– Вот видите, товарищи, кого вы послушались, – сказал я.

– Да, это он мутил воду! Все толковал, что нас предали и что война проиграна, – раздались возмущенные голоса.

– Это ложь, – отозвался я. – Военный трибунал выведет на чистую воду этого изменника Родины.

Найдя глазами тех, кто наиболее решительно двинулся против провокатора, я сказал им:

– Товарищи, ваше место на передовой. Помните, что русских никогда и никто не побеждал, а советских людей тем более никто не победит. Гитлеровская армия будет разбита.

Люди построились, подтянулись и быстро пошли в свои части. Я был уверен, что они больше никогда не спасуют перед опасностью.

В пору наших временных неудач вместе с высоким патриотизмом и самоотверженной доблестью подчас проявлялось и малодушие. Этим умело пользовались враги. Нужны были повседневная разъяснительная работа, воспитание бдительности, стойкости, мужества. И наша партия сумела вдохнуть в сердца бойцов уверенность в победе.

Благодаря принятым мерам наступление противника в районе Себежа на некоторое время было задержано. Мы возвратились в штаб 22-й армии. Я был утомлен (четверо суток не спал вовсе), хотелось выспаться, но отдохнуть не пришлось. Начальник штаба генерал-майор Г. Ф. Захаров доложил, что на левом крыле армии, в районе Витебска, на стыке 22-й и 20-й армий, враг еще вчера,

9 июля, перешел в наступление. 98-я стрелковая дивизия, оборонявшаяся на витебском направлении на широком фронте, отброшена и сосредоточивалась в лесах северо-западнее Городка. Направление Городок – Невель, по сути дела, осталось открытым.

– Какие есть резервы в районе Невеля? – спросил я Захарова.

– Есть четыре танка и четыре противотанковые пушки на быстроходных тракторах «Комсомолец» в составе отряда охраны штаба и один противотанковый полк, только что сосредоточенный севернее Невеля в армейский резерв.

После обмена мнениями и уяснения обстановки было решено подчинить противотанковому полку четыре танка и противотанковые пушки на тракторах «Комсомолец», усилить его ротой пехоты в количестве 40–50 человек и выбросить полк в направлении Городка с задачей задержать продвижение противника и не допустить его к Невелю до подхода наших резервов.

Противотанковый полк с приданным ему усилением выступил по тревоге в 16 часов 10 июля из района Невеля по шоссе Невель – Городок. Мы с группой офицеров выехали в этот полк уже в сумерках. Не доходя 20 км до Городка, полк остановился, здесь мы его и нагнали. Командир полка доложил обстановку и свое решение организовать на достигнутом рубеже оборону. Ему было приказано оставить один дивизион на этом рубеже, который очень удачно прикрывался озерами и болотами, недоступными для танков, дефиле же между непроходимыми участками местности могло простреливаться огнем орудий прямой наводки.

Полк и вместе с ним мы двинулись дальше. В 12 км от Городка на очень выгодной позиции была поставлена еще одна батарея. Она могла простреливать огнем дорогу и прилегающую к ней проходимую полосу местности. Таким образом, уже создавалась глубина нашей обороны, правда, пока что только вдоль дороги.

Продвижение оставшихся сил полка и средств усиления продолжалось так: танки двигались впереди, один из танков нес службу дозора (было светло – стояли белые ночи), за танками следовали две наши машины и командир полка. За нашими машинами двигались 45-мм пушки на тракторах «Комсомолец», за которыми шел дивизион 85-мм пушек.

Вдруг дозорный танк передал, что обнаружил противника, и остановился. Три бронемашины противника вышли на северную окраину Городка и, заметив наш танк, открыли огонь. Наши танки ответили. После четвертого выстрела одна бронемашина противника загорелась, а остальные попятились назад и скрылись за домами.

Мы решили организовать здесь последний рубеж обороны с задачей не допустить выхода немцев из Городка. В соответствии с этим решением артиллерийскому дивизиону, которым командовал капитан Чапаев (сын Василия Ивановича Чапаева), было приказано занять огневые позиции влево от дороги в 2,5 км севернее Городка, а 45-мм пушкам, командовать которыми я назначил одного инженера 3-го ранга, занять позиции вправо от дороги. Промежуток между артиллерийскими позициями на дороге заняли танки. Впереди были поставлены танки БТ-7 и Т-34, а в глубине, на удалении 150–200 м, – танки КВ. Огневые позиции артиллерии прикрывались ротой пехоты в количестве 40 человек из отрядов охраны штаба 22-й армии.

Враг, обнаружив наше выдвижение к Городку, усилил свои передовые части. Появились 3–4 танка, 5–6 бронемашин и до роты мотопехоты.

Как только мы заметили их появление, наша артиллерия, танки и стрелки открыли сильный огонь. Мы оказались в выгодном положении: наши огневые средства к этому времени были уже изготовлены к бою, а противнику пришлось развертываться под огнем.

В результате непродолжительного боя половина гитлеровских танков и бронемашин была подбита. Остальные повернули назад и скрылись в городе. Настроение у танкистов, артиллеристов и пехотинцев заметно поднялось, для них это была первая, хотя и небольшая, победа в первом в их жизни бою.

Задача заключалась в том, чтобы выиграть 15–18 часов, пока сюда подойдет 214-я стрелковая дивизия, выгружавшаяся из эшелонов между Невелем и Великими Луками. Я уже отдал ей приказ двигаться комбинированным маршем и выделил в распоряжение дивизии 100 автомашин. Дивизию отделяло от нас около 90 км.

Мы не знали точно, какими силами располагает враг в районе Городка, но решили держаться упорно, применяя военную хитрость. Как только мы сбили передовую группу бронемашин противника, я приказал открыть огонь из всех видов оружия. Огневой налет длился около 20 минут. Создавалось такое впечатление, что стреляет не менее 50 пушек и целый батальон пехоты, усиленный танками. Погода стояла сухая, город загорелся. Враг заметался, еще раз попробовал выдвинуться на восточную окраину Городка, но был снова отброшен артиллерийским огнем. Тогда гитлеровцы начали поспешный отход из города на запад. Почти сутки наш отряд держал врага на почтительном расстоянии от города. За это время подошли части 214-й стрелковой дивизии. Выгрузка, марш и развертывание дивизий в исходном районе для обороны проходили совсем не по писаному, не так, как нас учили в мирное время. Вносила коррективы авиация противника, не хватало подвижного состава. Приходилось маневрировать эшелонами, применять комбинированные способы движения, собирать машины, солдат, разбегающихся при налете авиации.

Я с трудом нашел командира дивизии генерал-майора Буцко. Никто не знал, где он. А он тем временем метался на машине между Невелем и Великими Луками в поисках собственного штаба, который умудрился потерять, поэтому весьма мало что знал о ходе выгрузки. Когда мы встретились, я понял, что он настолько растерян в непривычной для себя обстановке, что ничего не сможет мне доложить. Действительно, он не знал ни численного состава дивизии, ни данных о ее вооружении. От волнения заикался и даже прослезился. «Командир дивизии, а „раскис“, плачет как ребенок. Что же будет с дивизией?!» Во мне кипело возмущение, которое я сдержал большим усилием воли.

Нас с Буцко связывали годы учебы в Академии им. М. В. Фрунзе. Это был человек, что называется, приятной наружности, стройный, высокий блондин, белорус по национальности, по профессии сельский учитель. В обращении с людьми чрезмерно, до приторности вежлив, всегда с заискивающей улыбкой. Не могу припомнить, чтобы у него когда-либо было свое собственное мнение, чтобы он проявил инициативу. Таким он помнился мне по совместной учебе, на войне оказался совсем безвольным. В течение двух суток, потраченных на наведение порядка в 214-й стрелковой дивизии, я присматривался к Буцко и пришел к выводу, что подбор руководящих кадров осуществляется у нас, к сожалению, исходя из мещанского стремления никого не обидеть. Ленинский принцип другой: наряду с проявлением чуткости и заботы к людям при необходимости надо проявлять твердость и решительность в отсечении бездельников, лодырей и неспособных людей.