– Наше знакомство началось довольно странно, милостивый государь, – сказала я. – Вы оригинально заговорили со мною вчера вечером, а я слишком опрометчиво заговорила с вами сегодня утром. Примите мои извинения и посмотрим, не станем ли мы, наконец, справедливыми по отношению друг к другу. Мне еще нужно сказать вам несколько слов. Вы не сочтете с моей стороны слишком большой бестактностью, если я замечу вам, что вы и меня могли бы пригласить присесть в вашем доме?

Он добродушно засмеялся и повел меня в дом.

Мы вошли в комнату, где принимал он Луциллу, и сели на стулья под окнами так, как он с нею сидел, с тою только разницей, что на его место села я, и теперь лицо его было обращено к свету.

– Мистер Дюбур, – начала я, – вы, конечно, уже догадались, что я слышала, что говорила вам мисс Финч на прощанье.

Он поклонился в подтверждение моих слов и начал нервно играть вазочкой, которую Луцилла оставила на столе.

– Как намереваетесь вы поступить? – продолжала я. – Вы говорили об участии, которое чувствуете к этой молодой девушке. Если оно истинно, то вы постараетесь заслужить ее хорошее мнение, исполнив ее желание. Скажите мне прямо, прошу вас. Хотите ли вы бывать у нас, как порядочный человек, убедивший двух дам, что они могут принимать его в качестве соседа и друга, или хотите вы заставить меня предупредить димчорчского ректора, что некая сомнительная личность пытается навязать свое знакомство его дочери?

Он поставил вазочку на стол и побледнел как полотно.

– Если бы вы знали, сколько я страдал, – заговорил он. – Если бы вы испытали то, что я принужден был вытерпеть…

Голос его оборвался. Слезы проступили в его кротких глазах; голова его опустилась; он замолчал.

Как все женщины, я люблю, чтобы мужчина был мужчиной. В словах этого Дюбура было, на мой взгляд, что-то слабое, женственное. Он не только не тронул меня, а едва не вызвал у меня чувство презрения.

– Я также страдала в жизни, – возразила я. – Мне тоже приходилось много терпеть. Но разница между нами та, что я не упала духом. На вашем месте, сознавая себя честным человеком, я бы не позволила даже тени подозрения лечь на меня. Во что бы то ни стало, я бы оправдалась. Я постыдилась бы плакать, я стала бы говорить.

Это задело его. Он вскочил на ноги.

– Глядели ли на вас сотни бесчувственных глаз? – заговорил он с жаром. – Указывали ли на вас безжалостно пальцами, куда бы вы ни пошли? Выставляли ли вас газеты, на позор? Разнесла ли фотография вашу постыдную известность по окнам всех лавок?

Он опустился на стул, в отчаянии ломая руки.

– О! Эти люди! – воскликнул он. – Ужасные люди! Я не могу уйти от них, не могу спрятаться даже здесь. И вы глядели на меня, как другие, – вскричал он сердито, обращаясь ко мне. – Я это заметил, когда вы прошли мимо меня вчера вечером.

– Я здесь вижу вас в первый раз, – отвечала я. – Что касается до ваших портретов, то кто бы вы ни были, я понятия о них не имею. Мне слишком было тяжело и трудно до приезда сюда, чтобы заглядывать в окна лавок. И вы, и ваше имя одинаково незнакомы мне. Если в вас есть хоть какое-нибудь чувство собственного достоинства, скажите мне, кто вы. Ну, признавайтесь же. Вы понимаете сами, что зашли слишком далеко, что на этом остановиться нельзя.

Я схватила его за руку; его вспышка сильно взволновала меня; я едва помнила, что говорю и делаю. В эту минуту мы бесили, мы сводили друг друга с ума. Рука его судорожно сжала мою руку, глаза его дико глядели в мои глаза.

– Читаете вы газеты? – спросил он.

– Да.

– Вы видели в них…

– Я не видела имени Дюбур.

– Мое имя не Дюбур.

– А как же?

Он вдруг наклонился ко мне и шепнул мне свое имя на ухо.

Я в свою очередь вскочила на ноги, как пораженная громом.

– Боже правый! – вскричала я. – Вы тот человек, которого в прошлом месяце судили за убийство и едва не повесили по ложной улике, связанной с часами!

Мы глядели друг на друга молча. Нам обоим нужно было прийти в себя. Я могу воспользоваться этой обстановкой, чтоб ответить на два вопроса, возникающие в вашем уме. Как подвергся Дюбур уголовному суду, и какую связь имело его дело с часами? Ответом на оба эти вопроса может служить рассказ, который я называю лжесвидетельством часов.

Передавая этот любопытный рассказ, почерпнутый мною из находящихся у меня газетных отчетов, я буду называть нашего нового броундоунского знакомого тем именем, которым он сам назвался. Во-первых, это было девичье имя его матери, и он имел право называться им, если угодно. А во-вторых, наша семейная драма в Димчорче разыгралась в пятьдесят восьмом и пятьдесят девятом годах, теперь все давно уже кончено, и настоящие имена никому не могут быть нужны. Дюбуром мы начали, так Дюбуром и кончим.

В летний вечер, несколько лет тому назад, на поле близ одного города, в западной Англии, нашли тело убитого человека. Человек этот был плотник, из города, и не слишком хорошую имел репутацию. В тот вечер дальний родственник его, служивший управляющим у одного соседнего землевладельца, проходил случайно по кладям, ведущим с поля на дорогу, и встретил на них поспешно идущего с поля человека. В этом человеке он узнал мистера Дюбура, которого знал в лицо. Они разошлись в противоположные стороны. Через некоторое время, как позже рассчитали, через полчаса, управляющий шел назад той же дорогой. Дойдя до кладей, он услышал крик и пошел на поле узнать, что случилось. Он увидел несколько человек, бегущих к мальчику, который стоял в отдаленном углу около забора и громко кричал. У ног мальчика лежало ничком мертвое тело со страшной раной на голове. Часы, вывалившиеся из кармана, лежали тут же. Они остановились, очевидно, от сотрясения при падении убитого на половине девятого. Тело было еще теплым. Кроме часов нашли у убитого нетронутыми и деньги, и другие более или менее ценные вещи. Управляющий тотчас же узнал в убитом упомянутого выше плотника.

На предварительном следствии остановка часов на половине девятого была принята за хорошее вещественное доказательство того, что удар, сваливший плотника, нанесен был в это время.

Затем возник вопрос: видели ли кого-нибудь подле тела в половине девятого? Управляющий заявил, что встретил мистера Дюбура, поспешно уходящего с поля, именно в этот час.

На вопрос, поглядел ли он тогда на часы, он сознался, что не поглядел. По некоторым обстоятельствам, запечатлевшимся в его памяти, он был, однако, уверен, что не ошибается в своем расчете. Ему выдвигали разные возражения, но он стоял на одном, что видел мистера Дюбура, поспешно уходившего с поля в половине девятого. На половине девятого остановились часы убитого.

Не видели ли еще кого-нибудь поблизости около этого времени? Никто никого не видел. Не нашлось ли орудие, которым нанесен был удар? Нет, не нашлось. Не имел ли кто злобы против убитого (так как убийство, очевидно, совершено было не с целью грабежа)? Известно было, что он водился с сомнительными личностями, но ни на кого, в частности, не падало в этом случае подозрение. В такой ситуации оставалось только пригласить мистера Дюбура, хорошо известного и в городе, и за городом как человека с состоянием и безукоризненной репутации, выяснить у него некоторые сведения о происшедшем.

Он тотчас же подтвердил, что проходил полем. Но в опровержение слов управляющего, он заявил, что поглядел на часы, идя по кладям, и что на его часах было ровно четверть девятого. Пять минут спустя, то есть за десять минут до совершения убийства, он зашел к одной даме, жившей неподалеку, и оставался у нее до трех четвертей девятого, по его часам.

Защита состояла в так называемом alibi. Она вполне удовлетворила друзей мистера Дюбура. Но для удовлетворения правосудия нужно было еще свидетельство дамы. Между тем мистеру Дюбуру предложен был чисто формальный вопрос: знал ли он убитого человека?

С некоторым замешательством мистер Дюбур сознался, что поручил этому человеку, по совету приятеля, одну работу. На дальнейшие расспросы он дал следующее показание. Работа была выполнена очень дурно, цена названа непомерная, плотник на сделанное ему замечание отвечал крайне грубо, возник крупный разговор, кончившийся тем, что мистер Дюбур схватил плотника за воротник и вытолкал его из дому, обозвав бесстыдным негодяем, пригрозив, что побьет его до смерти, если он только посмеет показаться ему на глаза. Затем мистер Дюбур заявил, что искренно пожалел о своей вспыльчивости, как только успокоился, и подтвердил клятвой, что со времени описанной сцены, происшедшей шесть недель тому назад, он более не видел этого человека.