— Считается, что он помогает маленьким людям! — гневно прокричал Ида. — Считается, что он защитник цветных! А не богатых убийц! Скажите ему, что мы хотим с ним поговорить. Лично с ним! Скажите ему!

Я молча кивнул.

Потом они затащили меня в машину, и мы уехали.

Мы проехали шесть, семь миль, но никто больше не сказал ни слова. Меня высадили у моего автомобиля рядом с парком Вайкики. На подножке сидела, вытянув ноги, Беатрис. Она курила, на земле, рядом с ее очаровательными ножками с красным педикюром, лежала кучка окурков. Увидев нас, она встала, без единого слова, с непроницаемым лицом бросила мне ключи и села на переднее сиденье рядом с Идой, где только что сидел я.

— Скажите Дэрроу, — повторил Ида.

И «фаэтон» уехал.

Завернувшись в белое полотенце и походя на упитанного Ганди, Кларенс Дэрроу сидел в каноэ с выносными уключинами и улыбался, как ребенок рождественским утром. Ветер превратил серую запятую его падающей на лоб пряди в восклицательный знак. Дэрроу сидел в центре лодки, как балласт. Двое коричневых пляжных мальчиков сидели перед ним, трое сзади. Они гребли, направляя лодку и своего радостного пассажира по едва вздымавшимся волнам к берегу, где щелкали затворами своих аппаратов фоторепортеры, смотревшиеся на пляже в костюмах и галстуках как чужеродные элементы.

Один из смуглого эскорта Дэрроу, тот, что греб впереди справа, был сам король пляжных мальчиков — Дьюк Каханамоку, «мальчик» за сорок. Заразительная белозубая улыбка вспыхивала на приятном длинном темном лице, переливались под кожей мускулы, когда Дьюк ударял по воде.

— С ним смог справиться только Тарзан, — сказал Кларенс Крэбб.

Мы сидели за белым столиком, который под пляжным зонтом стоял прямо на песке. Позади нас во всем великолепии раскинулся розовый замок «Ройял Гавайен». Молодая Олимпийская надежда походила на молодого бронзового бога, только одетого в черные спортивные брюки и спортивную рубашку. Я был одет как турист — белые легкие брюки, белые сандалии и яркая шелковая рубашка, наподобие тех, что были на моих похитителях прошедшей ночью: красная, с желтыми и черными попугаями, с коротким рукавом, удобная и достаточно кричащая, чтобы привлечь к себе внимание, когда я вернусь в Чикаго. Весь этот наряд, который дополняла широкополая панамская шляпа и очки с круглыми стеклами, от которых мир вокруг позеленел, был собран для меня усилиями магазинчиков отеля и доставлен прямо в мою комнату. Если уж что и умеет найти детектив, так это способ раздуть счет.

Крэбб зашел ко мне утром. Сначала я его не узнал, но когда он предложил угостить меня завтраком на серебряный доллар, я вспомнил — это тот парень, который нырнул с палубы «Малоло»! Мы позавтракали на лунаи — для тех, кто приехал с материка, поясню — на «веранде», — под названием «Кокосовая лужайка», только я не позволил ему заплатить за еду, потому что в любом случае баксом он не отделался бы, и попросил записать все на мой счет.

И теперь мы коротали первую половину дня, наблюдая, как ради прессы дурачится на пляже Дэрроу, позволяя сделать массу легкомысленных снимков и записать сомнительные реплики типа «На Гавайях нет расовых проблем», привлекая тем самым внимание к «Ройял Гавайен» и расплачиваясь таким образом за мою комнату.

— А? — переспросил я в ответ на заявление Крэбба, что Тарзан победил Дьюка.

— Джонни Вайсмюллер, — объяснил Крэбб. Он задумчиво наблюдал за Каханамоку. — Это парень, который в конце концов отобрал у Дьюка его титул чемпиона мира по плаванию. В Париже, в двадцать четвертом.

— А тридцать второй станет твоим годом?

— Таков план.

Хотя «Ройял Гавайен» был далеко не заполнен, пляж перед ним был усыпан загорающими, купающимися и как бы серфингистами. Тут и там мускулистый гаваец в купальном костюме сопровождал особу женского пола — или помогая освоиться с серфингом, или сидя рядом с ней на песке и втирая в ее бледную кожу кокосовое масло.

— Эти пляжные мальчики, — спросил я Крэбба, — здесь работают?

— Некоторые из них. Но все пляжи на Гавайях общественные, поэтому мальчики приходят и уходят, как им нравится. Когда-то и я был одним из них?

— Белый?

Сверкнула улыбка, не менее ослепительная, чем у Каханамоку.

— Да, кое-кто из белых ребят дает уроки серфинга.

— А заодно дает женщинам и другие уроки?

Его улыбка сделалась лукавой.

— Поскольку я никогда не плачу за секс, то и за него плату не беру — таково мое правило.

— Но некоторые пляжные мальчики берут деньги за свои дополнительные услуги?

Он пожал плечами.

— Это вопрос гордости. Скажи, чего это Кларенс Дэрроу валяет тут дурака на пару с Дьюком и его ребятами? Разве он не сидит по уши в своем деле?

Как раз в этот момент Дэрроу оказался по щиколотку в воде. Каханамоку помогал Дэрроу выбраться из лодки и попасть на пляж, журналисты выкрикивали вопросы, а раскорячившиеся, как крабы, фотографы щелкали затворами своих камер.

— Он работает над делом, — сказал я. — Во всяком случае, по линии связей с общественностью... не говоря уже о расовых отношениях. Валандаясь тут с Дьюком Каханамоку, он дает понять, что вовсе не считает всех пляжных мальчиков насильниками.

— А обвиняемые по делу Ала-Моана, — заметил Крэбб, — вовсе и не пляжные мальчики. Обычные сорвиголовы из Гонолулу, плывущие по течению жизни.

Он произнес это с известной долей сочувствия.

— Ребята лет двадцати, — сказал я, — везде беспокойный народ, а не только на Гавайях.

— Да, но здесь действительно полно ребят, которые живут как придется. Здесь намешано столько рас, их культуры и обычаи переплелись очень тесно.

— Значит, ты считаешь, что ребята Ала-Моана — не бандиты?

— Нет, и, думаю, не насильники.

— С чего так?

Он вздохнул. Прохладный ветерок прорывался даже сквозь тепло дня, заставляя плясать его темно-русые волосы. Проклятый красавчик, если бы он не был так любезен, я бы его возненавидел.

Взгляд у него был спокойный.

— На островах есть старое присловье «Болтлив, как гаваец». Но из ребят копы ничего не вытянули.

— Ну и что? В самых разных делах полно подозреваемых, которые держат рот на замке.

Он покачал головой.

— Но не подозреваемые-гавайцы. Если бы копы со своими дубинками и плетками ничего из них и не выбили, то водка и любопытные друзья и родственники наверняка добились бы своего. И тогда по островам прокатился бы слух, как прибой по пляжу.

— А ничего подобного не случилось?

— Нет. А иначе почему, ты думаешь, цветное население в подавляющем большинстве на стороне «насильников»? Кроме того, на Оаху нет надобности насиловать женщину. Тут достаточно подходящих девчонок, которых надо только попросить.

Может и так, если ты выглядишь, как этот парень.

— То место, где прогуливалась Талия Мэсси и где ее схватили, — сказал я, — это район красных фонарей. Может, Хорас Ида и его дружки ехали мимо и по ошибке приняли ее за дешевую проститутку и решили поживиться на дармовщинку.

Он обдумал мои слова.

— Пожалуй, это самое лучшее, что могло бы выдвинуть обвинение. Это вполне могло случиться именно так. Но только это сделали не ребята Ала-Моана.

— Почему?

— Да потому что гавайцы болтливы! По городу, среди цветных, ходит слух, что это была другая шайка парней. Ты хоть представляешь, сколько подобных компаний разъезжало в ту ночь в поисках развлечений?

Из этого парня получился бы неплохой адвокат. Возможно, когда он выбросит из головы всю эту олимпийскую чепуху, то все же закончит юридическую школу.

— Часы есть, Нат?

Я сверился со своими часами и сказал ему, что скоро два.

Он встал, мускулы у него заиграли совсем, как у Дьюка.

— Пожалуй, мне пора. Я должен быть в На-таториуме к двум.

— Где?

— В Нататориуме. Это озеро с соленой водой рядом с «Алмазной Головой». Я там тренируюсь.

— Удачи тебе, — сказал я, протянув ему руку.