— Юноши были готовы немало платить господину Гиллему за его уроки, — продолжала Зейнаб, — поэтому он приготовил для них нечто особенное.

— Что именно? — спросил Понс.

— Все мне неизвестно, только то, в чем я сама принимала участие.

— Тогда расскажи нам, что ты видела, девочка, — нетерпеливо попросил Беренгер. — Нам еще многое нужно успеть сегодня вечером.

Зейнаб с виноватым видом отвесила поклон и снова обернулась к семье Понса.

— В тех церемониях принимали участие только юноши, господин Гиллем и его слуга Луп. Я пряталась за тонкой занавеской и играла на флейте. Думаю, перед этим они проводили время в кабинете господина Гиллема, но не уверена. Он сыпал на жаровню какие-то странные опьяняющие благовония, и иногда юноши начинали видеть то, чего в комнате не было. Мне надо было произносить отрывки из писаний древних мудрецов, так сказал господин Гиллем, я должна была их выучить и читать из-за занавески. А потом мне велели зачитать отрывок из Корана.

— И ты прочла? — спросил Беренгер.

— Нет. Во-первых, я не знала, что сказать, а потом это величайший грех читать священные стихи в таком месте, да еще преследуя коварные цели. Вместо этого я прочла рецепт приготовления овечьей головы и рубцов, как меня научила моя приемная мать. В первый раз мне было очень страшно, я боялась, что они догадаются, но все обошлось. Потом господин Гиллем вызвал духов-охранителей, а также ангела знания и просвещения. Он подсыпал в огонь какой-то порошок, и там было много дыма. В это время Луп зажег лампу за моей спиной, а я должна была воздеть руки и сделать вид, что я ангел. После этого я прочла еще несколько отрывков по-арабски…

— Что именно? — с любопытством спросил Бе-ренгер.

— Как готовить рис и печь хлеб, Ваше Преосвященство. Потом я должна была очень громко сказать: «Обратитесь в глубь себя в поисках истины и храните твердую веру в тех, кто привел вас ко мне. Лжеца и предателя ожидают тысячи демонов, несущие тысячу смертей в каждой руке, с бичами, чтобы сдирать кожу, и крючьями, чтобы раздирать плоть, и раскаленными клещами, чтобы вырвать лживый язык. Путь к просвещению коварен: но тот, кто пройдет его до конца, получит невероятную награду». Потом Луп ставил лампу, и я могла идти. Мне не нужно было оставаться с ними, — смущенно добавила Зейнаб.

— Повтори еще раз, — попросил епископ. — Заклинания, которые ты произносила.

— Да, Ваше Преосвященство, — ответила девочка и послушно повторила слова.

— Они точные?

— Да, у меня хорошая память.

— Ясно, что он хотел испугать юношей, чтобы они оставались в его власти, — произнес Берен-гер. — Но отчего они умерли?

— Им дали какой-то яд, — сказал Исаак. — Либо после того как девочка покинула комнату, либо в другой раз, о котором она ничего не знает.

— Это могла сделать женщина, которая приходила к Марку, — заметил Франциск. — Кто она? Ты не знаешь, дитя? — обратился он к Зейнаб.

— Боюсь, она больше ничего не знает, — заметил Исаак. — Я подробно ее расспросил, и, похоже, ей не позволяли покидать дом без сопровождения. Возможно, нам удастся узнать правду у Мариеты.

— У Мариеты? — переспросил епископ. — Правда и Мариета — вещи несопоставимые. Но, может быть, другие девушки что-нибудь знают. Позже у нас будет время их расспросить. Девочка, можешь подождать в прихожей. Юсуф пойдет с тобой. — Епископ подождал, пока дети вышли. — А теперь поговорим о собрании, которое состоится сегодня вечером…

Октябрьский день подходил к концу, неся прохладу и полумрак в уютную гостиную в доме Исаака. Юдифь уже не видела, куда втыкает иглу, и приказала зажечь огонь и внести свечи. К всеобщей радости, близнецы лежали на полу вдали от матери, играя с куклой, деревянным ящиком и резной лошадкой. Весь день они то и дело нарушали покой в доме. Подобно гончим, учуявшим далекую добычу, которые не могут сорваться с поводков, чтобы преследовать ее, дети знали, что за стенами дома, за рекой ярмарка в самом разгаре, а судьба, словно сговорившись с матерью, лишала их этой радости. Юдифь придвинула кресло поближе к огню, а Рахиль, упорно листавшая страницы книги, поставила рядом столик и стул. Между ними горели две яркие свечи.

Книга была написана неразборчивым почерком, но Рахиль уже к нему привыкла и быстро просматривала страницу за страницей, наполненные интересными сведениями, которые тем не менее были бесполезны для ее отца, ищущего травы или вещества, ставшие причиной смерти трех несчастных юношей.

Юдифь отложила работу и посмотрела перед собой. Рахиль подняла глаза и с ужасом увидела свою всегда такую сильную мать усталой и испуганной. Девушка уже собиралась было спросить, что случилось, когда ее внимание привлекла фраза на предыдущей странице. Рахиль еще раз перечитала эту фразу и весь отрывок целиком, пока не дошла до начала описания. Нахмурившись, она покачала головой и заставила себя вновь перечитать его, медленно и вдумчиво, чтобы убедиться, что поняла каждое слово. Рахиль разочарованно отодвинула книгу. Как и все найденное ею, этот отрывок кое-что объяснял, но там не было того, чего они все искали.

— Мама, где отец? — спросила она.

— Если ты не знаешь, Рахиль, — раздраженно ответила мать, — то откуда нам всем знать? Он почти ничего не съел за обедом, взял Юсуфа и вышел за ворота. Не говоря ни слова. — Юдифь снова взялась за работу. — А почему ты спросила?

— Я нашла кое-что в книге и хотела у него спросить, вот и все, мама. Описание очень мощного травяного средства. И я понятия не имею, где он, если только… — Внезапно Рахиль поняла, что не сможет рассказать матери про девочку-мусульманку, не упомянув при этом Ревекки, и замолчала.

— Что только?

— Только он очень спешил, мама, как будто у него было много дел, — ответила Рахиль, и это была правда. — Он не будет против, если я пойду в его кабинет и возьму другую книгу? Думаю, в ней есть больше об этом средстве, но книга слишком большая и тяжелая, чтобы нести ее сюда.

— Возьми это с собой. — Мать пододвинула к ней трехрожковый канделябр. — Ты испортишь глаза чтением.

— Да, мама.

— Мне надо заняться ужином, — сказала Юдифь, откладывая вышивание.

— Мама, Наоми сделает все, что нужно. Отдохни. У тебя усталый вид.

Юдифь удивленно взглянула на дочь.

— Что за странные вещи ты говоришь. Я не больна, моя милая. Зачем мне отдыхать? — И она поспешила на кухню.

Понс Мане решительно шел по узкой улочке вдоль реки. В правой руке он нес фонарь, а на левом плече — маленький деревянный сундук. У поворота дороги он увидел дом и остановился: последний раз, выходя через эту знакомую дверь Мариеты в Сан-Фелью, он был тощим наивным юнцом без гроша в кармане. Дом тогда принадлежал некоей Ане, Мариета еще была девушкой, а Понс ввязался в постыдное и злополучное приключение благодаря своему старшему брату. Даже теперь при воспоминании об этом его щеки горели, и он изо всех сил старался его забыть. Понс легко толкнул ворота. Они беззвучно отворились. В темноте беспокойно зашевелилась лошадь или мул.

На некотором отдалении за Понсом молча шли два человека, высокий и маленький, их мягкие кожаные башмаки почти не издавали звука на мощеной улице. Они не обратили внимания на дородного господина, распахнувшего ворота в дом Мариеты, и вошли во двор со стороны кухни с уверенностью завсегдатаев, и вскоре исчезли из виду за следующим поворотом. Тут парочка остановилась и принялась ждать, прислушиваясь. Через несколько минут они вернулись, держась как можно ближе к стене, и подошли к воротам дома Мариеты, распахнули их и вошли. По земле зацокали подковы, тихонько заржала разбуженная лошадь. Но вскоре она опять заснула, и во дворе воцарилась тишина.

Юсуф, а низенький человек на самом деле оказался мальчиком, направился к двери, распахнул ее и вошел в дом. В конце коридора, в круге света от фонаря, он увидел темную тень купца. Исаак следовал за своим учеником, осторожно прикрывая за собой дверь. Засов щелкнул еле слышно, но и этот звук заглушили тихие шаги Понса Мане. Юсуф шагнул влево, откинул занавеску, ведущую в кладовку, и провел за собой Исаака. Шаги замерли, и теперь они слышали только свое приглушенное дыхание.