Никто этой телеграмме не поверил, так как в то время немцы ночных воздушных налетов, да еще таким количеством самолетов, не совершали. Сообщение мне показалось неправдоподобным, и я решил лично выяснить все на месте.

Но на командном пункте командира 62-го стрелкового корпуса, куда я немедленно выехал, сделать это было нелегко, так как командный пункт находился в лесу в 50 км от передней линии, и генерал Карманов, к сожалению, очень мало знал о том, что происходит в войсках.

Вместе с Кармановым я выехал в штаб 126-й стрелковой дивизии, который располагался в лесу, на расстоянии 25–30 км от полков. Мне удалось выяснить, что командир 166-го стрелкового полка после небольшого артиллерийского огневого налета противника по боевым порядкам полка оставил свой командный пункт. Сообщение же о 200 самолетах, как я и предполагал, оказалось вымыслом.

Командира пришлось отстранить от должности. Приказано было собрать 166-й стрелковый полк, поддавшийся панике, и силами двух резервных батальонов контратаковать гитлеровцев, уже подходивших к району расположения штаба дивизии. Контратакой руководил я сам, одним батальоном – командир корпуса, другим – командир дивизии, тоже генерал. Мне хотелось, чтобы генералы понюхали пороху и обстрелялись, научились руководить войсками.

Надо сказать, что наши артиллеристы работали мастерски и батальоны дрались отлично, генералам же в этом бою здорово досталось. В другое время я бы от души посмеялся над ними, но тут мне было не до смеха – при близком пролете артиллерийского снаряда меня контузило, причем сначала отбросило в сторону, затем ударило о землю, фуражка при этом куда-то улетела. Несмотря на массированный огонь врага, мы отбросили гитлеровцев на несколько километров. Затем надлежало ввести свежие войска и занять новую линию обороны.

К этому времени был собран 166-й стрелковый полк. Людей набралось немало – более двух батальонов. Явился и сам командир полка. Я побеседовал с офицерами и установил, что потери полка в бою были совсем незначительными. Отход же начался потому, что полк лишился управления, ибо командир проявил малодушие, он сбежал первым, бросив оборонительную полосу по реке Западная Двина. Командир полка Зайгулин был отстранен от должности и предан суду военного трибунала.

Вновь назначенный командир полка уверенно повел часть в наступление. Батальоны устремились в решительную атаку и отлично дрались с врагом. На этом участке в последующие дни оборона была устойчивой.

К концу второго дня нашего пребывания на участке 62-го стрелкового корпуса мне доложили, что на правом фланге армии противник прорвал Себежский укрепленный район и в районе Себежа продвинулся на 30 км. Соседняя 27-я армия отошла. Это и поставило под удар правый фланг 22-й армии. Как стало известно теперь из немецких источников, против семи дивизий 22-й армии наступало 16 дивизий врага.

Мы немедленно выехали на участок 51-го стрелкового корпуса, которым командовал генерал-майор А. М. Марков. Нам предстояло проехать около 200 км, маршрут лежал через Невель. По пути мы заехали в штаб армии, откуда я донес маршалу Тимошенко о мероприятиях, проведенных в районе Дисна – Ворковичи.

Не доезжая Себежа, мы встретили командира и комиссара Себежского укрепленного района. Они оставили укрепленный район, так как считали, что не смогут его удержать. Пулеметные батальоны, составлявшие гарнизон укрепленного района, отступали. На мой вопрос, почему они здесь, за десятки километров от своего командного пункта, полковник, волнуясь и путаясь, доложил, что укрепленного района больше не существует, что все пулеметные батальоны погибли.

«Ну и трусы!» – подумал я, но не стал подробно разбираться в сути, а приказал им сесть в машину и следовать за мной.

Перед Себежем стали встречаться большие группы красноармейцев, в беспорядке отступавшие. Это были те самые пулеметные батальоны, которые в паническом воображении их командования были «уничтожены». Остановив пулеметчиков, я установил, что никто их не разбивал, просто они, поддавшись панике, оставили укрепленный район и отходят.

Я приказал командованию укрепленного района приостановить отход и вернуться на оставленные позиции.

Через некоторое время мы уже были в районе боя за город Себеж на участке 717-го стрелкового полка 170-й стрелковой дивизии.

Командир полка доложил мне, что ведет бой с превосходящими силами противника и что положение угрожающее. Он передал мне карту, только что захваченную у немецкого офицера, на которой был нанесен план немецкого наступления.

Личным наблюдением и по захваченным документам я определил, что здесь, на себежском направлении, наступает не менее двух немецких дивизий с танками. Их удар принял на себя один 717-й стрелковый полк под командованием майора М. И. Гогигайшвили[37] и геройски сражался, сдерживая превосходящие силы врага.

На этом примере исключительной стойкости и героизма личного состава 717-го полка, наблюдая его действия в бою, я еще раз убедился в высоких достоинствах наших солдат и командиров. Две усиленные немецкие дивизии вели наступление на один полк. Спокойно и уверенно звучал голос майора Гогигайшвили. Решения принимались им сразу же и учитывали последующее развитие событий. Он экономно и удачно использовал огневые средства, особенно артиллерию, четко решал вопросы взаимодействия, ни на минуту не терял управления подразделениями. Уверенность командира передавалась всем подчиненным, и они мужественно и умело парировали таранные удары превосходящих сил врага.

Это был один из многочисленных примеров героизма и боевого искусства наших воинов, ярко проявившихся и в первые неимоверно тяжелые недели войны. А рядом поведение командира Себежского укрепленного района, по вине которого были оставлены подготовленные позиции при отсутствии существенного нажима со стороны врага. Сопоставление убедительно показывало огромную важность дела подбора и подготовки командных кадров в мирное время.

Я подчинил командиру полка пулеметные батальоны укрепленного района и заверил его, что скоро подойдут резервы. Резервов же в действительности близко не имелось, кроме одного танкового батальона, который в тот момент находился в 50 км от места боя.

Очень скоро мы были на командном пункте командира 170-й стрелковой дивизии генерал-майора П. К. Силкина. Он являлся командиром боевого участка, ему подчинялись укрепленный район и все войска, оборонявшие этот район. Я помог Силкину и его заместителям разобраться в обстановке и наладить управление войсками. Люди они были еще не обстрелянные, и им было трудно в сложной обстановке.

К вечеру мы опять побывали на участке 717-го стрелкового полка, чтобы посмотреть, как там развиваются события, подошли ли танки, как действуют пулеметные батальоны укрепленного района.

В 3–4 км от Себежа мне встретилась небольшая группа людей, понуро бредущих по обочинам дороги. Я остановился, остановились и встречные.

Это были красноармейцы одного из батальонов укрепленного района.

– В чем дело, куда вы идете? – спросил я их, выходя из машины.

Они молчали, еще ниже понурив головы. Я понял, что это были те, кто спасовал в бою. Они стыдились теперь смотреть друг другу в глаза.

– Бойцы, – сказал я, – вы напрасно ушли с передовой, враг страшен лишь тогда, когда его боятся. Есть среди вас сержанты?

Вперед робко вышел человек с двумя треугольниками на петлицах. Я спокойным тоном, но строго приказал:

– Товарищ сержант, постройте людей и немедленно отведите их в свою часть и сдайте командиру батальона и скажите ему при этом, что заместитель командующего войсками Западного фронта генерал-лейтенант Еременко задержал этих людей, когда они уходили в тыл…

В этот момент (я еще не окончил отдавать приказ сержанту) выскочил из группы на обочину дороги здоровенный детина в военной форме и, обращаясь к солдатам, закричал истошно:

– Не слушайте его, братва, не будем воевать, идем по домам, а ты… (гневно обращаясь ко мне) замолчи… – И одновременно, повернувшись ко мне лицом (до этого стоял ко мне боком), вскинул карабин на руку. Мой адъютант Хирных, стоявший рядом со мной, и три солдата, до этого стоявших безучастно, бросились к провокатору, обезоружили его и связали.