— Я не думала, что ты станешь возражать, дорогая…
— Действительно, с чего бы мне возражать, — вяло проговорила рыжая сестра, остановив на Оливии бесцельный взгляд.
— Я скучала без тебя, Карли, — обезоруживающе улыбнувшись, сообщила Оливия.
— Да… скучала, — отозвалась Карли.
Оливия накинулась на нее с объятьями, после чего доверительно произнесла:
— Мне кажется, Лоренцо — это что-то удивительное. Ты со мной согласна?
— Да, я теперь только и делаю, что удивляюсь, — честно констатировала Карли.
— Ведь он был добр с тобой все это время, — заметила Оливия.
— О да, он был настоящим рыцарем! — воскликнула рыжая, истерически хохотнув.
— Карли, что с тобой, милая?! — с притворным беспокойством спросила Оливия. — Прежде ты не была такой циничной.
— Просто прежде я была глупа и слепа, сестренка. Я не видела и не знала ничего, кроме толстых книжек. И не понимала, что ты из себя представляешь. Да мало ли что было прежде, милая!
— Да о чем ты говоришь, дорогая?! — воскликнула Оливия, вновь обняв сестру. — Ты всегда была для меня примером целеустремленности, восхищала меня своей чуткостью, своим пониманием.
— Да, Оливия, я стремилась быть целеустремленной, чуткой, понимающей. Я прилагала огромные усилия над собой.
— И мы всегда взаимно дополняли друг друга, не так ли? — кокетливо щебетала Оливия.
— Я помню, что мы сестры, что мы однояйцевые близнецы. И я желаю тебе всего наилучшего, сестренка, — уверила ее Карли.
Оливия повлекла Карли за руку обратно в гостиную, она торжествовала, словно празднуя очередную триумфальную победу. Череда удивительных перемен продолжилась, когда Карли заметила, сколь изменилась обстановка в гостиной за время ее недолгого отсутствия.
Лоренцо непринужденно беседовал с ее матерью и отцом, он больше не был для них чужаком, совратителем, незваным гостем. Они общались как старинные друзья, встретившиеся после долгой разлуки.
— Рождественская пора всегда была суетной в нашем доме, Лоренцо, — призналась миссис Тейт. — Если у вас будут особые пожелания, без колебаний дайте мне знать об этом.
— О, ну что вы, миссис Тейт, о каких особых пожеланиях может идти речь! Все идеально, миссис Тейт, выше всяких похвал, миссис Тейт.
За ужином Карли хранила молчание, да ее никто и не вызывал на откровенность. Она лишь сообщила, что на ночь не останется, предполагая вернуться в Лондон. Отговаривать ее никто не стал. Лоренцо Доменико сказал, что доставит ее по назначению.
— Я скоро вернусь, дорогая, — проговорил он, поцеловав в щеку другую сестру.
— Я буду ждать, — томно прошептала Оливия, когда его рука легла ей на бедро, при этом не смутилась не только она, но и родители были просто в восторге от головокружительно разворачивающегося романа.
Семейство уже знало о степени состоятельности жениха, о квартире в центре Лондона, о личном самолете и обо всем прочем, о чем он счел нужным рассказать.
В лимузине Карли не проронила ни звука. Лоренцо тоже был молчалив.
Карли понимала, что впервые в жизни она достигла абсолютного равнодушия к происходящему. Казалось, больше ничто не может ее задеть, тем более обидеть, обречь на страдание. Она не испытывала ни гнева, ни разочарования, ни сожаления, ни любого иного чувства. Она лишь спешила остаться в одиночестве, чтобы обдумать все, что произошло с ней за столь короткое время.
— Лоренцо, — сказала девушка, прибыв на аэродром. — Я знаю, как ты спешишь вернуться туда. Ты мне ничем не обязан. До Лондона я доберусь сама… И прости за все… — сама не зная зачем, присовокупила Карли.
— За что я должен тебя простить? — осведомился Лоренцо.
— Ты вовсе не обязан был быть со мной так любезен, — объявила она.
Но слезы все-таки брызнули у нее из глаз. Карли хотела отвернуться, однако Лоренцо не дал ей сделать этого. Целуя раскрасневшееся лицо, он нежно осушал губами ее слезы.
— Глупая ты у меня, Карли. Какая же ты все-таки глупышка! — с восхищением твердил он, стискивая ее в своих объятьях.
Улететь в Лондон они не смогли. Метеослужбы объявили штормовое предупреждение. В дом Тейтов никто возвращаться и не помышлял. Они сняли люкс в отеле Манчестера.
— Рождество в Манчестере! — торжественно объявила возродившаяся к жизни Карли.
— Рождество вдали от семьи, — добавил Лоренцо.
— Благословенное Рождество!
— Избавительное, — добавил он.
— И как тебе моя семейка? — смеясь, спросила девушка.
— О, блеск! В особенности Оливия. Я от нее в восторге. Форменная кукла: самодовольная и глупая.
— Но красивая, — отметила Карли.
— Она такая не одна. Тебе это известно. Сомневаешься — посмотри в зеркало.
— А мой папа? — спросила рыжая.
— Образцовый подкаблучник, — коротко подытожил итальянец. — С ним приятно поболтать.
Интересный человек с занимательными историйками. Но… в сущности, он милый парень.
— Ты действительно так думаешь? — спросила Карли.
— Да. Таково мое искреннее мнение.
— Я люблю своего отца, — грустно проговорила девушка.
— Понимаю…
— А моя мама? — опасливо спросила она.
— Она сама не ведает, что творит. Ей кажется, будто она контролирует события своей жизни. Твоя мать не просто заблуждается. Она рабски зависит от всего того, что в принципе не должно представлять какой-либо ценности, а самое дорогое в своей жизни она, к сожалению, не способна разглядеть. Это трагично. И это все, что я могу сказать о твоей матери.
— Лоренцо, постой, — сказала Карли. — Я знаю, слова тебе даются легко. Но мы сейчас не в суде. И мне нужна твоя предельная искренность.
— Она тебе достанется, — шутливо заверил он. — Вот только сбросишь все свои одежки…
— И это все, о чем ты думаешь? — с улыбкой упрекнула его Карли.
— Как ты считаешь, почему твоя мать так превозносит Оливию?
— И почему же? — с притворным легкомыслием спросила девушка.
— Она боится, что эта ветреница не сможет найти себе мужа и остепениться, поскольку на карьерный успех ей вряд ли стоит рассчитывать. Твоей матери втемяшилось, что если она будет создавать той безукоризненное реноме, пестовать в ней жеманное создание, то дело сдвинется с мертвой точки. А требовать что-либо от Оливии, как она требует от тебя, мамаша не в состоянии. Оливия, как все проблемные дети, более любима, потому что стоит больших хлопот. Она своими повседневными капризами и нелепым жеманством полностью подчинила себе вашу мать. И поверь, Карли, тебе не стоит обижаться. Жизнь всех рассудит. Поэтому ты обязана жить, не оглядываясь на них и их мнение… Но давай забудем о них… Помнишь, о чем я просил тебя вчера?
— Помню, — ответила Карли.
— Оно с тобой?
— Если ты имеешь в виду свое письмо, то да, я захватила его.
— Надеюсь, ты его не вскрывала?
— Нет, ты же просил меня не делать этого, раз уж я не удосужилась заглянуть в почтовый ящик перед собеседованием, — четко процитировала его довод Карли.
— В таком случае, мне не терпится, чтобы ты прочла его, дорогая, — объявил Лоренцо, улегшись на постели на живот и подперев подбородок кулаками.
Карли церемонно достала конверт из сумочки, неторопливо вскрыла его, развернула лист.
— Вслух? — спросила она.
— Нет-нет. Это же личное. Читай глазами, — скромно дозволил он, оставшись наблюдателем.
Карли внимательно прочитывала размашистые строки, оставленные любимым почерком. Ее лицо изменялось стремительно, и вот уже слезы блестели в глазах, но то были слезы нелицемерной радости.
Девушка дочитала письмо до конца. И долго смотрела на финальные строки, впитывая зрением и разумением пылкость его признаний.
Она прижала лист к груди и присела на край постели, приникнув к Лоренцо лицом.
— Прости меня, любимый… Если бы я только знала! Сколько я пережила всяческих сомнений и разочарований после этого собеседования…
— Всегда проверяй свою почту, любимая, — назидательно проговорил наставник. — Все твои сомнения и разочарования я видел в твоих глазах. Ты, Карли, чистая и удивительная. Ты напрочь лишена притворства, и за это я тебя обожаю.