Последние два дня стали приятным исключением. Они вдвоем досмотрели фильм, затем информационную программу, и Энн пошла в душ. Когда он после душа вернулся в спальню, жена лежала под одеялом. Он весь горел желанием и с предвкушением наслаждения нырнул в постель к жене. Завывания ветра, непогода, стоявшая весь день, делали теплую постель еще приятней. В такую ночь только и заниматься любовью. Кто сказал, что желание одолевает мужчину больше всего летом? Нет, именно вот в такую ненастную осеннюю погоду, когда приходится сидеть дома, ему особенно хотелось любви. Уилл плотно прижался к Энн, но та сонным голосом заявила, что очень хочет спать. Он никак не ожидал этого и продолжал ласкать ее. Тогда Энн довольно холодно попросила оставить ее в покое, ведь ему завтра рано вставать. Уилл, глубоко разочарованный, убрал руку с ее груди. Он привык к тому, что его не хотят, и слава Богу, что в такие моменты, после резкого отпора жены, у него пропадало желание. Уилл тяжело вздохнул и лег на спину, положив правую руку так, что она касалась спины и ягодиц Энн, лежавшей на правом боку. После такого отпора сон пропал.

Уилл лежал и смотрел в потолок, слушая шум разгулявшейся за окном осени и едва различимое дыхание спящей Энн. Он даже мысленно не произнес ни единого бранного слова по адресу жены, пытался понять ее, стараясь убедить себя в том, что только так и нужно относиться к женщине, родившей тебе двоих сыновей. Уиллу вспомнился их дом в Массачусетсе, и сладкая печаль наполнила его сердце. Ветер незаметно превратился в музыку, которую они любили вдвоем с Энн слушать еще до рождения первенца. Ему представилось счастливое личико Энн, сообщающей ему о своей беременности. А музыка сливалась с ее смехом и удивительным голоском. Со стороны он видел и себя, с улыбкой просившего, чтобы она подарила ему непременно сына.

Внезапно ему пришло на ум, что во многих семьях любовь и ненависть переплетаются между собой с такой силой, что, кажется, лучше бы вообще ничего не было. Энн если сейчас уже и не любит его, то ведь раньше-то любила все-таки. Он не мог ошибиться. А с другой стороны, сколько же ненависти вылила она на него! Да что там говорить… Ненависть эта перемежалась с любовью, переплеталась с любовью, въедалась в любовь. И неизвестно, чего же было больше. Уиллу вспомнилось, как лет десять назад (они с Энн как раз подумывали о том, чтобы завести второго ребенка) один его знакомый в сердцах бросил, что все, он устал от своей семейной жизни. По его словам, иногда он готов убить (просто взять и убить) свою жену, а иногда его переполняет такая любовь, что он спрыгнул бы с крыши небоскреба, попроси его жена об этом. Да, чужие люди никогда не причинят тебе и малой толики того зла, какое терпишь от тех, кого любишь.

Потом мысли Уилла перескочили на детей. Когда они с Энн решили переезжать в Оруэлл, он больше всего волновался за них, как-то они приспособятся на новом месте. Естественно, Уилл не делал разницы между старшим и младшим сыном; он любил их одинаково сильно, хотя они были очень не похожи друг на друга. Но к Дэнни, возможно, он относился с большей теплотой. Младший всегда был тише и застенчивее Джонни, он ближе к сердцу принимал упреки матери и случавшиеся неудачи. Его робость вызывала у отца желание приободрить, успокоить, поддержать. Шилдс — самый младший чем-то напоминал Уиллу его самого в детстве. Такая же вечно всем недовольная мать и брат-забияка. Но есть небольшая разница. У самого Уилла не было бесхарактерного отца. Вообще никакого. Они с братом жили с матерью, заменявшей им и папу и маму. Поэтому-то и родители Энн с опаской восприняли решение Энн выйти замуж за парня из неполной семьи, который не имел особо радужных перспектив на будущее. Очень часто он испытывал жалость к Дэнни. Уилл очень хорошо понимал, что мальчик иногда чувствует. Хорошо еще, что здесь он нашел себе друга. Сид Абинери нравился Уиллу. Ребята отлично подходили друг другу. «В общем, — подумал Уилл, — надо признать, что в Оруэлле в целом дела идут даже получше, нежели в Гринфилде».

Затем перед глазами мужчины вдруг возникла кухня в их доме, Дэнни, жующий ветчину, приготовленную матерью, и Уилл понял какой-то частью сознания, что засыпает. Дэнни все жевал, появилась Энн и спросила, нравится ли ему завтрак. Дэнни молчал, усиленно работая челюстями; на его лице Уилл не заметил сколько-нибудь заметного удовольствия от пиши, как обычно бывало. Энн, чуть повысив голос, повторила вопрос. Дэнни перестал жевать, удивленно (и с раздражением) уставившись на мать. Она же остановилась посреди кухни, уперев руки в бока, и воскликнула:

— Тебя спрашивают! Оглох, что ли?

Дэнни выплюнул на пол то, что так и не проглотил, и тихо спросил:

— Мама, зачем ты меня кормишь этим? — Он ткнул пальцем в тарелку, и Уилл, похолодев всем телом, с ужасом увидел, что в тарелке у сына не ветчина с жареным картофелем. Совсем нет. Там лежала какая-то жижа из раздавленных жуков и мух вперемешку с кусочками не индюшатины, не крольчатины, а… человечины. — Мне не нравится! — Дэнни захныкал.

Энн спокойно взглянула на тарелку, как ни в чем не бывало, будничным голосом сказала сыну:

— Тогда выпей молока! — и кивнула головой в сторону холодильника.

Дэнни встал и потянулся к дверце холодильника, а Уилл, не в силах поверить увиденному, продолжал наблюдать как бы со стороны. Дэнни открыл дверцу, взял бутылку и… Дальше произошло то, чего не может быть. Уилл отчетливо видел (и он знал, что этого не заметили ни жена ни сын), как Дэнни крепко держит бутылку рукой за горлышко. Но бутылка внезапно (но заметно для человеческого глаза) уменьшается в размерах, точно сдувшийся воздушный шарик, и выскальзывает из руки мальчика. Уже падая, она вновь принимает прежнюю форму. Казалось, будь эта бутылка живым существом, она бы рассмеялась Дэнни прямо в лицо. В следующую секунду раздался треск разбивающегося стекла, и Уиллу даже почудилось, что он слышит чей-то смех, то ли очень далекий, то ли слабый, напоминающий смех очень больного человека. В следующее мгновение Энн, увидевшая растекавшееся по полу молоко, завопила что есть мочи на сына, дрожавшего как осиновый лист:

— Что ты натворил? Как ты посмел, паршивец? Зачем ты сделал это, тварь? Отец только что убрал на кухне! Ты не жалеешь его больное сердце.

Уилл пытается успокоить жену, разбушевавшуюся словно летний ураган в степи, но она его не слышит, а сам он почему-то не может подойти к ней, хотя стоит совсем рядом. Короткое расстояние, которое их разделяет, не желает сокращаться, как заколдованное. Из последних сил он старается приблизиться к ней, обнять и заставить замолчать; ее дикий крик режет ему уши. Но тут Уилл понимает, что кричит не Энн, а Дэнни. Глаза мальчика выпучены, лицо приняло неправдоподобный цвет спелой сливы, рот открыт от уха до уха. Заткнув уши руками, Уилл умоляет сына замолчать. Энн тоже пытается что-то сказать Дэнни. Но мальчик продолжает кричать. Он кричит так, словно увидел позади родителей некое чудовище. Уилл понимает, что не в силах добраться до сына, Энн почему-то удаляется от Дэнни, а пронзительный крик продолжается, вверчиваясь, будто сверло, в мозг Уилла. Уилл чувствует, что задыхается, ему не хватает воздуха, уже начались предсмертные судороги, он осознает, что умирает, и… просыпается. Однако есть что-то, что перешло из сна в действительность. Это душераздирающий крик Дэнни.

Уилл никак не мог сообразить, откуда доносится крик сына. Ведь рядом лежит одна Энн. Потом до него дошло, что в их доме не одна комната, к тому же есть и второй этаж. Ему показалось, он просидел минут пять, прислушиваясь к нечеловеческим воплям Дэнни, хотя на самом деле не прошло и трех секунд. Но мозг его в эти мгновения работал с необычайной быстротой. Уилл испугался. Он попытался было убедить себя, что и само пробуждение — это тоже только сон. Он спит. Но ведь во сне он находился на кухне, видел там Энн и сына, а теперь сидит в своей спальне на кровати. А Дэнни сейчас у себя в комнате. Что же с ним случилось? При мысли, что придется подниматься наверх к Дэнни, чтобы узнать, почему он поднял такой крик среди ночи, Уилла прошиб холодный пот. В конце концов, он мальчику не кто-нибудь, а отец. Сомнения улетучились, но страх оставался. Рядом заворочалась Энн, что-то забормотав, и Уилл решился. Он сунул ноги в домашние шлепанцы и бросился из спальни по лестнице вверх.