В 23.00 этот приказ был объявлен всему населению через местное радиовещание, а к утру отпечатан и расклеен по городу.
После занятия Новогрудка 31-й танковый полк и пехота из подвижной группы были выдвинуты вперед на 3–4 км западнее и юго-западнее для обеспечения выдвижения главных сил корпуса, которые уже были на подходе к городу.
В сопровождении начальника новогрудской полиции и его адъютантов, которые встретили меня еще на подступах к городу, вместе с комиссаром корпуса Щукиным и адъютантом Егоровым мы выехали проверить, как расположился танковый полк. В качестве охраны нас сопровождали две бронемашины – одна впереди, другая позади нас. Не успели мы выехать за город на шоссе, ведущее на юго-запад, как нас осветили огни автомашины. За ней двигалась целая колонна. Я приказал командиру бронемашины, шедшей впереди, изготовить пушку и пулемет и остановить неизвестные машины.
Из передней машины вышел франтоватый полицейский офицер и на мой вопрос: «Кто вы такой? Куда следует колонна?» – отрапортовал: «Я начальник барановичской полиции. Следую по приказанию начальства в г. Лида».
После небольших препирательств со стороны начальника барановичской полиции и предупреждений с моей стороны применить силу в случае неповиновения его люди были обезоружены и задержаны.
Утром 18 сентября я вновь был в г. Новогрудке. К этому времени все боевые части корпуса уже прошли этот рубеж и лишь тылы подтягивались к городу. Вскоре сюда прибыл секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко и с ним член Военного совета Белорусского фронта[5] дивизионный комиссар И. З. Сусайков. Я доложил им обстановку и о том, что было уже сделано по организации временного гражданского управления в городе, а также о принятых мерах по вылавливанию оставшихся вражеских элементов. Всю ночь 17-го, затем 18 и 19 сентября в городе то и дело возникала стрельба. При вылавливании бандитов мы потеряли несколько человек красноармейцев и командиров.
После стокилометрового марш-броска, который осуществили части корпуса в течение 17 сентября, нужен был не столько отдых для бойцов, сколько приведение частей в порядок, проверка боевой техники, заправка горючим, пополнение боеприпасами, подтягивание тылов и т. д. На это было решено потратить часть дня 18 сентября, вторую часть – на подготовку к дальнейшим действиям.
В соответствии с общей задачей, поставленной корпусу, я решил объединить все наши танковые полки в одну подвижную группу, самому возглавить эту группу, чтобы ускорить продвижение на запад и уже на следующий день овладеть городом Волковыском, а затем городами Гродно и Белостоком. Мое решение утвердил командующий конно-механизированной группой И. В. Болдин.
Все шло в основном хорошо, однако не без некоторых шероховатостей и неприятностей. Проверяя подготовку танков к дальнейшему походу, я обнаружил, что горючего остается мало, хватало только до Волковыска, если танки использовались бы только как средство передвижения. Но ведь они являются боевыми машинами, должны вести бой и в любую минуту быть готовы к движению. Служба тыла фронта медленно развертывала свою деятельность и не успела своевременно подвезти горючее к быстро ушедшим вперед частям.
Решено было из каждых трех машин одну оставить совершенно без горючего, сливая из нее бензин для передачи двум остальным. Таким образом, две трети танков и бронемашин становились полностью боеспособными. Треть же машин оставалась на месте без горючего и должна была дождаться его подвоза, а затем двигаться вслед за передовыми частями. Само собой разумеется, что переливание горючего потребовало известного времени.
Кроме этого, обстановка усложнялась еще и тем, что в ночь с 18 на 19 сентября были обнаружены шесть колонн польских войск, двигавшихся из Слонима в направлении на Лиду, перерезая в нескольких местах наши маршруты. Приходилось ввязываться в ночные бои. В эту ночь было захвачено около 2000 польских солдат и офицеров.
Когда уже все было готово к выступлению, во втором часу ночи 19 сентября в район нашей вновь созданной танковой группы прибыл член Военного совета конно-механизированной группы Т. Л. Николаев. Неожиданно пришлось выслушать упреки в медлительности продвижения. И это в то время, когда мы за сутки прошли 100 километров!
Мой доклад, объясняющий задержку из-за недостатка горючего, Николаев прервал, уловив прямой упрек в свой адрес, ибо он отвечал за работу тыла, и в частности за обеспечение подвижных частей горючим. Он разгневался, стал обвинять меня в том, что я боюсь двигаться вперед, тяну время… Обидно такое слушать, но что поделаешь – начальство.
– Двигайтесь с танками за мной. Я буду впереди, – приказал в заключение разговора Николаев.
Я предупредил его, что впереди польские войска, с которыми в любой момент возможно столкновение, поэтому ему лучше бы не ехать впереди войск, тем более без надежной охраны. На это мое замечание Николаев нервно дернул плечом, сказал что-то непонятное и, приказав своему шоферу заводиться, умчался вперед. Предвидя, что Николаев попадет в какую-либо неприятную историю из-за своей горячности, я поспешил завершить дела. Закончив с заправкой горючим и отдав распоряжение полкам на марш в направлении Волковыска, до которого оставалось свыше 100 км, я сел в машину, где были уже комиссар Щукин и представитель Генштаба. Колонны следовали за нами.
Впереди нас двигалось боевое охранение: взвод бронемашин, затем четыре счетверенных пулемета на полуторатонках и взвод быстроходных танков. Так полагалось двигаться в районе боевых действий старшему командиру. Стояла темная ночь. Накрапывал мелкий дождик, дул не сильный, хотя насквозь пронизывающий ветер. Поразительно то, что эта неприятная осенняя погода не действовала на людей угнетающе, настроение оставалось хорошим.
Едва мы проехали 6–7 км, как на дороге увидели машину Николаева, окруженную польскими офицерами, которые учинили ему форменный допрос. Наше охранение – броневики, а затем и моя машина подошли к голове колонны польских войск. Заметив нас, несколько офицеров подняли руки, подавая знак остановиться, и быстро направились к нам.
Я спокойно вышел из машины, посмотрел, не видно ли наших танков, которые следовали за нами. Шум был слышен, но поворот дороги пока скрывал их, затем быстрым шагом, решительно направился к группе офицеров, окруживших Николаева. Один из них наполовину по-русски, наполовину по-польски резко крикнул мне: «Руки вверх, вы пленный!» Я сделал вид, что ничего не понял, и попросил повторить по-русски. Мне нужно было выиграть несколько минут.
Поняв мой маневр, командир зенитно-пулеметного эскадрона старший лейтенант Габитов направил счетверенные пулеметы вдоль польской колонны. Броневики в это время тоже стали поворачивать свои башни и готовиться к открытию огня.
– Кто начальник колонны? – спросил я в упор офицера, стоявшего ближе всего ко мне.
– Я начальник колонны. А вам что за дело? – нехотя и не сразу, с каким-то пренебрежением в голосе ответил мне стройный офицер в чине полковника.
– Приказываю вам немедленно освободить задержанного советского командира, – сказал я начальнику колонны и, не обращая внимания на его реакцию, повернулся к Николаеву со словами: – Прошу вас, товарищ Николаев, пройти в машину, я сам закончу с ними разговор. А вам, господин полковник, приказываю сдать оружие, а затем распорядиться сделать то же самое и подчиненным вам людям.
Эти слова будто хлестнули полковника, он отпрянул и воззрился на меня округлившимися глазами, как бы протестуя: по какому такому праву я приказываю ему, польскому офицеру?
Пока мы переговаривались, наши бронемашины стали пробираться по обочине дороги вдоль польской колонны, с тем чтобы в случае надобности можно было действовать сразу по всей колонне, тем более что вот-вот должны были подойти наши танки.
Как только бронемашины прошли первые 15–20 м, к ним бросились польские солдаты, некоторые изготовились стрелять по нашим машинам и солдатам.
