Однако контрудар механизированных корпусов не получил развития. Гитлеровцы бросили сюда крупные силы авиации, и наши корпуса оказались в тяжелом положении, понеся потери в технике (свыше 60 % танков) и в людях. Они вынуждены были начать отход в тяжелых условиях под ударами танков и авиации противника.
Основными причинами неудач механизированных корпусов были: отсутствие авиационного и зенитно-артиллерийского прикрытия, массированные удары вражеской авиации, недостаточно налаженное взаимодействие между корпусами, а также между танками, артиллерией и стрелковыми частями; отсутствие необходимой четкости и в руководстве войсками. Вот где нужна была механизированная армия со своим штабом и управлением, о которой на предвоенном совещании говорил П. Л. Романенко. Что мог сделать один Борзиков, вообще не имевший никакого штаба? Если бы эти корпуса были объединены в армию со своим штабом и командованием, совсем по-другому обстояло бы дело с управлением войсками.
Нужно иметь в виду также и то, что 2 июля командующим 4-й танковой армией, в которую в это время вошли обе танковые группы Гудериана и Гота, был отдан приказ, по которому на сравнительно нешироком фронте вдоль Западной Двины и Днепра должны были одновременно перейти в наступление пять танковых корпусов группы армий «Центр» при массированной поддержке авиации.[33]
Решение командующего фронтом, принятое им по указанию Ставки, расценивалось тогда как образец смелой военной наступательной доктрины, при этом забывалось, что судьба тысяч людей зависит от правильного оперативного и тактического руководства войсками. Тенденция «шапкозакидательства», о которой я писал выше, тяготела над планом контрудара. В условиях, когда фронт был разрезан на куски и наши части продолжали довольно беспорядочно отходить, мы должны были заново создавать оборонительный фронт, строить оборонительные сооружения, поднимать дисциплину и организованность в войсках, учить их искусству активного и стойкого сопротивления.
В этих условиях было рискованно бросать в контрнаступление два свежих, несколоченных, необстрелянных корпуса. Они представляли огромную ценность в треугольнике Витебск – Смоленск – Орша, где мы держали оборону. В соответствии с обстановкой они смогли бы нанести очень сильный контрудар по танковым и моторизированным группам противника, двигавшимся на Витебск и на Оршу. Здесь у нас были укрепления, было достаточно артиллерии. Мы сумели бы задержать и измотать врага на линии обороны, а механизированные корпуса, в свою очередь, нанесли бы решающие контрудары в случае прорыва. Большую пользу они принесли бы при отражении немецких «клиньев», состоящих из подвижных групп танков, мотоциклов, мотопехоты.
Кроме того, наша пехота первого эшелона, зная, что за ней стоят мехкорпуса, была бы укреплена и материально, и морально и более стойко и уверенно выполняла бы свою задачу.
В то же время сами мехкорпуса, организуя взаимодействие с пехотой, лучше бы подготовились к действиям. Первый обстрел мехкорпуса получили бы под прикрытием пехоты, чувствуя к ней уважение и обязанность помочь.
Не была учтена психология войск того времени. Ведь войска, вновь прибывающие на фронт, видели непрерывные потоки отступающих. Да, пока что мы не задерживались подолгу на оборонительных рубежах и, следовательно, не имели возможности закалить войска в условиях стойкой обороны. Все это нужно было учитывать при организации боя. Именно эту задачу я, будучи командующим фронтом, намеревался решить на линии Себеж – Витебск – Орша – Могилев. Но выполнить ее мне не удалось. Больно сжимается сердце при воспоминании о больших потерях и жертвах первого периода войны, которыми мы расплачивались за свою неопытность.
После совещания, получив от маршала Тимошенко ряд указаний, я выехал на крайний правый фланг фронта – на участок 22-й армии.
Ряд общевойсковых соединений армии был хорошо укомплектован, но некоторые соединения уже понесли потери и были малочисленны. Так, например, в 126-й стрелковой дивизии насчитывалось всего 2355 штыков. В армии имелось немногим более сотни танков (из них Т-34 всего 15) и 698 орудий (в том числе 226 пушек калибра 45 мм).[34]
Командный пункт находился в лесу вблизи Невеля. Командовал армией генерал-майор Ф. А. Ершаков[35] – человек храбрый и добросовестный. В проведении принятых решений он был требователен и настойчив, характер имел спокойный, ровный. Его удачно дополнял начальник штаба армии – генерал-майор Г. Ф. Захаров,[36] оперативно достаточно подготовленный и очень волевой, но не в меру горячий и подчас грубоватый.
22-я армия к 1 июля 1941 г. развертывалась и занимала оборону по северному берегу р. Западная Двина на фронте Краслава, Полоцк, Витебск, продолжая сосредоточение.
51-й стрелковый корпус армии имел в своем составе 112-ю и 98-ю стрелковые дивизии, вновь прибывающую 174-ю стрелковую дивизию и гарнизон Полоцкого УР’а. Дивизии корпуса занимали: 112-я – участок Краслава, Лупанды, станция Бопесово, 98-я – участок Дрисса, Николаево, где воздвигались оборонительные сооружения. Части Полоцкого УР’а продолжали работы по совершенствованию укрепленного района. Гарнизон УР’а был подчинен командиру 174-й стрелковой дивизии комбригу А. И. Зыгину. Из состава 174-й стрелковой дивизии к 30 июля прибыло всего 14 эшелонов.
62-й стрелковый корпус имел в своем составе 126, 186 и 153-ю стрелковые дивизии. В корпус временно включалась 170-я стрелковая дивизия, которая подходила из резерва. 186-я стрелковая дивизия занимала Себежcкий укрепленный район, но по мере прибытия 170-й дивизии это соединение перебрасывалось в район и р. Западная Двина с задачей занять оборону на участке Бешенковичей. Ранее этот участок, в пунктах возможной переправы через р. Западная Двина, занимали несколько батальонов 153-й стрелковой дивизии.
153-я стрелковая дивизия силами войск и местного населения подготавливала круговую оборону города Витебска по линии Мишкуры, Терерки, отметка 178, исключительно станция Княжица, Бороники.
К моему приезду 22-я армия занимала, таким образом, оборону на фронте от Себежского укрепленного района до Витебска включительно. Линия фронта проходила дугой, выгибавшейся в сторону противника. Рубеж был выгоден для обороны, но полоса для армии была чересчур широка (200 км), так что на дивизию приходилось более 30 км.
Против войск 22-й армии наступали два армейских корпуса
16-й армии противника и соединения 3-й танковой группы Гота, насчитывавшие восемь пехотных, три танковых и три моторизованных дивизии. Кроме того, к р. Западная Двина в районе Дисны подходили две дивизии 9-й немецкой армии.
7 июля враг вошел в непосредственное соприкосновение с силами 22-й армии по всей ее полосе. Замысел противника заключался в том, чтобы уничтожить армию и выйти на фланг и в тыл всего Западного фронта. Для этого наносились концентрические удары по трем направлениям: на правом фланге через Себеж на Идрицу силами 10-го армейского корпуса, в центре – через Дисну и Ворковичи на Невель силами 57-то моторизованного корпуса и на левом фланге – через Городок на Великие Луки частями 39-го моторизованного корпуса. В центре удар носил вспомогательный характер. Он должен был сковать 22-ю армию с фронта, в то время как она будет окружена фланговыми ударами.
Это был излюбленный маневр немецких войск. Немцы называли его «котлом». Как правило, действия групп начинались или одновременно, или же центральная, сковывающая, группа начинала действовать на сутки, на двое раньше, чтобы заставить нас притянуть к центру резервы и ослабить фланги. В данном случае немцы начали действия в центре на сутки раньше.
Отражение атак противника началось неорганизованно. Противник перешел в наступление с утра 7 июля, а штаб армии не знал об этом до вечера, хотя имел связь со штабом корпуса и со штабами дивизий. 7 июля в 24.00 мы получили странную телеграмму от командира 62-го стрелкового корпуса генерал-майора И. П. Карманова: «В 23.00 противник атаковал 166-й полк 126 сд двумястами самолетов, нанес ему крупные поражения, и полк в беспорядке отходит».
