнни совершенно не представлял себе, на что способно существо, которое он чуть больше месяца назад назвал Лилипутом. Дэнни смотрел на человечка открыв рот.

Вдруг Лилипут перестал кричать и спрыгнул в ящик. Малюсенькой ладошкой он схватил собственную отрезанную ножку и прижал ее к себе, балансируя на второй. По его плащику текла бордовая струйка. Дэнни понимал, что нужно сделать еще один рывок, заставить себя добить Лилипута. Но легче было бы столкнуть в воду одной рукой Статую Свободы!!! Дэнни был просто парализован. К тому же, глядя в эти желтые глаза, мальчик очень сомневался в том, что вообще сможет сейчас нанести хоть какой-то вред человечку, не говоря уж о том, чтобы убить его.

Перед его мысленным взором предстала вдруг безобразная картина, которая, казалось, могла родиться лишь в воображении душевнобольного человека: Лилипут, разрубленный на куски, но все-таки живой. Отрубленная маленькая ручка двигается, пальцы сжимаются в миниатюрный кулачок. Голова катается по полу, лицо застыло в ужасном оскале, желтые зубки превращаются в громадные острые клыки. Внезапно губы зашевелились — голова что-то говорит, но Дэнни ничего не слышит. Видение настолько реально, что ребенок подпрыгивает, услышав голос Лилипута, и это возвращает его к действительности.

— Дэнни, ты такой плохой мальчик, что я даже не мог себе это представить! — Лилипут говорит так, словно минуту назад ему никто ничего не отрезал. Нормальный человек не смог бы так быстро свыкнуться с подобной болью. Но человек не способен на то, на что способен Лилипут. — Ты маленький негодяй! Ты сделал плохо, очень плохо. И не мне, а всем вам. Ты отрубил мою ножку! — Человечек опять заверещал. Он дул на культю, как будто это могло уменьшить боль. Дэнни, не двигаясь, ожидал, что предпримет дальше его враг. — Я давно хотел преподнести подарочек этому вонючему городку, давно, очень давно. Только мне не хватало на это сил, но теперь… Боль, которую ты заставил меня испытать, паршивец, поможет мне. Вам всем будет хорошо! Вам всем это понравится! — Человечек захлебывался скороговоркой; он говорил так быстро, что все слова сливались в одно, и все же Дэнни понимал его. — Вы все задохнетесь в этом занюханном городишке. Я вам обещаю это. Вы будете торчать здесь до самой своей смерти, только так! Конечно, и тебе, и всем остальным захочется уехать, только вряд ли это у вас получится. И я бы не советовал тебе это делать. Даже и не пытайся смыться, не то умрешь, как твоя мамочка! — Лилипут засмеялся своим старческим хрипом-кашлем. Его последние слова вывели мальчика из оцепенения. Дэнни почувствовал, как в его душе поднимается волной глухая ярость. Словно кто-то подтолкнул его. Человечек резко оборвал смех. — Дэнни, меня нельзя трогать. Меня можно лишь обходить стороной или смириться с тем, что я есть. Делаешь мне зло — получаешь зло многократно. Не делаешь мне зла — так и быть, умрешь легко. Со мной нельзя бороться. Меня нельзя убить, даже разрубив на кусочки. Я все равно остаюсь, я все равно остаюсь, я не исчезаю никуда. Я только принимаю другую форму. На самом деле я совсем не то, что ты видишь, я — совсем иное, и ты не сможешь понять меня своим детским умишком. Я…