Дэниел что-то говорил в ответ, но Анна уже не слышала что. Она, почти не дыша, отошла от двери, прислонилась спиной к шкафу, чтобы прийти в себя.

Слезы градом катились по лицу. Анна до боли закусила нижнюю губу, но это не помогло. Горе, переполнившее ее сердце, вырвалось наружу и било фонтаном. В том числе — и фонтаном слез.

Анна задыхалась. Она сидела, прислонившись к холодной стене, и не замечала этого. «Он не мог!!!» — кричало все внутри. Но он это сделал. Тут же перед глазами вставала ужасная картина. Зачем, зачем, Господи?

Зачем тогда все эти слова, взгляды, клятвы?

Зачем он предал?

Господи…

Анна почти в забытьи сидела на полу и плакала, обхватив голову руками. До нее доносились голоса из гостиной, но она не понимала, о чем они говорят. Анна тихонько выла, почти по-волчьи, не отдавая себе отчета в том, что делает. Вой вскоре сменился рычанием раненой тигрицы. Анна хотела было ворваться в гостиную и доходчиво объяснить, что она имеет право знать о том, когда именно мистер Глэдисон успел изменить свое отношение к ней и почему она узнала об этом не первой. Анна выпрямилась, попыталась смахнуть слезы. До нее донеслись обрывки фраз:

— Между нами все кончено, Бетси… Не кричи, прошу тебя… Все кончено… Прошу тебя, успокойся и улыбнись так, как ты умеешь. Ну вот, гораздо лучше… Все хорошо, Бетси…

Сердце Анны упало куда-то и не хотело возвращаться и приступать к своим непосредственным обязанностям. Перед глазами плавали черные круги, в груди все болело.

Убедиться! Анна рискнула еще раз посмотреть, что происходит за дверью. Теперь парочка страстно обнималась! Рука Дэниела покоилась на волосах Элизабет, хотя она же всего только несколько часов назад ласкала локоны Анны.

Господи, дай силы! Бежать. Немедленно бежать из этого дома! Никогда не смотреть больше в его глаза… И никогда никому не верить!..

Анна не нашла лучшего способа исчезнуть из дома, как через окно. Главное — быстро. И можно больше не видеть их.

Дэниел растерялся от такого «счастья», которое в прямом смысле слова само на него набросилось и достаточно бесцеремонно повисло на шее. Он, конечно, привык за годы знакомства к непосредственности и эмоциональности Элизабет. То, что произошло сейчас, только освежило в памяти воспоминания о парочке случаев…

Например, как-то раз они, зайдя в книжный магазин, провели там всего каких-то… полтора часа, потому что Бетти заинтересовалась какой-то книгой про животных «для младшего и среднего школьного возраста»: на ее обложке была изображена очаровательная лисичка. Дэниел предложил купить ее, но Бетти было просто необходимо выяснить, «что там будет дальше и чем это все закончится». К несчастью, автор этого шедевра анималистики был еще и пессимистом, что как-то не согласуется с концепцией детского писателя. В общем, повесть заканчивалась плохо. И мало того, что Дэниел больше часа был вынужден обшаривать стеллажи и выдерживать косые взгляды продавцов. Бетти, не дочитав даже последней страницы, разрыдалась от искреннего горя, именно разрыдалась — с прегромкими всхлипами, а Дэниел еще минут двадцать успокаивал ее, гладил по голове и убеждал, что все это совсем неправда, понарошку…

Кстати, потом они все же купили эту злосчастную повесть — трагедию для самых маленьких.

— Это для моего племянника Томми, — объяснила, все еще всхлипывая, Элизабет. — Пускай он тоже поплачет, а то мне кажется, что мальчишка растет бесчувственным.

Был педагогический эксперимент удачным или нет — об этом история умалчивает. То есть Дэниел предпочел не возвращаться к болезненной теме.

В другой раз огромная любовь Элизабет к животным оказалась куда более деятельной.

Недалеко от Тонбриджа есть маленькое живописное озерцо Миртслейк, которое в летнее время превращается в место паломничества праздных любителей природы. Берег водоема становится временной территорией кемпинга, и, если смотреть с ближайшего холма, кажется, что луг у озера внезапно оброс громадными муравейниками всех цветов радуги — то есть в той гамме, в какой выпускают палатки.

Элизабет и Дэниел, которым было тогда лет по семнадцать — восемнадцать, полчаса крутили педали велосипедов (это был обожаемый с детства вид транспорта) и наконец присоединились к пестрой толпе на берегу озера. День был проведен на славу: купались, загорали, бродили по ближайшим окрестностям. О возвращении домой молодые люди подумали лишь на закате. Элизабет пошла вдоль берега, чтобы собрать камушков на память о чудесном дне. И тут, к своему несчастью, ей на глаза попался… рыбак. Вполне безобидный любитель посидеть у воды с удочкой. Но Элизабет отнюдь не посчитала этого джентльмена в летах безвредным: рядом с ним стояло пластиковое ведерко, а в нем плавали обреченные и насмерть перепуганные караси — не больше пяти рыбьих малышей. Вероятно, какая-то из рыбок слишком выразительно и жалобно посмотрела на проходящую мимо Элизабет. Этого девушка вынести не смогла.

— Убийца! — надрывным шёпотом произнесла она.

Седой джентльмен с испугом огляделся, словно ожидал увидеть рядом маньяка. Но гневный взгляд Элизабет был устремлен именно на него.

— Стыдно вам, сэр, убивать для развлечения бедненьких, несчастных рыбешек! Вот вам, да, лично вам, понравилось бы, если бы вас так жестоко обманули: предложили обед, а под этим замаскировали бы убийство? А? Отвечайте!

Элизабет все ближе подходила к рыбаку, сжимая кулачки. Он отвечать все же не торопился. Вероятно, ничего подобного он еще никогда не слышал. И не проводил параллелей между рыбалкой и убийством.

— Вы — жестокий, очень-очень злой человек: вы скуки ради обрекаете на смерть маленьких рыбок, которые не то что защитить себя, а понять ничего не могут! А еще бакенбарды носите!

Дэниел хотел вмешаться, но Элизабет очень быстро перешла от праведного гнева к глубочайшему переживанию за судьбу карасей. Она тут же села на траву и расплакалась, а Дэниел и седой джентльмен ее утешали. Потом они все вместе (включая раскаявшегося убийцу рыб) выпустили малышей на волю…

А когда Дэниел поступил в университет и отправился на свое первое ночное дежурство в городскую больницу скорой помощи, Элизабет превзошла самое себя. Она проводила возлюбленного на дежурство с тем чувством, с которым патриотично настроенные женщины провожают мужей в бой за свою страну. Она целых пятнадцать минут говорила с большим пафосом о том, какое великое дело — бороться за жизнь людей и так далее, и тому подобное.

А утром… утром Элизабет уже в половине седьмого проникла в больницу. Дэниел испытал настоящий шок, когда дверь ординаторской, где он дремал, отворилась и вплыла Элизабет с огромной корзинкой для пикника, из которой торчали не поместившиеся яства, и… со связкой цветных воздушных шариков! С восторженным воплем: «Ты справился, любимый!» — она бросилась к нему на шею. Заглядывавшие в дверь две медсестры и санитар покатились со смеху.

Примерно то же чувство испытал Дэниел сейчас: острое ощущение того, что… что-то идет не так. Не так, как должно быть. Неправильно. Нелепо. Почему эксцентричная Элизабет так пылко ведет себя, зная, что он — с другой женщиной?

Дэниел был благороден. И благодарен Элизабет за ее отношение и за время, когда они были счастливы вместе. И он уважал чувства Элизабет. Поэтому он постарался успокоить ее, положив руки на плечи, и как можно мягче отстраниться. Элизабет подняла на него вопрошающий взгляд.

— Бетси, послушай то, что я скажу тебе. Только послушай очень-очень внимательно. — Дэн, как мог ласково, обнял ее за плечи. — Ты — один из самых близких моих друзей. Мы знакомы столько лет… Ты бесконечно дорога мне. И какую бы форму ни принимали наши отношения, знай, что я всегда буду любить белокурую малышку Бетси, которая шести лет от роду подарила мне свой первый поцелуй.

Дэниел сделал паузу. Глаза Элизабет лучились от тех светлых слов, которые были сказаны им сейчас.

— Но это не та любовь, на которую ты могла бы рассчитывать. Я люблю тебя, как радужные воспоминания о детских годах, о юношеских безудержных чувствах. Ты — мой белокурый ангел и навсегда останешься в моем сердце такой — как бы скверно ты себя ни вела.