— Вам, конечно, сообщили, что в доме, который вы собираетесь приобрести, год назад произошло убийство, точнее, четыре убийства сразу — мужа, жены и двух их дочерей, причем сделал все это их старший сын, которому едва исполнилось семнадцать?

— Об этом можно было узнать и не приезжая в Оруэлл.

— Без сомнения! Но я затронул этот вопрос по другой причине, миссис Шилдс. Конечно, всем в округе известно, что случилось прошлым летом в ночь на восемнадцатое августа в доме Алекса Тревора. Его старший сын абсолютно без всяких причин, предварительно стащив отцовское ружье, застрелил двух сестер, отца и мать. Кстати, по общему мнению, он был вполне нормален. Таковы данные, которые известны всем. Думаю, так вам рассказал и агент по недвижимости?

— Да. Но именно это и позволило нам купить этот дом. Люди сторонятся его… Я понимаю, то, что случилось, ужасно, но… этот дом оценивается в восемьдесят тысяч долларов, а нам его предложили за… гораздо дешевле. Значительно дешевле. Я давно мечтала о таком доме, но… вы сами понимаете… И вот теперь у нас появился шанс.

— Согласен. Однако я обязан сообщить вам одну подробность… Кое-что полиция Оруэлла сочла за благо не предавать гласности. И это «кое-что» очень странно. Я думаю, иногда случаются такие вещи, которые, при всем нашем желании, вряд ли когда-нибудь найдут объяснение. Конечно, такое происходит крайне редко. Мне и в голову не могло прийти, что я и сам столкнусь с чем-нибудь подобным. Миссис Шилдс, я бы попросил, чтобы все сказанное здесь осталось между нами, не считая вашего мужа естественно. Это на тот случай, если вы передумаете переезжать в Оруэлл.

— Само собой, шериф! Я не думаю, чтобы мы изменили свое решение… но… в общем, я вас внимательно слушаю!

Шериф Чарли Лоулесс еще раз окинул Энн Шилдс своим цепким взглядом. Женщина, сидевшая перед ним, выглядела, пожалуй, лет на тридцать, хотя, как Лоулессу было известно, на самом деле ей в этом году исполнилось тридцать шесть. Она знала, что у нее красивые ноги, и не забывала показать их при всяком удобном случае. Короткая джинсовая юбка казалась еще короче из-за позы, в которой Энн устроилась на жестком стуле в одном из кабинетов здания муниципалитета города Оруэлл, штат Нью-Хэмпшир. При встрече Энн Шилдс понравилась шерифу, но за те пятнадцать минут, что длился разговор, Чарли, наблюдая за выражением ее лица, пришел к выводу, что перед ним та еще штучка. Во всяком случае, он не хотел бы иметь жену с таким характером. Любовницу — еще куда ни шло. Но это были просто размышления. Чарли Лоулесс слыл отличным семьянином и конечно же не получил бы своей должности, будь по-другому. Ведь он с давних пор жил в таком месте, где всякого знают наизусть.

Чарли было известно, что в Оруэлл Энн Шилдс приехала из Гринфилда, штат Массачусетс, что у нее два сына-школьника, девяти и двенадцати лет, и муж на пять лет старше ее, человек вполне приличный, но, судя по тому, что до сих пор уживался с такой женой, скорее всего, безвольный, по крайней мере в отношениях с ней. Скорее всего, и дети находятся под ее властью… Да, такая дама вряд ли откажется от дома, за который они будут выплачивать чуть ли не в два раза меньше, чем дом того стоит. Слишком лакомый кусочек, чтобы отказаться от него из-за какого-то несовершеннолетнего придурка, прикончившего за одну ночь всех своих близких.

Однако шерифу было известно нечто, чего не знала пока миссис Шилдс и что повлияло самым решительным образом на всех тех, кто хотел было приобрести дом Тревора. Первыми потенциальными покупателями были два брата, вроде бы владевшие какой-то фабрикой в штате Мэн. Но после разговора с Лоулессом их словно ветром сдуло. Потом Чарли довелось побеседовать с пожилой супружеской парой. Те не задали ни единого вопроса, пошептавшись друг с другом, поблагодарили шерифа и удалились. Судя по всему, решили, что как-нибудь доживут свой век без этого дома. С братьями шериф беседовал осенью, в канун Дня благодарения, а с пожилой парой — в середине января. И вот сегодня, одиннадцатого августа, почти в годовщину исходного события, Чарли должен был вновь повторить свой рассказ о странном обстоятельстве, сопутствовавшем ему. Это не входило в его прямые обязанности. В конце концов, всякий волен приобрести этот дом, выложив нужную сумму. Но одно дело, если бы произошло обычное убийство. Однако было кое-что, что не давало Лоулессу покоя. С ним был согласен и его заместитель — Гэл Хокинс. Оба они пришли к выводу, что лучше всего было бы, если б в один прекрасный день в дом ударила молния и он сгорел бы к чертовой матери. Только, как видно, этот дом не привлекал даже молнию. Нет, ни Лоулесс, ни Хокинс не были суеверными людьми. И все же сама мысль, что в этом треклятом доме кто-то поселится, вызывала у Чарли где-то глубоко в душе чувство протеста, смутное, но становившееся все более сильным. Сейчас, глядя на Энн Шилдс, Лоулесс почти смирился с тем, что дом Тревора вскоре перестанет пустовать, и это знание наполнило его… беспокойством. Причем не за эту красотку, слишком аппетитную для своих тридцати шести лет, и не за ее семью (он вполне допускал, что мальчишки у нее — отличные ребята), а за… Шериф честно признался себе, что сам не знает, за кого или за что беспокоится. Ясно одно: он…

— Я вас слушаю! — повторила Энн. В ее голосе отчетливо слышалась капризная нотка.

Лоулесс вдруг понял, что пауза слишком затянулась, пока он предавался собственным мыслям. Кроме того, до него вдруг дошло, что его глаза задержались на вырезе блузки миссис Шилдс, и он поспешно отвел взгляд. Не хватало еще, чтобы она ответила ему улыбочкой. Лоулесс потер глаз, словно ему туда попала соринка, и заговорил:

— Парня звали Рори. Рори Тревор. Сказать откровенно, я почти не знал эту семью. Да и с Рори мне не приходилось общаться. По словам школьных учителей, одноклассников и соседей, за ним ничего плохого не водилось. Друзей у него не было. По крайней мере, ни один не объявился. Все были поражены, поначалу никто даже не хотел верить. Спокойный был парень. Учился неплохо. Правда, не играл за школу ни в футбол, ни в баскетбол, но это не важно. Из него потом так ничего и не вытянули. Что, зачем, почему? Молчал. А потом повесился. — Лоулесс глянул на женщину. Та слушала с вежливым безразличием. — Он позвонил Хокинсу прямо домой. Среди ночи. Сказал, что застрелил отца с матерью, сестер, и положил трубку. По правде сказать, Гэл спросонья подумал, что это чья-то шутка, и уже опять залез было под одеяло. Но жена Гэла тоже проснулась из-за этого ночного звонка и расслышала почти все, что говорил Рори. Она растолкала мужа, и ему пришлось-таки поехать с помощником на Канзас-стрит, 29. Да, картина была жуткая. Парень сидел и ждал полицейских на крыльце дома, внутри которого буквально плавали в крови четыре трупа. — Чарли почесал кончик носа. Он заметил в последнее время, что часто делает так, когда волнуется. Скверная привычка. Нужно избавиться. — Все это ужасно, но… так было. Сейчас вы поймете, что я имею в виду. Я оказался в доме немного попозже. Понимаете, Рори Тревор действительно выстрелил четыре раза. В ту ночь была гроза, гром так грохотал, что человек мог и не расслышать выстрелов, тем более со сна. Рори проделал все очень быстро. Просто профессионально. Сестер он застрелил выстрелами в голову, отца — в сердце. Всем троим хватило по одному выстрелу. Неплохой результат для неопытного юнца при вспышках молнии.

— А как же его мать? — невольно вырвалось у Энн.

— Мать? — Чарли улыбнулся про себя. Он вызвал у женщины интерес быстрее, чем предполагал. — Я не забыл о его матери. О ней разговор особый. Как я сказал, полиция выяснила: Рори выстрелил четыре раза. Пули были извлечены из тел Алекса и двух его дочерей. Четвертую пулю не нашли. Вообще никаких следов четвертого выстрела. Само ружье было на месте. Не нашли ничего и в теле жены Алекса — Саманты Тревор. Тем не менее она была мертва. Вот здесь мы и подошли к… на первый взгляд к полнейшему абсурду. Женщина потеряла всю кровь, всю до капли. Однако при самом тщательном осмотре на ее теле не обнаружили даже царапин, ни единой. Внутренние органы оказались целы. Все в полном порядке. На допросах Рори твердо заявил, и не раз, что, так же как и отцу, целился матери в сердце. Он нажимал курок, слышал выстрел и был уверен, что не мог не попасть матери в сердце. Тем более вообще не попасть в нее. Он лишь удивлялся, почему полиция больше всего заостряет внимание именно на ней. У меня же были свои причины задавать ему эти вопросы.